Амфитрион

– Здравствуйте, Артемий, – вступила Дельфина. – У меня не очень много времени, но хорошо, что вы позвонили: я и сама собиралась связаться с вами.

Русский напрягся, и даже необыкновенный юмористический эффект, достигавшийся тем, что голос незабвенного персонажа говорил о себе в женском роде, не скрасил напряжения.

– Почему это? – спросил он не очень приветливо.

– Потому что, к сожалению, я вынуждена отклонить ваше предложение, – когда Дельфина говорила неприятные вещи, она становилась непогрешимой иллюстрацией одного из наиболее странных явлений делового мира – женщины-руководителя, уверенно проводящей свою линию. Как всегда в таких ситуациях, мозг Русского вначале отторг услышанное и вместо этого решил хаотически задуматься о чем-нибудь второстепенном. «Вот ведь, – подумал он, – ты всю жизнь сидишь тут, горбатишься, тащишься на поклон к этой девчонке. Она-то, небось, тебя раза в два младше, – это, кстати, было неправдой, просто от Дельфины Монферран до лабораторий L’Oreal Group было гораздо ближе, чем от Артемия Русского, – а все-таки вон где сидит. Авсе почему? А потому что нет России места на мировой арене… никому сильная Россия не нужна». За последней сентенцией, выкованной никак не позже семнадцатого века, успокоенный разум хлебопека надежно и спрятался. Помолчав, Русский довольно тупо повторил:

– Почему?

– В других обстоятельствах я бы ответила, что это составляет коммерческую тайну, – с тягостной ленцой заметила Дельфина, – но поскольку наша с вами договоренность имеет определенный вес, отвечу. Мой давний деловой партнер Брайан Фардарриг сделал более интересное предложение.

– Но ведь российский рынок перспективен! – вскричал Русский. – А Москва? Ты знаешь, какое тут общее потребление хлеба и его производных?! – Как и все люди, тяготеющие к пролетарским идеалам простоты и всеобщего панибратства, Русский имел душераздирающее обыкновение без приглашения переходить на «ты».

– Не спорю, – Дельфина подняла изящные руки примирительно, но в то же время как будто желая оказаться подальше от собеседника; человек, более искушенный в искусстве чтения языка жестов, давно бы понял, что дальнейший разговор не имеет смысла. – Полученное предложение распространяется на ту же географию. Простите, Артемий, надеюсь, вы с пониманием отнесетесь к этому решению – позиция председателя правления и президента компании обязывает меня гибко откликаться на вызовы рынка.

– Да иди ты под чертова коня! – тут Артемий, потеряв терпение, испустил ругательство, которым остался бы доволен сам отец русского фаллоцентризма Иван Барков. Дельфина подняла брови и отключилась, а Русский швырнул розовой баранкой в экран. Цветика-семицветика не получилось, а получилась, наоборот, тяжкая кручина.

Конечно, Русский, как любой нормальный предприниматель, знал своих главных конкурентов и был с ними в подколодно-ровных отношениях. В хлебном бизнесе этих конкурентов было немного – кроме него, из крупных игроков были только Пересветов и Ослябин, остальные же, как любил говорить сам Русский, так и не избавились от ларечного менталитета. «Что же, – спросил себя Русский, – они? Черта с два они ей продадутся! Что это еще за Брайан Фардарриг, чтоб его приподняло да грохнуло?» Он еще раз нажал кнопку внутренней связи, уронив короткое: «Закладывай», вышел из кабинета. Подставил могучие толстые плечи под шубу, поданную утлым ассистентом, и, сопровождаемый трехстворчатой охраной, спустился к машине.

В это время в переговорной на солидном десятом этаже башни «Багет» в Сити-Бутово Брайан Фардарриг и Дмитрий Дикий сидели напротив Карена Пересветова и осторожно пили кофе – вернее, Митя пил кофе, а Фардарриг чего-то ждал. Генрих Ослябин стоял у окна и задумчиво разглядывал улицу.

– Что же, предварительно озвученный вами диапазон, особенно, хм, в верхней части, нам интересен, – говорил Пересветов. – Вообще, мы не планировали пока выходить из бизнеса… («Вверх давит», – подумал Митя.) – …но мы с господином Ослябиным люди творческие, а всякая однообразная деятельность рано или поздно прискучивает.

Тем временем водитель-охранник Женис скромно сидел в углу, наблюдая за присутствующими. Внезапно Ослябин дернулся, а Женис неприятным смазанным движением сунул руку куда-то, где запасливые люди носят огнестрельное оружие.

– Карен, – проговорил Ослябин негромко, – сюда едет Русский.

– Да что ты?! – удивился Пересветов, встал и подошел к окну. – И правда, смотри-ка – как не узнать двуглавого орла на капоте, – он усмехнулся.

– Это ты его позвал? – поинтересовался Ослябин тем же безжизненным голосом. «Бентли» Русского тем временем неловко елозил на стоянке под окнами офиса, словно гигантская медведка. Мите показалось, что атмосфера в комнате упала на несколько градусов, а дьявольский Фардарриг, вместо того чтобы переживать вместе с Митей, достал очередной журнал с веселыми аборигенами на обложке и принялся его читать.

– Нет, – ответил Карен, – зачем он мне?..

Но не прошло и нескольких минут, как ответ на неприятный вопрос снялся сам собой. Дверь распахнулась, как от удара ноги, и в комнату влетел Русский. Митю, глядевшего на него во все глаза, он, конечно, не узнал, Фардарриг же был по-прежнему погружен в свой журнал (человека, чей интерес к прессе был бы настолько независим от внешних факторов, Митя не встречал ни до, ни после) и даже головы не поднял.

– Вы что творите-то, братья? – спросил Русский хрипло.

– Мы не братья, – отозвался Ослябин негромко. Пересветов только дернул плечом, как бы говоря: «А, да какая разница».

Русский продолжал:

– Вы что деете? Вы зачем человеку дорогу переходите среди белого дня?

– Артемий, успокойся, – предложил Карен. – Съешь еще этих мягких московских булок да выпей чаю.

При этом предложении Фардарриг закрыл журнал и поднял глаза на Карена.

– Знаете, – он медленно поводил головой туда-сюда, как бы пытаясь уловить запах чая, – а я бы не отказался от чашки чая, уже ведь почти пять. Булочка не принципиальна.

– Конечно, мистер Фардарриг, – кивнул Пересветов. – Женис, обеспечь.

– Ты?! – взревел Русский. Бобровый воротник взметнулся, морозная пыль полетела по сторонам, и взору безучастного наблюдателя, если бы такой имелся в комнате, открылось дуло пистолета, направленное лично Русским прямо на хитрого шотландца.

– Что же, – немного помолчав, спросил тот, – упоминать булочки запрещено? Как Макбета? Я нарушил неписаный кодекс хлебопеков?

И опять Митя не может понять, на каком языке говорит Фардарриг. Вроде бы все понимают его, но Митя отчетливо слышит: его патрон изъясняется по-английски.

– Ты меня кинул, чертов горец! – продолжал орать Русский, не убирая пистолета. Пересветов и Ослябин ощутимо насторожились, но, как ни странно, не из-за присутствия в нескольких метрах от них огнестрельного оружия.

– Это в чем же? – спросил Фардарриг не без интереса. Пока он говорил это, пуля, со снайперской точностью выпущенная невозмутимым Женисом, выбила пистолет из руки Русского, а сам он был вынужден отскочить на несколько шагов. Женис, подобрав выпавший вражеский пистолет, покинул переговорную, пробормотав что-то про чай. Возникла неловкая пауза. Русский, изъясняясь той частью языка, которой мы в соответствии с популярным заблуждением обязаны азиатам-завоевателям, подтянул стул и сел.

– Прости, Артемий, – неуверенно сказал Ослябин, – но, сам понимаешь… некрасиво тут размахивать стволом, мало ли что получится.

Фардарриг же не обратил на происшедшее ни малейшего внимания, как будто он, европеец, был совершенно привычен к перестрелкам на переговорах. Он все смотрел на Русского, как бы привинтив его к себе взглядом.

– Так в чем же я тебя обманул, Артемий? – повторно поинтересовался он.

– Ты сказал, что ты Реджинальд Худвинкл! – проорал вдвойне расстроенный Русский. Звучал он, впрочем, скорее обиженно, чем разгневанно.