Амазонки

— Ты привела храмовых, кодомарха?

— Нет, я пришла сюда одна.

— Одна? Зачем?

— Чтобы разбудить тебя. Великая царица погубила Фермоскиру и спокойно спит. И полемарха тоже спит.

Годейру взбесил этот тон. Она схватилась за рукоятку меча и скорее прокричала, чем проговорила:

— Это вы со своей коварной сестрой хотели погубить Фермоскиру! Но вы ошиблись! Я сейчас подниму весь город и...

— Не кричи, Годейра. Открой бойницу и погляди на Фермодонт! — Антогора ударила по щиту, закрывавшему бойницу, и протянула руку в сторону реки. Перед взглядом изумленной царицы предстала спокойная гладь Фермодонта, на ней, слегка покачиваясь, стояли двадцать тяжелых триер, а на берегу, сверкая на солнце медными шлемами, выстраивались воины в тяжелых доспехах.

— А теперь посмотри сюда! —кодомарха открыла восточную бойницу. Там, за стенами, колыхалось море мужских голов. Впереди них стояли всадник и всадница. В ней царица узнала Мелету.

— Взгляни на запад!

Годейра бросилась к бойнице и увидела Лоту. Тысячи рабынь стояли за нею, их ряды уходили в конец долины и терялись в густых клубах пыли и дыма.

Годейра опустилась на лежанку, склонив голову, обхватила ее руками.

— Конец, конец, — произнесла она тихо, почти шепотом. — Боги разгневались на нас, это они наслали столько врагов, это гибель нам, гибель!

— Меня послала Атосса, она повелела тебе отдать всех воительниц, я выведу их через северные ворота. Здесь вас передушат, как в мышеловке.

Царица качнула головой в знак согласия, и Антогора, резко повернувшись, стала спускаться вниз по башенной лестнице. Беата подошла к Годейре:

— Пойдем, царица.

— Куда?

— Простыми наездницами будем защищать свои жизни.

— Иди, Беата. Я останусь здесь. Пошли ко мне Кадмею. Мы умрем в Фермоскире. Иного нам не дано.

ПАДЕНИЕ ФЕРМОСКИРЫ

Все так и было. Царица пошла в свой дворец, чтобы умереть. Она верила, что эта ночь будет последней в ее жизни. Скорее всего, она выпьет яд, враги, прежде чем убить, конечно же, будут издеваться. Лучше всего умереть в подвале, там тело ее не найдут и не осквернят...

Вдруг скрипнули створки ворот, Годейра подошла к окну и отшатнулась. По двору шла Кадмея, О, боги! Думая о смерти, царица совсем забыла о дочери. Дать ей яд?! Да ни за что на свете! Юная, еще не видевшая жизни девочка, она?то в чем виновата? Нет, нет. Надо что?то придумать и остаться жить. Рано сдаваться в плен смерти. Надо следовать примеру Атоссы — вот кто не теряется даже на краю гибели. Вспомни агору: даже на жертвенном костре она спасла себя и дочь. А я раскисла, как будто не была много лет царицей, как будто не рвала нити интриг Священной, как будто не находила выхода из самых опасных положений. Пусть торнейцы мужчины, но они люди и с ними можно договориться. О чем? А там видно будет, о чем. Впереди еще целая ночь, можно что?то придумать. Конечно, придется идти во власть мужчин, это страшно, омерзительно и противно заветам Ипполиты. Но они — для простых амазонок, а не для цариц. Но Кадмея, Кадмея... Она же свято верит в нерушимость заветов, она воспитана в презрении к мужчине, она может натворить бог знает что. Вот слышны ее шаги по коридору. Надо сразу и начисто снять покров святости с заветов богини, тогда девочке будет легче. Легче ли? Думать некогда, открывается дверь и входит Кадмея. Она в шлеме, на бедрах ее боевой пояс, а пальцы сжимают рукоять меча. Она сурова, она на войне.

— Ты звала меня, паномарха?

— Садись, Кадмея. Забудь, что я царица. Фермоскира погибла.

— Это неправда, паномарха. Город окружен, это верно, но у нас есть волшебный пояс Ипполиты. Богиня вернула его нам...

— Говорят, у Атоссы тоже есть такой пояс. Вскоре он появится и у Лоты, а потом, может быть, и у Чокеи. Не слишком ли много волшебных поясов?

— Ты думаешь, что их делают люди?!

— Уверена. Я полагаю, что в храме никогда не было дара богини, а заветы выдумали такие, как Атосса. Жрицы научили нас презирать мужчин и этим лишили счастья. Они сделали нас пугалом для других людей, и вот чем все кончилось.

— Но мужчины скоты — это правда. Я видела...

— Вспомни Лоту. Она ушла за человеком, которого полюбила. Бросила богатую жизнь, копье полемархи. И обрела счастье, за которое сейчас сражается. То же сделала Мелета. Я знаю, среди мужчин, как и среди женщин, есть хорошие и дрянные люди. И я хочу, чтобы ты поняла это.

— Для чего?

— Зови меня мамой. Для нас война кончилась.

— Хорошо, мама. Так для чего же?

— Ты хочешь быть царицей?

— Ты сама только что сказала: Фермоскира погибла.

— Но нам надо жить. И если я отдам тебя в жены победителю Фермоскиры, согласишься ли ты? Он царь Олинфа. Только это спасет нас, только это.

Годейра думала, что Кадмея будет возражать, упрекать ее во всех грехах, но дочь несколько минут помолчала и заговорила сухо, бесстрастно, как взрослая, многоопытная женщина:

— Я всю жизнь слышала от тебя и от других, что я должна стать царицей. И если это так нужно — буду ей. Ты говорила о презрении к мужчине. Да, оно живет во мне с времен гимнасия. Но разве не выходят дочери Фермоскиры на агапевессу, разве не обнимают мужчин, которых только что презирали? Может, ты опасаешься, что царь Олинфа будет мне не по душе? В этом году я должна была впервые выйти на агапевессу — разве там существует право выбора. Я стала взрослой, мама. И это пришло сейчас, когда ты одним словом перечеркнула все заветы сразу. Я еще не знаю как, но нам надо жить по–иному. И если у тебя есть новый путь — выводи на него и меня. Я знаю с детских лет: дочерний удел — повиновение.

— Ты говорила, как царица, Кадмея. Я рада, что у меня умная дочь. Иди к себе, сними боевые одежды, одень лучшие свои наряды. Если торнейцы войдут в город—царь их непременно придет сюда. Царские дворцы — для царей.

Первыми пришли к Лоте мужчины. Пожилой горец, потряхивая седой и лохматой копной волос, заговорил:

— Слушай, уважаемая! Город пал, ойропаты разбежались, нам теперь здесь делать нечего. У нас дома виноград не обрезан, скот без корма, жены, дети... Отпусти нас домой, уважаемая...

— Женщин тоже пора отпустить! — кричали другие.

— Чего еще ждать?! Кто знает, как пойдут дела? Вдруг моряки передумают, сядут на корабли и удерут. Амазонки теперь соединились, они предадут нас!

— Мало того! — кричали женщины. — Если корабельщики одолеют амазонок, они захотят и нас заковать в цепи. Пора уходить.

Лота выслушала всех не перебивая, потом заговорила:

— Теперь вы вольные люди и можете разойтись. Но я полагаю, что вы еще и честные люди. Вы просили меня встать над вами и добиться свободы. Если бы я знала, что вы вздумаете вернуться с половины пути, — я бы ни за что не согласилась вести вас на амазонок. Вы обманули меня. Вы обманули моряков–эллинов. Если бы они знали, что вы побежите с поля боя — разве они пришли бы сюда? Я им честно сказала, что амазонок впятеро больше, и они надеялись на вас. Вы хотели свободы, хотели спокойной жизни. Теперь храбрые мужи гор разделили чужие табуны, у каждого из вас на плече я вижу переметные сумы с добром — в каком бою вы взяли все это? Теперь вам захотелось удрать домой, амазонок пусть громят другие! Я не держу вас — уходите! Но только знайте: без вас амазонки легко справятся с торнейцами, усилятся их оружием, и не видать вам родных селений. Они догонят вас и перебьют поодиночке. И не будет вашим женам и детям спокойной и мирной жизни. Я все сказала.

— Дай, Лота, я еще скажу! — крикнула Чокея и поднялась на облучок колесницы. Толпа мужчин и женщин увеличилась, шумела, и Чокея подняла руку, требуя тишины.

— Раньше вы осуждали амазонок за грабежи. А чем вы отличаетесь от них? Только тем, что они брали добычу в бою, а вы еще ни разу не подняли свои мечи, а уже набили сумы и рветесь домой. Теперь я понимаю, почему амазонки держали вас в страхе. Вы не мужчины, не горцы! Вы жадные трусы! Уходите домой! К вам обращаюсь я, женщина! Знайте, борьба только началась, и я верю: ни рабыни, ни метеки не уйдут с поля боя. Победа или смерть! Другого пути у нас нет. Все, кто согласен со мною, — идите в долину, на берег ручья. Пойдем, Лота.

Женщины гурьбой потянулись за своими предводительницами, сзади шли пристыженные мужчины.

До вечера Лота и Чокея формировали сотни. Женщин разделили на две половины. Одну половину посадили на коней — их в бой поведет Мелета. Пешую половину отдали Чокее. Мужчины согласились пойти за колесницей полемархи Лоты.

Повстанцы были готовы к бою, и Лота села на коня, чтобы ехать к торнейцам. Ее опередил своим появлением в лагере повстанцев Диомед.

Торнейцы не ожидали, что амазонки добровольно покинут город. Тифис с Диомедом рассчитывали недельку подержать их в осаде, за это время забрать у повстанцев лошадей, посадить на них часть своих воинов, и как только амазонки побегут из крепости, начать преследование конницей.