Амфитрион

– И что ж из того? И тебя не всегда звали, как сейчас. А больше никакой неправды я тебе не говорил.

– Ты меня подставил! Ты пришел к Дельфине, зная, что я с ней договорился, и специально убедил ее отказаться от моего предложения.

– Это не так, – не менее спокойно ответил Фардарриг. Вернулся Женис с подносом, нагруженным чаем, булочками и печеньем. Фардарриг, не торопясь, налил в чай молока, размешал сахар и аккуратно положил ложечку на блюдце. – Хм, – пробормотал он, – Taylors of Harrogate, неплохо. Вот этот молодой человек, – он показал овсяным печеньем на Митю, – запомните его лицо хорошенько. Он мой доверенный. Переговоры с Монферран велись в его присутствии; он подтвердит, что о тебе не было и слова.

– Конечно, – кивнул Русский, – так я тебе и поверил, это же твой человек.

– Можешь и не верить, конечно, – философски заметил Фардарриг, – дело твое. Просто в тебе, старик, говорит профессиональная ревность – трудно признать, что чужой бизнес привлекательнее твоего.

Тут Пересветов и Ослябин улыбнулись, каждый по-своему. Русский молчал. В словах Фардаррига ему слышалась правда. И действительно, зачем бы странный шотландец стал так его подставлять? Никакой выгоды. В то же время Артемий потрохами чувствовал: не все здесь так гладко, как излагает противник, сегодняшнее поведение Фардаррига слишком сильно не вяжется со вчерашним – Худвинкла. Его зачем-то использовали, понял фабрикант, но зачем и как?..

– Если я правильно понимаю, – внезапно вмешался Ослябин, обращаясь к Фардарригу, – вы недавно делали предложение нашему конкуренту?

– Совершенно верно, – кивнул Фардарриг, – не далее как позавчера я предлагал ему продать нам «Хлеб Руси», но он отказался.

– Я договорился о более привлекательной цене с Food Planet, – пробормотал Русский. Он чувствовал себя очень несчастным.

– Ну да, – пожал плечами шотландец, – а я передоговорился. Не моя же вина, что у меня лучше отношения с Дельфиной, чем у тебя.

Пересветов и Ослябин переглянулись.

– По-моему, Артемий, тебе лучше ехать, – неприятно улыбаясь, предложил Карен. Водитель Женис, послушный малейшим импульсам мысли хозяина, приподнялся со стула. Продолжение этого движения было всем ясно, а для Русского – еще и оскорбительно. Артемий посмотрел на присутствующих – им явно было хорошо вместе, а он был лишним. Он встал и хрустнул пальцами.

– Хорошо же, – пробормотал он, – это вам так не сойдет.

– Это что, угроза? – малокровно поинтересовался Генрих.

– Нет, прогноз, – скрежещущим шепотом сказал Русский. Он посмотрел на Митю. – И тебя, свидетель-итальянец, я запомню.

Он повернулся и вышел из переговорной, хлопнув дверью. Помещение наполнилось озоном молчания. Развеял его Фардарриг.

– Ну что же, – весело сказал он, – забудем об этом неприятном эпизоде. В дальнейших переговорах – оценке, осмотре активов и прочем – меня, а, значит, и Food Planet будет представлять Дмитрий Дикий. Надеюсь, вы с ним сработаетесь.

Карен пожал Мите руку. Митя обязательно состроил улыбку и перевел взгляд на Ослябина. Но тот опять стоял у окна, не делая никаких поползновений к единению в деловом экстазе, и провожал взглядом машину Русского. Во всем этом диссонансном ансамбле Мите почудилось что-то очень тревожное, а веселая звонкость Фардаррига только усугубила впечатление. By the pricking of my thumbs…{31} – пробормотал Митя и посмотрел на Фардаррига, а тот вернул ему взгляд и улыбку в таком сочетании, что у Мити голова пошла кругом: в них однозначно читалось, что ничего хорошего Митю не ждет. «Господи, – подумал он, – чьей же это помощью я заручился и, главное, зачем?..»

А потом Митя вспомнил картину в галерее Тейт, и ему стало совсем нехорошо.

18. Охота на Снарка

В течение нескольких дней после этой странной встречи никто не выходил на связь с Митей, и он, со спокойной душой отдаваясь своим занятиям журналистикой, кажется, весьма неплохо справлялся. В очередной раз поразившись, увидев, сколько денег у него на счету, Митя на радостях незамедлительно отправил любимую девушку с неожиданным ребенком к морю, на остров Крит, набраться сил перед долгой зимой.

Автор должен, наконец, рассказать, как Митя объяснил коллегам, почему вместо своего старого лица он ходил теперь в обличье Джорджоне. Положение главреда спасала недавняя статья о новом европейском феномене под названием I-quaking (именно его упомянул Страттари). Айквейкеры, первым из которых стали считать Майкла Джексона, использовали последние достижения пластической хирургии, чтобы измениться до неузнаваемости и таким образом, как они говорили, «проверить, насколько общественное положение устойчиво и независимо от внешнего восприятия». В мире было всего несколько клиник, которые позволяли таким экспериментаторам провести комплекс требуемых процедур, гарантируя при этом обратимость изменений. Стоило это бешеных денег, но делалось за какой-нибудь уик-энд.

Автор боится утомить себя, а пуще того, читателя рассказами о Митиной карьере в журнале. После известной трилогии Драйзера{32} описание чьих бы то ни было карьер должно быть запрещено законодательно – ну что тут нового скажешь? Человек, рожденный женщиной и взращенный среди людей, представит себе, как может коллектив отнестись к внезапному вознесению человека из своих недр чуть не к Господнему престолу, да еще и под новой, дорогостоящей и эффектной личиной. Митю тут же невзлюбили как выскочку и эксцентрика, сам же он, утверждая, что ему нет до этого дела, лез вон из кожи, чтобы изменить ситуацию. Однако Митя неожиданно быстро свыкся с новой ролью и исполнял ее успешно – с удовольствием и расслабленной улыбкой фотографировался на престижный прямоугольник в колонке главреда, безжалостно вымарывал «нелогизмы» менее успешных коллег и в целом enjoyed himself[48]. Единственное, что не давало ему покоя всякий раз, когда он оглядывал бывший стол Юрия Львовича (куда-то занесла того диссоциативная фуга?), – воспоминание о странной карточке с отливом, виденной в день, когда ему было объявлено о позорном увольнении.

Однако со временем и тайна зловещей визитки испарилась из Митиной души. Вот уже пару недель «Гнозис», имевший удивительную привычку пропадать из жизни своих сотрудников, не выходил с ним на связь, но это не удивляло Митю. Он не без основания полагал, что работа, осуществляемая им на журналистско-редакторской ниве, так или иначе способствовала продвижению дела загадочной фирмы, в чем бы оно ни заключалось. Митя стал с неожиданной скоростью зарастать ряской. Он, конечно, периодически перезванивался с представителями хлебопеков, чтобы обсудить вопросы оценки, аудирования и т. п… Но Фардарриг – тоже пропавший с его горизонта – так умело все организовал, что процесс двигался сам: активы аудировались, денежные потоки оценивались, хлеб пекся и о хлебе пеклись.

Однажды ночью – а было это где-то через две недели после памятной встречи-стрелки в Сити-Бутово – Митя, обычно спавший почти бесшумно, внезапно проснулся от звуков собственного раскатистого храпа. Неправильность в окружающем мире обнаружилась сразу же – оказалось, кот Рагнарёк, по-богатырски упершись Мите в грудь задними лапами, передними озабоченно заткнул хозяину ноздри. Митя прохрипел: «Э, ты что?!» и отпихнул кота. Тот мягкой колбаской скатился набок. Хватая воздух ртом, Митя подошел к окну и настежь распахнул его. Автор и рад бы написать, что в лицо Мите ударил порыв холодного ноябрьского ветра, но на дворе уже стояла не осень, и никаким ветром Митю никто не бил, хотя воздух был холоден. Удивительно было не это, а то, что луна, вовремя вышедшая из-за ночных облаков, позволила внезапно наблюдательному Мите увидеть на крыше здания напротив крошечный, но настырный блик. И Бог бы с ним, с бликом, если бы не логическое продолжение – миниатюрная красная точка лазерного прицела, уютно устроившаяся в области Митиного пупка. Пижама у Мити была теплая и довольно плотная, но пулю вряд ли остановила бы, поэтому без долгих раздумий – не успев даже испугаться – Дикий итальянец рухнул на пол и приготовился услышать хруст матраса, вспарываемого вражеской пулей. Но ничего не произошло.

– Что он, заснул, что ли?! – прошептал Митя. И тут-то страх – эта недреманная и жестокая функция от ожидания – набросился на него, как собака, и вцепился в разум. Молодой главред затрясся и ухватил зубами кулак. – Что происходит, черт побери?! – воскликнул он шепотом.

Конечно, никто не мог ответить ему на этот вопрос (даже Рагнарёк), и Мите, собравшему из самых далеких и пыльных углов себя остатки мужества, стало ясно: надо бежать. Никто не знает, чего ждать дальше.

Снаружи раздался шум лифта. Этот достойный фигурант многих человеческих фобий полз неспешно, словно специально позволяя Мите капитально испугаться. Тогда Митя, по-прежнему лежа на полу, резко ударил себя по обеим джорджоновским щекам. «Надпочечники выбрасывают адреналин, – сказал он себе медленно, – и ко мне ненадолго возвращается ясность мышления». Пользуясь ясностью, пока она не замутилась, Дикий, согнувшись в три погибели, чтоб не быть видным снаружи, обежал все комнаты, везде настежь раскрыл окна, чтобы запутать следы, пробежал в спальню и быстро облачился в теплое. Отлично понимая, что запланированное мероприятие практически самоубийственно и в трезвом-то рассудке, Митя все же совершенно не желал встречаться с людьми, которые уже скоро начали бы… да нет, собственно, уже начали вскрывать входную дверь. Ибабушкина цепочка вряд ли остановила бы их надолго.