Аморальные рассказы

— Тебе, как никому другому, известно, что с этим револьвером без номера, который якобы тебе подкинул дружок — хорош гусь! — ты можешь загреметь в тюрьму!

Замечу: оправдываясь перед ней, я выдумал историю про попавшего в беду друга — будто бы он меня вынудил хранить его оружие. На самом же деле, только я сам, и никто другой, бог знает зачем, устроил себе эту головную боль. Иметь револьвер — издавна было моей навязчивой идеей, вот я и пошел на черный рынок да и купил его. А теперь, теперь в моем доме запрещенный, запрещеннейший револьвер, и если его найдут, то мне дадут, как минимум, три года тюрьмы. Дирче знает об этом и, не уставая, попрекает меня.

Вот так, с шутливой угрозой:

— Ты с этим своим револьвером в моих руках: не будешь ходить по струнке — донесу на тебя.

Или так, зловеще:

— Читал в газете? Тут одного арестовали только за то, что он держал на виду простой пистолет. А у тебя военное оружие! Воображаю, что они сделали бы с тобой!

И еще так — великодушно:

— Будь спокоен, я — могила, не произнесу ни слова даже во сне.

А однажды, после особенно бурной ссоры между нами, в конце которой мы дошли почти до драки, она меня откровенно предупредила:

— На твоем месте я бы много не говорила о том, чтобы расстаться. Будь осторожен, будь очень осторожен: я о тебе слишком много знаю!

— Ах, ты опять о револьвере!

— Да, о револьвере и еще кое о чем другом.

Представляю, как в этом месте у кого-то может возникнуть вопрос: «Если этот револьвер так компрометирует, почему бы не забросить его в безопасное место — в реку, в люк, куда придется?» Отвечаю: «Я к этому прекрасному предмету привязался, да и стоил он кучу денег. И вообще, я мог бы его выбросить, но должен был бы это сделать до того, как Дирче узнала о том, что он у меня есть».

К сожалению, во мне, бедняге, есть что-то от эксгибициониста, и я тщеславен — ведь первое, что я сделал, когда она переехала ко мне, — сам показал ей револьвер, показал, как он стреляет, а потом разобрал и собрал его перед ее носом. Не солгу, если скажу, что и историей, придуманной, чтобы держать дома этот запрещенный предмет, я тоже гордился. Факт и то, что я сам сделал все, абсолютно все, чтобы вызвать ее на эту угрозу «о револьвере и еще кое о чем другом», которую я толком тогда не понял.

И только теперь, после того, что случилось на вечере в доме Алессандро, я полностью осознал смысл этих ее слов «и еще кое о чем другом».

Да, Алессандро! Поговорим об Алессандро! Но прежде всего, о его носе! Да, именно о нем. Потому что впечатление лживой темной двусмысленности этот таинственный человек производит на меня прежде всего своим носом. Каков нос у Алессандро? Таких носов не бывает: если на него смотреть прямо, он кажется кривым, загнутым книзу и с широкими ноздрями, а если смотреть в профиль — прямым, курносым и с узкими ноздрями. Нос сотрудника спецслужб, нос шпиона. Этот нос, вообще-то говоря, может принадлежать только двоедушной или троедушной натуре, а то и личности с четырьмя сторонами души. В общем, сам нос заключает в себе какую-то программу. Какую? Сейчас скажу. Вернее так: самому мне эта программа не известна, а вот Дирче, сдается мне, понимает, в чем тут дело. Иначе почему как-то раз, во время одной из наших обычных ссор, будто случайно, она бросила:

— Ты ведь хорошо знаешь Алессандро, который нас всегда приглашает. Мне, например, известно, что он многое бы отдал, чтобы узнать о твоем револьвере.

— Это еще почему?

— Ясно почему — чтобы донести или шантажировать тебя и использовать в своих целях.

— А чего он хочет?

— Ну, прежде всего, по-моему, он хочет меня. Но, в то же время, ему надо и что-то другое.

— Что конкретно?

— Другое!

Ах, оставим это. Лучше рассмотрим поминутно вчерашний вечер. Итак, я сяду за «монтажный стол» (по профессия я монтажер) и буду останавливать фильм воспоминаний на том кадре, который произвел на меня особое впечатление.

А вот и первый кадр. Мы, Дирче и я, сидим в машине перед воротами дома Алессандро, и я ее спрашиваю:

— Можно узнать, наконец, правду? Почему Алессандро нас приглашает: потому ли, что влюблен в тебя, или потому, что хочет прочно войти в нашу жизнь, чтобы легче было за мной следить?

— По-моему, из-за того и другого.

— Да, в конце концов, кто он такой, этот Алессандро?

— А кто его знает! Странноватый тип — это точно.

— Вот видишь, и ты так думаешь. А вообще-то, чем он занимается?

— Он говорит: экспортом-импортом.

— Ну да, обычные, так сказать, делишки. Ах, все в нем подозрительно. К примеру, эта его бюрократическая манера одеваться в серое. Так и чувствуется, что однажды он все свои штатские костюмы забросит и явится в военной форме штабного офицера.

— Об этом я не думала, но это правда.

— Ну, и что ты теперь посоветуешь? Как мне быть с револьвером?

— Ты же хочешь расстаться со мной! Вчера, например, ты схватил меня за руку и буквально в ночной рубашке выволок на лестничную площадку — хотел выгнать из дома. А теперь — фиг тебе, никаких советов. Одно скажу: берегись!

— Беречься? Кого?

— Прежде всего, меня.

Хороша! Однако поторопимся: фильм об этом вечере пробегает в аппарате памяти быстро, вот и второй кадр. В гостиной Алессандро нас человек двадцать. Гостиная?! Скажем так, эта комната больше всего напоминает постоянную выставку восточных подушек. На них все и уселись — друг против друга, а то и друг на друге, кто-то даже на корточках. В скобках замечу — не понимаю: как это можно болтать на полу, есть на полу, в общем, жить буквально на полу? Ясно и само собой разумеется, что народ в таком положении совершенно раскован, и этому как раз способствуют самые что ни на есть мягчайшие подушки: люди друг с другом общаются более непринужденно и в то же время, я бы сказал, неискренне…

Смотрите сами. Пока я в одной руке держу тарелку со спагетти под соусом, в кулаке другой сжимаю вилку, пробую не потерять равновесие и не опрокинуть бокал с вином, что стоит за одной из подушек, я не могу себе отказать в том, чтобы не смотреть на Дирче, которая сидит на подушке, опершись о стену. К тому же, хозяин дома, неописуемый Алессандро, около нее, на корточках, но я, даже напрягая глаза, не хочу знать, где он держит свои руки. Естественно, эти двое уже поели, да, скорее всего, есть не стали — у них нашлось занятие поинтереснее. Болтают, смеются — словом, общаются. Как общаются? Скажу коротко: Дирче сидит скрестив ноги и делает вид, что, теряя равновесие, падает на Алессандро, а он, в свою очередь, поддерживает рукой ее сзади и, нашептывая ей что-то на ухо, время от времени прихватывает его губами…

Понятно, что как только я почувствовал угрозу появления соперника, так сразу моя подруга, которую я презираю и от которой хотел отделаться едва ли не с первого дня наших отношений, эта Дирче, страшно некрасивая, мало того, просто уродина, начинает чудо как нравиться мне.

Пошли дальше. Вот и другой кадр, увы, очень тревожный. С трудом поднявшись с подушки и стараясь удержать бокал в руке, я направляюсь прямо к Алессандро и Дирче. Останавливаюсь перед ними, поднимаю бокал и, усмехаясь, произношу тост: