Алый знак доблести. Рассказы

В воображении он уже видел мстительные слова, начертанные алыми буквами: «Это нас вы обозвали погонщиками мулов?» Теперь их придется зачеркнуть.

Закованный, как в броню, в свою уязвленную гордость, юноша высоко поднял знамя. Он урезонивал солдат, страстно убеждал их, толкая в грудь свободной рукой, называя по именам тех, кого хорошо знал. Между ним и лейтенантом, непрестанно бранившимся и почти потерявшим рассудок от гнева, возникло странное чувство товарищества и равенства. Они поддерживали друг друга, взывая к полку хриплыми, лающими голосами.

Но это был уже не полк. Это был испорченный механизм. Двое людей тщетно обращались к нему — в нем иссякла воля к действию. Те солдаты, у которых еще хватало выдержки отступать медленно, теряли остатки храбрости при одной мысли о том, что их товарищи приближаются к исходной позиции куда быстрее, чем они. Трудно думать о чести, когда остальные думают только о шкуре.

Этот мрачный путь был усеян ранеными, тщетно молившими о помощи.

Дым и пламя по-прежнему бушевали вокруг них. Внезапно в густых клубах образовался просвет, и юноша увидел темные отряды врагов, перемешанные и рассыпанные так, что мнилось, их тысячи. Перед ним мелькнуло ослепительно-яркое знамя.

Вслед за этим, словно просвет в дымовой завесе был заранее подготовлен, вражеские отряды разразились пронзительными воплями, и сотни огненных языков кинулись на отступающих. Полк упрямо ответил залпом на залп, и тотчас же между противниками снова заколыхался серый дым. Приходилось опять идти по слуху, целиком полагаясь на многострадальные уши, в которых от оглушительной мешанины звуков стоял вибрирующий звон.

Людям казалось, что отступление длится целую вечность. Они панически боялись заблудиться в облаках дыма и попасть в руки врага. Один раз вожаки этого обезумевшего стада побежали назад и, столкнувшись с задними рядами, закричали, что их обстреливают с той стороны, где, по всем расчетам, должна быть исходная позиция полка. Тут истерическая растерянность и страх овладели и остальными. Какой-то солдат, только что старавшийся образумить своих однополчан и заставить их спокойно одолевать устрашающие препятствия, упал на землю и, уткнувшись лицом в руки, предался на волю судьбы. Другой запричитал, перемежая жалобы грубыми проклятьями по адресу генерала. Люди метались, отыскивая путь к спасению. С бесстрастной методичностью, словно по графику, в них попадали пули.

Юноша сперва безучастно шел среди этой толпы, а потом, не выпуская знамени, остановился, словно ожидая, что его собьют с ног. Он бессознательно принял позу знаменосца, которого видел в сражении накануне. Дрожащей рукой он провел по лбу. В эти короткие секунды, предшествовавшие кризису, он хрипел и задыхался.

— Что ж, Генри, видно, конец нам пришел, — подойдя к нему, сказал его друг.

— Замолчи, идиот проклятый! — ответил юноша, даже не поглядев на него.

Офицеры вели себя как политические вожди, которые стараются сплотить толпу перед лицом опасности. Почва кругом была выбитая, неровная. Впавшие в уныние солдаты припадали к земле за любой кочкой, которая, на их взгляд, могла уберечь от пули.

Юноша отметил, что лейтенант стоит, широко расставив ноги, держа саблю на манер трости, и не произносит ни слова. «Что он, онемел, что ли? Почему не ругается?» — со смутным удивлением подумал юноша.

В напряженном молчании лейтенанта было что-то непонятное. Он напоминал младенца, который, вволю наплакавшись, устремляет взгляд на откатившуюся игрушку. Он так углубился в созерцание, что его пухлая нижняя губа стала вздрагивать от беззвучно произносимых слов.

Медленно клубился ленивый, ко всему безразличный дым. Солдаты, укрываясь от пуль, с ужасом ждали минуты, когда он рассеется и они узнают, что их ждет.

Неожиданно безмолвные ряды ожили: раздался тревожный возглас лейтенанта:

— Идут, ей-ей идут, и прямо на нас! — Его слова потонули в свирепом раскате ружейных выстрелов.

Глаза юноши мгновенно устремились туда, куда взволнованно показывал лейтенант, к которому мгновенно вернулся дар речи. Предательский дым, рассеявшись, открыл неприятельских солдат. Они были так близко, что юноша различал их физиономии. Всмотревшись в них, он убедился, что тип этих лиц ему хорошо знаком. Он даже успел изумленно отметить, что цвет их мундиров довольно приятен — светло-серый с яркими кантами. И одеты они были во все новое.

Враги продвигались осторожно, держа ружья наперевес. Как только лейтенант заметил их, синие дали по ним залп; движение приостановилось. Было очевидно, что они или не ожидали такого близкого соседства с противником, одетым в темное, или ошиблись направлением. Они сразу скрылись в дыму ожесточенных выстрелов. Напрягая зрение, юноша пытался определить, попадают ли эти выстрелы в цель, но перед ним колыхался только дым.

Противники схватились, как двое боксеров. Они обменивались частыми, ожесточенными залпами. Синие, полные решимости, рожденной их отчаянным положением, стремились воспользоваться близостью врагов, чтобы отомстить. Их залпы звучали громко и грозно. Полк, построившись изогнутой линией, ощетинился вспышками огней и оглашал местность лязгом шомполов. Юноша то приседал, то вставал на цыпочки, и несколько раз ему удалось рассмотреть неясные фигуры врагов. Видимо, их было много, и на выстрелы они отвечали без промедления. Шаг за шагом они как будто приближались. Юноша мрачно уселся на землю, зажав знамя между колен.

Глядя на свирепые, по-волчьи оскаленные лица товарищей, он злорадно подумал, что если уж считать полк здоровенной метлой, отданной на съедение врагу, то можно по крайней мере доставить себе удовольствие полезть ему в глотку колючками вперед.

Но ответы серых становились все менее энергичными, пули все реже разрывали воздух, и когда люди наконец на секунду перестали стрелять, чтобы выяснить положение, они увидели перед собой только стелющийся дым. Полк неподвижно лежал и смотрел. Надоедливый дым вдруг капризно заклубился и тяжело пополз вверх. За ним никого не было. Можно было бы подумать, что это взвился театральный занавес, если бы на траве не лежало несколько причудливо скрюченных трупов.

При виде этого синемундирные солдаты выскочили из-за своих прикрытий и от радости тут же пустились в дикий пляс. Глаза их горели, из пересохших глоток вырывались хриплые торжествующие вопли.

Совсем недавно им казалось, что весь ход событий говорит об их полном бессилии. У этих мелких схваток одна только цель: показать людям, что они не умеют сражаться. Солдаты совсем было поверили этому, когда маленькая дуэль с противником обнаружила, что его численный перевес не так уж велик. Им удалось одержать верх одновременно и над своими сомнениями и над своими врагами.

Солдатами вновь овладел энтузиазм. Они обменивались горделивыми взглядами и опять преисполнились верой в свое сумрачное, всегда послушное оружие. Они были мужчинами.

Глава XXI

Теперь они знали, что обстрел кончился. Перед ними опять открыты все дороги. Тускло-синие ряды их товарищей совсем рядом. Вдали слышался все тот же раздирающий уши грохот, но в этой части поля воцарилась тишина.

Они свободны. Оставшиеся в живых глубоко и облегченно вздохнули, сбились в кучу и продолжали обратный путь.

На этом последнем участке людьми овладела паника. Они почти бежали, подгоняемые нервным страхом. Даже, те солдаты, которые в самые критические минуты вели себя с угрюмой решительностью, теперь не могли скрыть обуревавший их безумный ужас. Быть может, они боялись, что их случайно подстрелят именно сейчас, когда подходящий момент для героической смерти уже упущен? Или они считали, что очень уж нелепо умереть на пороге безопасности? Так или иначе, они все убыстряли шаги, тревожно оглядываясь.