Амфитрион
Шрифт:
– Да, – сказал Митя коротко. – Встречался.
– И что он вам сказал? – полюбопытствовал его собеседник.
– Ничего особенного, – ответил Митя. Говорить о Заказчике почему-то не хотелось – при малейшем приближении мысли к сумеречной зоне разум начинал суетливо махать руками и всячески давал понять, что сюда думать не надо. Митя откашлялся. – Дал сложное задание, о котором, без сомнения, вам известно.
Директор непонятно хмыкнул:
– И что же?
– У меня есть план. Я хотел его обсудить, – предложил Митя. Он помассировал комнату взглядом и, обнаружив рядом одинокий табурет со странными несимметричными ножками, уселся. Табурет оказался мягким. «Осталось поставить на колени видавший виды черный портфель, неуверенно ухватиться за него с обеих сторон бледными пальцами – и готов униженный проситель», – подумал господин Дикий не
– Можно, – директор, без особого энтузиазма кивнув (он, кажется, сейчас вообще на все так реагировал), повернулся к Мите. – Могу ли я услышать, в чем состоит план?
– Только у меня есть вопрос, – неожиданно для себя самого осмелел Митя.
– Ответ на этот вопрос – «да», – сказал директор устало.
Митя помолчал.
– Я так и думал, – кивнул он. И принялся излагать свой план.
Изложение продолжалось недолго, минут десять. Директор молча слушал, а сова, пытаясь с достоинством манипулировать щипцами, подкладывала горячие головни из камина под кадку, в которой он парил ноги. По мере того как рассказ близился к завершению, часть Митиного разума как будто вылетела наружу и принялась, независимо от той части, что ответственно надсаживалась перед директором, бесстрастно оценивать происходящее и расставленное вокруг. «Красивый стол, ничего не скажешь, – давала свое одобрение эта часть, или: – Очень уж тут жарко, того и гляди закипишь!» Митя, удивившись этому двоемыслию, решил сворачиваться и довольно быстро закончил. Довольно долго директор сидел молча и ничего не говорил. В какой-то страшный момент Мите даже показалось, что тот заснул, и он принялся соображать – как же деликатнее выйти из этой ситуации? Но Страттари не спал.
– Ваш план не лишен смысла, – проговорил он наконец. – Вы хотели заручиться поддержкой фирмы, и вы ее получите: отправитесь в наш лондонский филиал, заодно, как принято говорить, «познакомитесь с людьми»… И все же вы не подумали как минимум об одной критической вещи.
– О какой же? – спросил Митя. Внутри у него все с готовностью ухнуло.
Страттари встал из-за стола и, утопая босыми ногами в пушистом ковре, который как будто гладил его ворсом, подошел к камину и принялся греть руки.
– О лицах, – ответил генеральный директор с какой-то странно-аппетитной интонацией. – Эти ваши Пересветов и Ослябин – дельцы с низов, – эту фразу он как будто выронил из чуть приоткрытого рта, – а значит, не могут позволить себе иметь плохую память на лица. А это означает, что они вас запомнят и немедленно идентифицируют. Сделать это несложно: все надежные клиники, делающие операции по I-quaking, наперечет. Я знаю, потому что профессионально интересуюсь сменой лиц, – директор мрачно усмехнулся. – А установление личности приведет… к чему? – Тут очередной язык пламени высунулся из камина и, жадно лизнув руку странного человека, с недовольным шипением втянулся назад. – К краху вашего плана, который еще даже не успеет начаться.
– Вы думаете, это для них так важно? – вопреки здравомыслию Митя вдруг заартачился. – Мне кажется, при наличии нормальной легенды…
– Жизнь, безусловно, совместима с легендами, но вот легенды с жизнью – не всегда, – заметил генеральный директор. – В той ситуации, которую вы предлагаете смоделировать, на определенном этапе обнаружить вас, удостовериться, что они имеют дело с настоящим человеком, станет для них делом чести.
«Настоящий человек» вздохнул. Мир внезапно оперативно перекрасился в оттенки серого.
– Вы правы. Что ж, план не имеет смысла?.. Не делать же пластическую операцию.
– Конечно, нет, – подтвердил Страттари. – О если б люди только помнили: нет таких дел, ради которых можно потерять лицо! – Он вздохнул, как будто имел в виду что-то болезненно конкретное. – Но есть и другие способы.
Митя поднял взгляд, уже успевший под собственной тяжестью опуститься к полу, на Страттари. Генеральный директор смотрел на него в упор, и Митя вдруг поймал себя на том, что ищет у того в глазах что-то, чего там не хватает или вообще нет.
– Другие способы?..
11. Как правильно потерять лицо
Тогда произошло вот что: сова перевела взгляд на Митю, на Страттари и, повинуясь какому-то невидимому сигналу, взлетела в воздух и с налету, прицелившись, перевернула
цепкими когтями кадку с водой. Горячая вода разлилась по всему полу, угли рассыпались, Митя в ужасе вскочил на ноги, но все тотчас изменилось. Они теперь были не в кабинете и вообще не в здании, а в лодке. Говоря по совести, был Митя в лодке один, да еще стояла на носу какая-то молчаливая фигура, облаченная в длинный темный балахон. Было светло. Лодка плыла, безмятежно рассекая спокойные воды, и лишь иногда поскрипывала.– Где я? – спросил Митя непонятно у кого и не надеясь особенно на ответ. Как всегда бывает, когда делаешь что-то без уверенности в результате, реакции не последовало. Митя вздохнул и сиротливо сложил руки на коленях. Вдруг какое-то мельтешение привлекло его внимание, и он стал всматриваться в воду за бортом. Водоем был спокоен и чист – не было в нем ни рыб, ни водорослей, ни крабов или медуз. Но что-то все-таки виделось Мите на глубине, на некотором отдалении, как будто песчаное дно этого странного вместилища воды – озера или моря, Митя не знал, – было украшено большими вкраплениями перламутра, и чем дальше они плыли, тем ближе к Мите поднималась непонятная мерцающая поверхность. Устав вглядываться, Митя решил, что все равно не сможет повлиять на ход вещей, улегся на дно лодки и закрыл глаза. «А вот перламутр, – вспоминал он про себя не спеша, – происходит от слова pearl, что значит жемчуг, и слова mutter, что значит мать, не зря же по-английски это будет mother of pearl, то есть мать жемчуга… она же что? Ракушка». Не успел он додумать это нежное слово, как лодка ударилась о берег, и Митины глаза раскрылись сами собой. Он встал и увидел, что фигура на носу перешагнула борт лодки и вылезла на берег, составленный из такого же фонтанирующего цветом и оттенками материала. Вылез вслед за фигурой и Митя, и уже когда нога его готовилась упереться в землю, он понял, что принял за перламутр. Он вздохнул и схватился за грудь. Странный спутник повернулся к нему, и Митя узнал Страттари – однако верхняя часть его лица была прикрыта маской.
– Что это? – спросил Митя неровным голосом.
– Это отмель Масок, – ответил Страттари, улыбнувшись той странной улыбкой, которой улыбается Венеция вот уже больше тысячи лет. – Выбирайте себе лицо.
– Я не… могу, – жалобно сказал Митя. – У меня уже есть.
Страттари замолчал. В его молчании было что-то схожее с молчанием Заказчика. Но когда переставал говорить тот, создавалось впечатление, что стоишь перед летящим на тебя поездом с отключенным звуком. Когда же замолкал Страттари, казалось, что ты во всем мире остался один. Это ощущение Мите не понравилось. Кроме того, у него появилось острое подозрение: чтобы попасть в привычный мир, ему придется выбрать маску из тех, что лежали под ногами. Митя вылез из лодки и опустился на колени.
– Я не хочу топтать их, – пожаловался он. Страттари подошел на шаг ближе, и что-то под его ногой издало негромкий, но душераздирающий треск. Он улыбался.
– В таком случае я могу лишь предложить выбирать быстрее. Не переживайте, Митя. Все равно все эти маски мертвы: их владельцев давно уж нет.
– Неправда, – покачал головой Митя. – Вы специально так говорите… вы демон. – Он сказал это без обвинительных интонаций, как бы просто констатируя факт. Страттари пожал плечами, а Митя поднял одну маску и посмотрел на нее. Не наполненная лицом и лишенная тела, которое бы двигало ее в богатстве трехмерного пространства, маска все равно не выглядела жалкой, а, напротив, усмехалась так, как будто поставила ногу на горло какому-нибудь королю. Она была белой, на треть расписана удивительной красоты серебряно-алым узором и обрамлена фонтаном искр и огненно-красных перьев. Митя приложил маску к лицу. Страттари удовлетворенно кивнул.
Митю закрутило, в голове у него взорвались тысячи воздушных шаров, его понесло с головокружительной скоростью по уходящим под гору тайным дорогам, меж неизвестных верстовых столбов истории, и он увидел, что…
…Стоял февраль. По меркам других, менее избалованных стран этот февраль мог считаться теплым и располагал бы к ворчливым рефлексиям о необратимых изменениях климата. Но сюда второй месяц зимы принес слишком много холода, снега и хитрых невоспитанных ветров – они затаивались в узких косых улицах и атаковали внезапно, с присвистом, вздымая холодную порошу. Венеция замерзала – некоторые каналы у берегов облепила наледь, и лишь благодаря мастерству гондольеров похожие на скользких угрей лодки по-обычному бесстрастно ныряли под низкие мосты и входили в крутые повороты.