Амамутя. Путь огненного бога

– Вся деревня уже говорит! – воскликнула она. – Вы специально меня выгнали.

– Я просто послала тебя к Дуняше за свеклой, – спокойно возразила ее мать.

Девушка села за стол и, подперев ладонями лицо, уставилась на Ивана. Этого он вынести уже не мог. Достал сигарету и, поведя ею в воздухе, дал понять, что выйдет, пусть и недослушав речей хозяина. Тот продолжал рассказывать притчу о деяниях Амамути, обращаясь к Делле.

Иван двинулся по тропе вдоль берега, глядя сверху на пришвартованный «Джинс», на который глазели и мальчишки с кручи. Барабан стоял на баке, повиливая хвостом.

Вдруг в сетке кустов замелькало синее: это хозяйская дочка проворно бежала поодаль, обгоняя его. Надо же! Ушел, называется…

Синее тем временем показалось впереди, закрывая собой узкую тропу. Девушка стояла прямо перед ним, пристально глядя на него исподлобья. Иван чувствовал себя неловко, разглядывая ее.

– Я хочу выйти замуж в этом году, – вдруг сказала она.

– Да? – невозмутимо произнес Иван. – Желаю счастья, удачи.

– И только?

– Надеюсь, у тебя это получится. Жених-то уже наметился?

– Нет, – ответила девушка, и в ее голосе прозвучала какая-то совсем уж неуместная злоба.

– Ну что ж! – весело проговорил Иван, с опаской подумав: уж не делают ему тут внезапное предложение руки и сердца, а Деллу вообще принимают за его дочку? Добавил:

– Он, может быть, уже не первую ночь под твоими окнами ходит, тайно вздыхает о тебе.

Девушка вдруг схватила его за локоть и энергично встряхнула:

– Ты исполнишь мое желание или нет?

Тут только Иван начал понимать, что полоумная принимает его за самого Амамутю. Сказано же: если встретишь Амамутю на узкой тропе, то исполнит он любое твое желание…

– Все твои желанья исполнятся, все твои надежды сбудутся, все будет хорошо, – проговорил Иван.

– Я знала! – воскликнула девушка, просияв, быстро обошла Ивана, коснувшись его ног краем синей юбки, и пошла по тропе к дому.

Этого еще не хватало! Иван мысленно выругался. Предстать в роли огненного Бога, пусть даже в глазах больной девушки… Больного такого Бога.

Вскоре он убедился, что существо в синей юбке было не единственной больной девушкой на этой реке.

Истина в вине

Правда, сначала она написала стихи, затем – напилась. Раз вечером, когда Иван пришвартовал «Джинс» в наверняка рыбном месте, Делла развернула заветную тетрадку и углубилась в творческий процесс.

Творчеством Ивана были два леща и одна небольшая щука. Крупное, бордовое солнце село в розовую дымку. Иван с трудом разобрал строки, которые показала ему поэтесса.

Созревший колос должен так сгореть,чтоб дом его наполнил сладкий дым,чтоб сам он тоже обратился в дыми с дымом свой навек покинул дом…

– Похоже на какую-то инструкцию, – мрачно пошутил Иван.

– Инструкцию? – встрепенулась Делла.

– Ага. Руководство по применению созревшего колоса. Я не силен в поэзии, но…

– Договаривай, – буркнула Делла, понимая, что сейчас ее будут критиковать.

Иван договорил:

– Не могу понять, какой у «колоса» может быть «дом»?

Делла нахмурилась, опустила голову, разглядывая свои строки в красной тетрадке, а Иван с тихой радостью разглядывал ее всклоченную макушку.

– И правда… – протянула поэтесса. – Может быть, вместо «колоса» другое какое слово?

Она беспомощно глянула на Ивана, словно вопрошая совета.

– Поэт у нас ты, а не я, – отрезал он. – Другое дело, что я вообще не понимаю, о чем эти стихи.

Позже, когда он вновь закинул удочки и сидел, свесив ноги с транца и поглядывал на неподвижные, как сваи, поплавки, слышал, как Делла бормочет за спиной: «созревший пахарь… созревший старец…» и даже «созревший ужас».

– Далось тебе это слово, – не оборачиваясь, пробурчал он.

– Какое слово?

– «Созревший». Откажись от него, и дело легче пойдет.

– Так надо, – сказала поэтесса и продолжила свое колдовское бурчание над тетрадью, уж не понятно как разбирая в сумерках строки.

Значение слова, именно этого слова, Иван понял несколькими днями позже, при обстоятельствах, воспоминание о которых всю дальнейшую жизнь бросало его в дрожь.

Очередные угреши в селе Козловка под Казанью угостили их слишком крепко, да еще в дорогу дали своего домашнего вина. Иван и представить не мог, что Делла на такое способна.

– Угреши, угреши… – бормотала она, размахивая бутылкой, пока он вел совсем не умеющую идти девушку по городскому причалу.

– Никакая я не угреша, – заявила Делла, облокотившись о перила и тщетно пытаясь поймать ртом горлышко.

– Вот как? Кто же ты на самом деле и зачем вмешалась в нашу жизнь?

– Жизнь – кого?

– Угрешей.

Делла рассмеялась, долго, заливисто. Ей все же удалось отхлебнуть глоток. Иван не без труда переправил пьяную девушку с причала на катер.

– И ты не угреш, – сказала она, промокая платочком слезы.

– Разве?

– Разве, разве! – передразнила Делла. – Потому что никаких угрешей нет.

– Как это нет? А кто же были все эти люди?

– Все это придумал Дерек. Он воспитывался в Николо-Угрешском монастыре. Отсюда и взял слово. Язык выдумал, сложив символы из многих разных.

– Он путешествовал по Волге, по угрешским семьям…

– Да! – Делла отпила вина и выплеснула остатки за борт. – Да, он путешествовал…

– Ты просто пьяна!

– Очень. И это моя пьяная фантазия. О том, что все угреши – фантазия Дерека. Помнишь автопортрет? Он там с собакой, с водолазом, между прочим. Это и есть Барабан, а сам Дерек воображал себя Амамутей, которого сам и придумал… Послушай, – она уперлась ладошкой Ивану в грудь. – Этот Дерек просто путешествовал вдоль реки. Он останавливался в крестьянских домах. Он рассказывал хозяевам об угрешах и убеждал их всех в том, что он угреш и что они сами – тоже угреши. Писал свои картины. Заставлял всех поклоняться огню. Рассказывал легенды об Амамуте.

– И что? Они в это верили?

– Почему бы им не верить? Почему бы не передавать эти легенды внукам? Так и образовалась наша странная нация, не имеющая никаких корней, без роду и племени…

Делла уже совсем облокотилась на Ивана, тяжело дыша. Он взял ее за талию и повел в каюту. Девушка размахивала руками и продолжала быстро говорить об угрешах, о том, что все это выдумка пьяного Дерека, поскольку сама была вдребезги пьяна.

Уложив ее, Иван вышел в кокпит и закурил трубку. Дым вываливался из ее жерла плотными клубами, медленно плыл над водой, рассеивался, и казалось, что весь речной туман и порожден его капитанской трубкой, которую он хранил в особом ящичке стола и курил крайне редко.