Американский Голиаф

– Ну тогда ладно. А то после твоего письма у меня в голове совсем пусто. Думал, ты мне не доверяешь.

– Если бы я тебе не доверял, как бы я отдал свою судьбу в твои руки? Я же сказал: как только похороним, сразу все объясню.

– Я ведь вот о чем, Джордж. Ты говоришь, все законно, а работать надо ночью, в тумане, да еще похороны какие-то. Не припомню я, чтобы на похоронах, перед тем как зарыть, открывали ящик, да и припоминать не желаю. Зачем закапывать табачный пресс? Объясни, чего задумал, только без пропусков. Я ведь тоже имею право. А не хочешь, так зови обратно свою телегу и сажай эту траву где-нибудь еще.

– Мне нравится твой настрой, – сказал Джордж. – Правильного я себе нашел помощника. Все узнаешь. Тащи инструменты. Поговорим за работой. Но сперва про Александра. Ты уверен, мальчишка будет держать при себе все, что увидит и услышит?

– У Александра даже приятелей нет, а говорит он от силы десять слов в году.

– Десять слов могут нас убить. Он тебя слушается?

– Оставь моего сына мне, – сказал Чурба. – Что же это за табачный пресс такой, что его надо под землю прятать?

Константа во всем этом называется Джордж Халл. Он устраивает мне побег. После чего я брошен в яму, и тот самый Джордж, который меня освободил, копает грязь вместе со всеми. Предайте меня земле и плесени. Мху. Лишайнику. Спорам. Зеленый корень опутывает мои разломы. Извиваются и ползают. Кара отмеряется струями воды, что разъедают жезл у меня между ног. Проклятый зуд! Что-то я заметил в бегающих глазах мальчика. Они меня боятся! Я буду ждать тебя, Джордж.

Нью-Йорк, Нью-Йорк, 16 декабря 1868 года

– Я не считаю вас Стэнли, а себя – Ливингстоном, [22] – разорялся Барнаби Рак. – Однако полагаю, вам уже давно пора обнаружить, что я способен на большее, чем стукать мячиком вокруг потрепанного пустозвона Барнума иему подобных или добывать жизненно важные новости об игре бадминтон, которую придумал слабоумный английский герцог, дабы изменить судьбу человечества. Я тут случайно узнал, что мы, оказывается, выбираем нового президента, едва не теряем в землетрясении Сан-Франциско, а генерал Ли встает на путь измены. Что же, Джон Зипмайстер шлет Барнаби Рака писать об этих незначительных происшествиях? Да ни в коем случае. Рака-писака должен лезть в Адскую Кухню, [23] целоваться там с гангстерской жопой, а после обозревать этот… как его… лифт. Лифт, черт бы его побрал!

22

Дэвид Ливингстон(1813–1873) – шотландский миссионер и исследователь Африки. Во время одной из своих экспедиций в 1867 г. тяжело заболел и пропал, и на его поиски отправился в 1869 г. по поручению газеты «Нью-Йорк геральд» журналист Генри Мортон Стэнли(1841–1904). Найдя путешественника у озера Танганьика, тот обратился к нему со знаменитыми словами: «Доктор Ливингстон, полагаю?» Однако Ливингстон отказался покинуть Африку. (И было это, между прочим, в 1871 г.)

23

Адская Кухня –прозвище одного из самых криминальных районов Манхэттена; традиционно здесь была наиболее сильна ирландская мафия.

– Да поймите наконец, вы очеркист, а не военный корреспондент. И тот и другой материал вполне крепки и достойны изложения. Люди читают «Таймс» и «Трибюн» от первой страницы к последней. «Горн» они листают сзаду наперед. Мы – это спорт, комиксы, очерки, затем, может быть, новости. Так уж вышло, и мне нравятся газеты, которые ценят повседневные заморочки выше тупых реалий. Я называю это здравым приоритетом. Но если вы не согласны, Так и скажите. Мне хотелось бы узнать об этом первым. Ибо вам ничто не мешает попытать удачи в любом другом листке. Посмотрим, чем вы там будете заниматься и сколько они вам заплатят. Кстати, Рак, история о бадминтоне вышла в два раза длиннее, чем нужно. Вы видели табличку у меня над столом: «БОГ СОЗДАЛ ЗЕМЛЮ И НЕБО НА ДВУХ АБЗАЦАХ»?

– Да, видел. Но история герцога Бьюфортского, кретина из Бадминтон-холла, так меня заинтриговала, а блеск его воланчика так захватил, что я возжелал разделить свой восторг со всеми жителями Нью-Йорка. Извините, если меня занесло, мистер Зипмайстер. Что до вашего второго замечания, то минутная удача сменяет дурное настроение, и я, пожалуй, не стану принюхиваться к предложениям на той стороне улицы.

– Лучше принюхайтесь к тому, что я вам сказал, а то как бы ваше настроение не стало еще дурнее.

– И вы настаиваете, что за неделю до Рождества нашим подписчикам позарез охота прочесть в новостях гимн скромному головорезу? Не говоря уже о биографии лифта? Вы всерьез намерены поручить взрослому человеку писать о таком дерьме?

– Рак, я сделал все возможное, чтобы замять скандал, который из-за ваших грубостей закатил Барнум. Он, знаете ли, был прав. Вас посылали в Коннектикут не для борьбы с национальным достоянием. И не для сравнения его с Томасом Джефферсоном. Не давите на меня слишком сильно. Слезайте-ка лучше обратно на землю с вашей летучей лошади.

– Я не возражал, когда вы резали яйца моему Барнуму. Но бадминтон вы исполосовали чересчур жестоко.

– «Перьевой вихрь, словно хмельной воробушек, прокручивается сквозь судорогу пространства»? Эту строчку я вырезал? И теперь меня не пустят в рай?

– Забудем о Барнуме. Забудем о бадминтоне. Я даже согласен покататься на вашем клятом лифте. Но зачем «Горну» отмазывать Брайана?

– Кем бы он ни был, он близок к власти. И кое-что нам спустили сверху. Так что встряхните вашу кисточку.

Барнаби Рак отправился на Десятую авеню в «Серебряную шахту» Накла встречаться с Костомолом Брайаном. Пол в этом заведении был вымощен серебряными долларами, они же украшали стены и потолок. Серебряные доллары красовались также на пиджаках и дерби-котелках официантов и барменов. Здесь был дворец изобилия, благоухающий табаком и дрянным пивом, любимое владение Костомола Брайана, его тронный зал. Репортер и предмет его интереса уселись за круглый столик, инкрустированный опять-таки серебряными долларами.

Прозванный Огуречным Царем, Брайан – по слухам, главарь банды «Рыбья голова» – имел репутацию вымогателя, денежного воротилы, вора и убийцы с горой трупов за плечами. Барнаби предполагал увидеть перед собой разъяренного носорога. Человек, собиравший дань с каждого маринованного огурца от Бронкса до Манхэттена, хозяин публичных домов и клубов, в которых плясали обнаженные извращенцы, верный тесак Босса Твида из Таммани-Холла, [24] оказался мужчинкой с фигурой как карандаш и лицом как неполная луна. Одет он был, точно банковский клерк, в черный костюм, белую рубашку и галстук-бабочку. Говорил он так тихо, что Барнаби приходилось едва ли не приникать к его груди, чтобы хоть что-то расслышать.

24

Уильям Марси Твид(1823–1878) – главный «авторитет» в нью-йоркской организации Демократической партии (Таммани-Холл), эталон коррумпированного политика, глава преступной клики, ограбившей Нью-Йорк на астрономическую сумму; в 1873 г. разоблачен и арестован.

– Мой бизнес – это бизнес, ни больше ни меньше, – сказал Брайан. – Обвинения против меня сфабрикованы и ложны.

– А почему вас зовут Костомол? – спросил Барнаби, которому было хорошо известно, что своим прозвищем Брайан обязан привычке перемалывать в порошок неудобные трупы, для чего где-то в Нью-Джерси у него имелась скотобойня. – Провокативное прозвище, я бы сказал.

– Потому что джентльменам вроде вас нужны демоны и злодеи, – ответил Брайан. – Мое настоящее имя Шон Шеймус Брайан. Сенсация специально для «Горна». Я, разумеется, буду отрицать.