Амнезия

– Меня-то? Я уж и забыл, когда меня по батюшке в последний раз звали. Тимофей я. А тут я восстанавливаю историческую справедливость, так сказать. Бросаю вызов времени, позабывшему своих мертвецов. Вот.

– Красиво говоришь. Ты кем был-то? В прошлой жизни.

– Сторожем. В библиотеке.

– Это заметно. А памятник-то кому?

– А ты мне нравишься, - старик поправил сваливающиеся штаны, Молодой, правда, но это все проходит. Вот я и говорю - время как оно распоряжается. Спроси у кого каких-нибудь семьдесят лет назад: что, мол, за памятник - на смех бы подняли, ей Богу. А теперь... Молодость, молодость... А что, на бутылку дашь?

– А почему бы не дать...
– я достал кошелек, отсчитал денег на бутылку шведской водки, - Держи.

– Ой, - испугался Тимофей, - да тут не на одну...

– Ты чего пьешь-то? Дрянь всякую небось.

– Мне нравится. Я клинскую люблю.
– Тимофей спешно убирал банку с краской и кисточку в прозрачный целлофановый пакет, - Покойники со мной теплом, конечно, делятся, но с бутылкой завсегда теплее. А с двумя - и подавно... А памятник этот поставлен в честь невинно убиенных во время раздачи царских подарков. Когда последнего царя короновали, он, видишь ли, решил подарки бесплатные народу раздать. Хотел, чтобы запомнили. Ну, его и запомнили. Народу в давке перемерло две тысячи человек. Сестру моей бабки тоже задавило.

– И что, ты помнишь ее?
– удивился я его долголетию.

– Нет, ты что! Меня и в помине не было!

– А что же красишь?

– А мне платят - я и крашу. Прирабатываю. Пойдем. Если хочешь кладбище покажу.

– Ну пошли.

– Да, а с невинно убиенными тут вообще все в порядке. Детей маленьких во множестве. Потом, эти трое, ну, под танками погибли - вот ведь!
– уже не помню как зовут... Беда, да и только! Вот, сам на молодых сетую, а ничем не лучше ведь - все забывать стал. Раньше как бывало - проведешь какого-нибудь провинциала, все ему покажешь, все расскажешь. А теперь половину имен позабывал. И верно - к чему они теперь?

– Ну, Тимофей, погорячился ведь...

– Ну, погорячился. Но вот молодежь-то нынче так ведь и думает. Вон, вон, смотри, видишь, могилка с пропеллером.

Действительно, над могилой был водружен пропеллер. Я увидел, что двое лежавших в ней человек погибли во время авиакатастрофы.

– Сорок первый год, оборона Москвы. Пропеллер весь прогнил, я красил на прошлой неделе. Не нужны видишь, никому... Теперь миротворцы в почете. Политика...

– Ну, Тимофей, это от нас не зависит...

– Нет, милый человек, это все в голове нашей. Еще как зависит. Хочешь, я тебе братские могилы покажу... Так несоглашенцы их до блеска блюдут, пальцами полируют... А миротворцы - они и так в почете, им теперь память навечная. Я как считаю - только у знаменитых могилы могут брошенные быть. У них и так - везде могила... Там, или в книжках, ежели ты писатель, или в фильму, как в могилу положен, ежели актер. Им памятники ни к чему. А вон, еще смотри, полковнику пирамиду поставили. Странное дело, словно нехристь какая! Он то ли в автокатастрофе погиб, то ли еще как, не помню, мне говорили, а я забыл.

На цементной пирамиде, довольно нелепой, кривоватой, метра полтора высотой, была прилеплена металлическая табличка:

? Полковник Петр Леонидович Махрусенко. 1929 - 1969.?

Ниже, около подножия кто-то нацарапал гвоздем по цементу, неровно:

?ФАРАОН?

– Вот ведь изверги, - заметил надпись Тимофей, - и когда успели, подлецы! Надо будет подтесать. Глядишь, чего и перепадет.

– Ты смотри, не перестарайся, - спокойно ответил я, постигая тайну смерти полковника. Полковник действительно погиб в автокатастрофе. Авария не была случайной. Странное разрушение коленчатого вала, не бывает таких аварий обычно. Мне стало понятно, как мой отец оторвался от преследователей, - Он ведь и вправду Фараон.

– А что, менты, они не люди, что ли?
– не понял Тимофей, - Такие же, как мы с тобой, человеки!.. А вон там, посмотри...
– он занес руку, собираясь что-то показать, но кого-то заметил вдалеке.

Я проследил за его замершей рукой, и увидел, что по тропинке идет рабочий с лопатой на плече. Рабочий помахал Тимофею рукой.

– Ты извини, милый человек, - осекся Тимофей, - На кладбище ведь как: ты пришел - и ушел. А мне тут жить. Вон мастер в помощь зовет - я побегу. Прощай.

– Ну прощай, Тимофей. Тебе еще денег дать?

– С одной стороны - хорошо, конечно. Но ведь тогда мне и уйти неудобно. Так что не надо лучше. Прощай, - Тимофей снова подтянул обвисающие брюки, и побежал к мастеровому.

Я побрел дальше, машинально считывая имена и даты.

Навстречу мне прошел дедушка Тимофей, оживленно что-то обсуждая с мастеровым. Проходя мимо, Тимофей виновато поглядел на меня и вдруг улыбнулся.

Через пару минут бесцельного странствия, я увидел могилу, над которой, видимо, только что потрудился мастеровой.

Свежая земля лежала высокой горкой, загораживая часть дорожки.

?А ведь вот здесь ему и лежать,?
– осенило меня.

Я думал о человеке, который хотел меня убить. Я еще не знал, как он выглядит, но чувствовал, что здесь, в этой прямоугольной яме с аккуратными краями, ему придется успокоиться.

Старый железный крест был снят со своего прежнего места и аккуратно прислонен к оградке. И вообще, вся могила была очень аккуратной, ровненькой, как заправленная солдатская койка.

Воспоминание об армии вывело меня из себя, мне захотелось бросить все, снова залечь на постель и читать книги. Что мне еще здесь нужно? Что я еще умею? Дома строить меня еще не научили, воевать я не научился сам, все эти методы ведения боя... В городе куда не шло, но в лесу... Да я и в трех соснах заблужусь.

Тут я увидел, что дальше дороги мне нет: чугунные ограды плотно обступали меня, не давая пройти. Мне нужно было либо лезть через ограды, либо ступать на могилы, что было еще страшнее. Я повернулся назад, и понял, что тропинка, по которой я попал сюда, потеряна. Кладбище не отпускало, вставая вокруг меня непреодолимым препятствием, зазывая в постоянные обитатели. Я с трудом сдержался от того, чтобы не закричать. Не разбирая пути, чуть не разорвав рубашку об ограду, я продрался к широкой тропе, и поспешил к выходу с кладбища.

Однако оказалось, что шел я совсем в другом направлении, и через несколько минут, я увидел в проломе забора железнодорожные пути.

Я знал это место. За разъездом виднелись жестяные крыши кооперативных гаражей, а за ними, я это точно знал, можно было найти станцию метро. Здесь совсем неподалеку жил мой приятель, у которого я иногда гостил и пил пиво. Он эмигрировал год назад, и сейчас пил пиво на Островах.

Я перебрался через неглубокий овраг, в котором бежала вода, стекающая со всего кладбища, и вышел на пути. Жестяная табличка на столбе предупреждала о недозволенности прогулок по путям. Ну что ж, буду нарушать.