Амиго
Шрифт:
ЖАННА. Гулькин, я сегодня снова видела её. Косточка, не поедем, а?
Софья Карловна пошла в туалет. Григорий Иванович голову чешет, озирается, чего-то сказать хочет.
КОСТЯ. Молчи, мама, молчи, молчи… Собирайся, уезжаем…
Снег летит в окно, посыпает цветы, листья, землю в горшках. Нина села на пол, за спиной Кости.
ЖАННА. Собираться? Я соберусь тебе, мама мия! Бензином оболью всё, сыночек слатенький ты мой, спичкой чиркну и сама сгорю, в центре сидеть буду, как царица! Я, Гулькин,
Хватает какие-то вещи, суёт их в коробки. Рыдает. Накрылась пустой коробкой, как черепаха, поползла по коридору. Софья Карловна идёт из туалета в свою комнату.
СОФЬЯ КАРЛОВНА (бормочет). Я скоро, я быстро, я умру скоро…
Пришла к себе, легла на кровать, руки на груди сложила, смотрит в потолок.
КОСТЯ (бормочет). Не считово, начинаю с начала… Не считово, нет…
Звонок. Григорий Иванович побежал, открыл дверь. На пороге в форме полковника милиции Аркадий — пьян в усмерть.
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ (быстро). А уже всё, товарищ командир! Мы тут не «тумбулянеже»! Порядок уже. Уже расходимся. Уже собрались. Мы — всё. Девочки, кончай билебердак, подъём!
Аркадий проходит в квартиру, видит Нину. Взял Нину за шиворот, поднял, встряхнул, притянул к себе. Смотрит ей в лицо. Она смотрит в его лицо. Молчат. Паша курит, смотрит в окно, улыбается, слёзы по лицу кулаком растирает.
Кошки запрыгнули на подоконник, ходят по нему, смотрят на улицу, хвосты поднимают, но выйти на мороз боятся. Одна кошка принялась какой-то цветок жевать.
Бабочки полетели в окно, к свету неоновых ламп. Они от этой тёплой полосы, что на улице, прилетели в квартиру, от тепла проснулись, жить им недолго, скоро совсем уснут, но пока — летают, на цветы, на снег садятся.
Мальчики-хлебопёки ушли в пекарню. На крыльце пекарни пусто.
ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
На следующий день к вечеру. Окно на кухне закрыто. На кухне шкафов и стола нет, только горшки с цветами. Листья на цветах пожухли, пожелтели, почернели — осыпались, упали. Торчат голые прутья. Нет сада. А зелёная трава за окном, на теплотрассе, даже, кажется, подросла со вчерашнего.
Полкухни занимает закрытый серой тряпкой рояль — видны только его резные ножки. На тряпку поставили тарелки, стаканы — на рояле уже ели и пили. Двери в комнаты открыты, в комнатах вещей нет, коридор весь забит до потолка пустыми и полными коробками с барахлом. Кошки и собаки бродят в этом лабиринте. Тахта, что в коридоре стояла, на попа поставлена, разорвана, труха из неё сыпется. Зеркало со стены сняли, поставили на какую-то коробку у стены. В дверях комнат стоят шкафы, стулья, столы — ни войти, ни выйти. Всё вывезли, осталось на полмашины вещей — то, что принадлежит Косте. Вещи Жанны и Софьи Карловны уже увезли, кажется. Впрочем, всё перепуталось, ничего не понять.
Паша спит в одной из коробок, накрылся Нининой шубой, только ноги торчат — он и не уходил никуда. Костя — в коридоре на полу сидит, курит. Перед ним — коробка, он в ней вещи перебирает, рассматривает. Письма, тетради и бумаги какие-то нашёл в этой коробке, читает.
Нина — трезва, сидит на кухне за роялем, откинула тряпку, тычет пальцем в клавиши. На Нине опять какие-то умопомрачительные тряпки, а шею она закутала в сиреневое боа из куриного пуха.
Софья Карловна в своей комнате, на кровати лежит, глядит в потолок. Жанна сидит на её постели в ногах, смотрит на мать, плачет.
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Ты от кого его родила? Он в кого такой, а?
ЖАННА. Вот и вся, вот и всё, папочка…
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Слушай, Жанна, ты в кого такая клиническая? Собирает всё, мелет — ты в кого уродилась? Ты, что ли, моя дочка? Нет, ты уличная. Совсем пусто в голове. Ты почему и откуда такая дура? Скажи, дура набитая? Ребёнка уморила, девочка умерла. Ведь ты же виновата, а?
ЖАННА. Я не виновата, мама, ты за что? Мама, не бросай меня…
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Вот и всё. Вот и вся. Как же мне умирать, как же тебя тут, дуру такую, одну оставить на свете. Ты ведь совсем дура, Жанна, а?
ЖАННА. Мама, стой, не бросай меня… Мама…
СОФЬЯ КАРЛОВНА. А ведь Бог есть, Жанна, есть, доча… Я думала — нету и вдруг поняла — а ведь есть. Вот я умираю, он меня забирает, потому что он знает, что мне нельзя с начала начинать, уезжать, понимаешь? А вот ты давай, доча, поезжай, тебе ещё не поздно. Скажи молитву: «Господь Бог навстречу, Богородица на плечи, ангелы по бокам, не поддамся врагам…» Скажи и поезжай, и с начала начинай, начинай…
ЖАННА. Это, мама, рубаи?
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Рубаи, рубаи. Скажи и поезжай. И поезжай. Не забудь.
ЖАННА. Мама, слатенькая ты моя, ну — что? Ну, хватит. Поднимайся, а?
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Скажи и поезжай. И поезжай. (Бормочет). Господь Бог навстречу, Богородица на плечи, ангелы по бокам, не поддамся врагам… (Села на кровати, смотрит в стену). Вспомнила вот. Жили в деревне ещё, и вот думаю я: как я одна буду картошку копать? И вдруг снится мне мой покойный Сергей, муж, и он говорит мне: «Не бойся, я тебе помогу выкопать». И ясно, ясно так. Я проснулась, встала, всё обошла в доме — никого нету. Вышла, посмотрела на огород с картошкой, разделила его на четыре части в голове и за четыре дня сама всё потихоньку и выкопала. Вот так он помог мне. Ты маленькая была, не помнишь. А говорят — Бога нет. Ну, как нет, когда есть?
ЖАННА. Да ты про что, мама? Как в войну было? Или после? Ты что вспомнила такое, а? Ты заговариваться начала уже, что ли, мама?
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Мужики всегда раньше баб умирают, закон. Он гульнул раз, я его не простила, он ушёл и помер. А потом приснился и вот так он мне помог. Надо же. Это Бог был, а я не поняла. (Легла, смотрит в потолок). Господь Бог навстречу, Богородица на плечи, ангелы по бокам, не поддамся врагам…
ЖАННА. Мама, а? Ну — а? Ну, хватит, а? У тебя что за идея-пункт возникла? Заговаривается, а? А был такой ясный, прозрачный ум, ну? Давай, кудельки тебе сделаем, губки покрасим, ты же всегда любила, ты почему так враз сразу вот, а? Хайяма почитай, нет? Или своё? Давай, пошли, а? Мама, а? Ну — а? Ну — а?
Софья Карловна молчит. Жанна плачет, встала с постели, пошла в коридор, увидела своё отражение в зеркале, охнула.
О, Господи?! Думала, кто стоит. Это кто это там? Это я, что ли? Или кто? Как с креста снятая. Пятый раз уж на себя испугалась. Зачем его сюда поставили? (Смотрит на Костю). Ну и что, Гулькин, сидишь? Открыл окно вчера, вот бабушка простудилась, вот помирает. Ты виноват. Ты, ой, Боженька мой, беда какая!