Алый Пимпернель. Дьявол верхом
Шрифт:
Так как мы проводили все время в замке и поблизости от него, я чаще, чем раньше, видела Леона и Этьена. У них обоих были обязанности в поместье, и даже они не рисковали выезжать в одиночку.
Было интересно беседовать с ними и наблюдать за их отношением к происходящему. Этьен не сомневался, что старый режим устоит. Он питал величайшее презрение к тем, кого именовал "чернью". Если они попытаются восстать, говорил Этьен, то призовут армию, которая твердо стоит за короля. Леон, однако, придерживался противоположного мнения.
После еды они подолгу засиживались за столом и спорили.
– Сейчас армия и вправду за короля, – говорил Леон, – но в один прекрасный
– Чепуха! – возражал Этьен. – Во-первых, армия никогда не выйдет из повиновения, а во-вторых, даже если такое произойдет, власть и деньги принадлежат аристократии.
– Ты отстал от жизни, – доказывал ему Леон. – Герцог Орлеанский [166] в Пале-Рояле [167] подстрекает к мятежу. Он всячески подбадривает агитаторов. Повсюду говорят о свободе, равенстве и братстве, ропщут против королевы и даже против короля. Ты просто ничего не желаешь замечать.
166
Герцог Орлеанский Луи-Филипп-Жозеф де Бурбон, прозванный "Филипп-Равенство" (1747-1793) – принц крови, примкнувший из ненависти к королеве и политического авантюризма к революционерам и голосовавший за казнь Людовика XVI. Во время террора, однако, вызвал подозрение у своих друзей-якобинцев и был гильотинирован.
167
Пале-Рояль – дворец в Париже, принадлежавший тогда герцогу Орлеанскому.
– А ты вечно якшаешься с мужичьем и придаешь ему слишком большое значение.
– По-моему, только то, которого оно заслуживает.
Прислушиваясь к их спорам, я начинала разбираться в ситуации, которая с каждым днем становилась более опасной. Меня постоянно мучили мысли о графе, который находился в Париже.
– Моя мать очень хочет, чтобы вы навестили ее, – сказал мне как-то Этьен. – Она настаивала, чтобы я пригласил вас. Мать приобрела фарфоровую вазу, вроде бы английскую, и ей хотелось бы услышать ваше мнение о ней.
– Боюсь, что я не специалист по фарфору.
– И все-таки она хотела, чтобы вы на нее взглянули. Можно я провожу вас к ней завтра?
– Да, с удовольствием.
На следующий день я была готова в назначенное время. Когда мы выехали, было около половины четвертого.
– Лучше поедем по тропинке, которую я вам показывал, – предложил Этьен. – По-моему, я говорил вам, что граф проложил ее несколько лет назад, чтобы быстрее добираться к дому моей матери. Правда, сейчас она заросла, так как ее редко используют.
Он оказался прав – тропинка заросла. Ветви и подлесок создавали летом существенную помеху.
Габриель уже ждала нас.
– Хорошо, что вы пришли, – сказала она. – Я так хотела показать вам мое приобретение. Но сначала выпьем чаю – я знаю, как его любят англичане.
Мадам Легран провела меня в гостиную, где я сидела с ней в прошлый раз. Когда мы пили чай, она спросила, понравился ли мне Париж?
Я ответила, что нашла город необычайно интересным.
– А вы заметили, как мы подражаем англичанам?
– Я обратила внимание на то, что в магазинах полно английских товаров, и на надписи, извещающие, что здесь говорят по-английски.
– Да, и везде пьют чай. Вам должно быть приятно, мадемуазель, что ваша страна у нас столь популярна.
– Думаю, это просто мода.
– По-вашему, мы – непостоянные люди?
– Моды приходят и уходят, не так ли?
– Да, как
любовницы. Они тоже приходят и уходят. Умным людям следует знать, что на свете не существует постоянства. Сегодняшняя фаворитка завтра может быть отвергнута. Вам нравится чай?Я заверила ее, что очень нравится.
– Попробуйте эти пирожные. Этьен их очень любит. Он ест их слишком много. Мне повезло, что сын посещает меня так часто. Мой брат также приезжает ко мне. Мы дружная семья, и я считаю себя счастливой. Хотя я не вышла замуж за графа, но, по крайней мере, не потеряла сына. А то ведь многие мужчины предпочитают, чтобы их незаконные дети воспитывались вдалеке от родителей. По-моему, для матери такое весьма печально, не так ли?
Я почувствовала, что краснею. Очевидно, до Габриель дошел слух, что я родила от графа ребенка.
– Конечно, печально, – холодно ответила я. – Однако женщинам следовало бы предвидеть подобную возможность, прежде чем ставить себя в столь неприятное положение.
– Но ведь не все женщины обладают даром предвидения.
– Вероятно. Но я бы хотела поглядеть на вашу вазу.
– Сейчас покажу вам ее.
Казалось, мадам Легран затягивает чаепитие. Я заметила, что она время от времени посматривает на часы в форме замка, которые, как мне уже было известно с прошлой встречи, подарены ей графом. Очевидно, Габриель хотела напомнить мне о его любви к ней.
Мадам Легран болтала о Париже, а так как я была очарована этим городом и чувствовала, что мой визит туда был слишком кратким, то слушала ее с интересом. Габриель сказала, что для того, чтобы увидеть настоящий Париж, мне следовало посетить Les Halles [168] , и весьма колоритно его описала. Я словно видела перед глазами огромную круглую площадь, к которой вели шесть улиц, и прилавки, наполненные товарами. Потом она рассказала мне о распродажах по понедельникам поношенной одежды на Гревской площади. По непонятной причине они именовались ярмарками Святого Духа.
168
Центральный рынок в Париже ( франц.)
– Забавно смотреть, как женщины роются в одежде и вырывают ее друг у друга. Они все примеряют на публике – юбки, корсажи, шляпы
Наконец мадам послала горничную за вазой. Она оказалась очень красивой – темно-голубой с белыми фигурками. Я сказала, что это, очевидно, веджвуд [169] , чем доставила хозяйке немалую радость. Она сообщила, что это подарок человека, которому известно ее пристрастие к английским изделиям, и я подумала, не является ли это очередным намеком на графа.
169
Фарфоровые изделия, изготовленные на производстве, которое основал английский керамист Джон Веджвуд (1730-1795).
Когда я заявила, что должна уходить, Габриель снова задержала меня разговорами, и я пришла к выводу, что эта женщина не только ревнива, но и болтлива.
На миг мадам Легран стала серьезной.
– Ах! – вздохнула она. – Когда вы молоды и неопытны, то верите всему, что вам говорят. Клятвам мужчин не следует придавать значение – у них всегда одно на уме. Но у меня есть сын, мадемуазель, и это великое утешение.
– Разумеется, – согласилась я.
– Я так и знала, что вы, мадемуазель, меня поймете, – многозначительно произнесла мадам.