Амрита
Шрифт:
– Только на начальном? – спросила я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Публика потихоньку прибывала. После работы люди веселились как могли. Неподалеку от нас собралась шумная компания – за их столиком то и дело раздавались взрывы хохота и слышались возбужденные голоса. Ветер становился все сильнее и грозил сдуть со стола бумажную тарелочку с вылущенными бобовыми стручками. Небо над нами становилось все темнее и темнее, приобретая синеву того характерного вечернего оттенка, который так трудно описать словами.
Глядя на эту синеву вместе с Месмером, я вдруг почувствовала, будто нахожусь вовсе не в Японии, а где-то далеко – далеко, в чужой, незнакомой стране. А может быть, это было просто чувство одиночества, которое я не сразу смогла распознать…
Одиночество.
Как-то раз, это было очень давно, я увидела на улице
Как-то раз в наш класс пришла новенькая, и ее – совсем незнакомую мне девочку – посадили рядом со мной, пересадив от меня мою подружку…
Как-то раз я поссорилась со своим парнем. Я не плакала, нет, но, возвращаясь домой, едва различала улицы, по которым шла, оттого, что мои глаза застилала густая пелена… Сейчас я понимаю, что, если бы в тот вечер я позвонила ему, мы снова были бы вместе. Но тогда это казалось невозможным. А мне так хотелось позвонить… И я шла по вечерней улице, вокруг меня сгущалась темнота, а на сердце лежал тяжелый камень…
В одну секунду на меня нахлынули грустные воспоминания.
«Хочу к Рюичиро», – подумала я, словно хватаясь за спасительную соломинку. Мне было необходимо обычное человеческое тепло. Просто оказаться там, где меня ждут, где всегда горит свет.
– По-моему, каждый человек имеет право сам решать, ехать ему в Калифорнию или не ехать. Принимать участие в программе или не принимать. Разве не так? Единственное, чего я не могу понять, чем это вы так напугали Ёшио. Он чуть не трясся от страха, когда про вас рассказывал.
– Твой брат очень тонко чувствует, – грустно сказал Месмер. – Он слишком хорошо меня понял. Слишком хорошо…
Месмер выглядел таким удрученным, что казалось – еще чуть – чуть и он просто исчезнет, растворится в воздухе или станет печальным облачком и его унесет ветром. Видимо, он до сих пор очень расстраивался из-за Ёшио. Тем не менее, его ответ ничего мне не прояснил. Почему брат был готов даже пойти в специнтернат, лишь бы только сбежать от этого усталого и печального мужчины?
– Вдобавок я окончательно запутал Канамэ, – продолжал свою исповедь Месмер. – Это ведь она сказала тебе, что я пытался заставить Ёшио поехать со мной в Калифорнию. Но я вовсе не заставлял его. Я просто предложил. Мне казалось, что так будет лучше для него самого. Он должен научиться управлять той силой, которая в нем заложена. Понимаешь? Я хотел быть его другом – больше ничего. В конце концов, я тоже прошел через это, когда был ребенком, и прекрасно представляю себе, что он чувствует… Ему просто надо показать, что существует способ продуктивно использовать свои необычные способности.
– Расскажите мне про его способности. Пожалуйста! Расскажите, что он чувствует. Я ведь никогда ничего такого не умела, и мне трудно это понять. Мне трудно понять, что переживает мой младший брат, но мне так хочется хоть чем-то ему помочь.
– Боюсь, что это невозможно. И тот факт, что вы брат и сестра, ничего не меняет. Честное слово, это не имеет никакого значения, – он едва слышно засмеялся. На лице его словно скромный полевой цветок расцвела робкая улыбка. – Когда мы с родителями были в Америке, в квартире напротив жил один пожилой джентльмен, который владел искусством гипноза. Я очень часто ходил к нему в гости и подолгу сидел у него, слушал его рассказы. Думаю, что в конечном итоге я заинтересовался гипнозом именно благодаря ему. Может быть, уже тогда, сам того не зная, я научился каким-то приемам этого мастерства, и со мной начали происходить всякие странные вещи. К тому времени, как я стал подростком, мне уже было понятно, что я не такой, как все. Я словно видел людей насквозь. Понимал их лучше, чем они сами могли себя понять. И мне совсем не надо было напрягаться для этого – чувства и ощущения находили меня сами… Потом наступило трудное время, родители развелись, и мы с мамой уехали в Нью-Йорк, где я поступил в старшие классы. Я был очень стеснительным и все время старался оставаться в тени и не высовываться. Мне совершенно не хотелось стать знаменитостью или еще кем-нибудь в таком роде. Но, по-видимому, мои способности к тому времени были уже достаточно сильными. Люди тянулись ко мне, страдали, если я их отвергал, а некоторые буквально сходили с ума – за очень короткий промежуток времени пятеро моих знакомых совершили самоубийство.
Я не мог не чувствовать, что это имеет самое непосредственное ко мне отношение. Но что я мог сделать? Это был ужасный период. Я был слишком мал, чтобы совладать со своими мыслями и стать более терпимым по отношению к окружающим.– Даже не верится… – сказала я.
– Мне и самому теперь трудно поверить. Но все именно так и было. Я через это прошел. Тогда я много чего передумал, в том числе я размышлял и о самоубийстве, но, в конце концов, принял решение поехать в Калифорнию. В этот самый институт. Почти все, кто там был, были похожи на меня. Все переживали свою жизнь как трагедию. Но постепенно нам стало понятно, что в этом нет никакой трагедии. Что это не зло, а волшебный дар, которым просто нужно научиться пользоваться во благо. Так получилось, что я познакомился с искусством гипноза еще совсем ребенком, к тому же я немало поездил по Америке – моя мама несколько раз выходила замуж, разводилась и переезжала со мной с место на место. Постепенно я осознал, как сильно все это на меня повлияло. Это изменило мою жизнь… Проведя в этом институте несколько месяцев, я научился лечить людей с помощью гипноза. Разумеется, серьезные вещи были мне не под силу, но легкие физические и психические увечья я устранял довольно легко. Вместо того чтобы приносить людям страдания, я научился приносить им пользу. Это помогло мне привыкнуть к тому, что я не такой, как все. Научиться жить с этим.
– А сколько вам было лет, когда вы начали участвовать в этой программе?
– Чуть меньше семнадцати.
– Ну, хорошо. А как это все происходит, ну, например, когда вы общаетесь с кем-нибудь, вы его гипнотизируете?
– Нет, разумеется, я никого специально не гипнотизирую. Просто когда я был молодым, я не умел толком контролировать свои мысли. Поэтому, хотя я и не собирался оказывать на людей никакого воздействия, все равно они что-то чувствовали. Понимаешь? И с девушками у меня из-за этого не складывалось. Все мои любовные истории заканчивались очень печально – я неизбежно ранил своих подруг до глубины души и сам мучился от этого и не находил себе места… Понимаешь, если я слишком много о ком-то думаю, то, в конце концов, я начинаю являться этому человеку во сне, а для обычного человека это слишком сильное потрясение…
Я не спешила верить Месмеру. Во-первых, влюбленных никак нельзя назвать обычными людьми. И, во-вторых, мало ли в мире тихих и незаметных типов, которые только и мечтают о том, чтобы заиметь власть над другими людьми? Тогда получается, что такие сверхчувствительные люди, как мой брат, – это то, как раз то, что им нужно. Идеальная жертва. Можно пойти еще дальше и сказать, что в любовных взаимоотношениях происходит примерно то же самое, с той только разницей, что оба партнера исполняют роль и жертвы и охотника одновременно. И что эта взаимная игра партнеров и является той основой, на которой выстраивается их неповторимый совместный опыт. Но, по-моему, это уже чересчур. Надо быть проще, и тогда, возможно, в нашей жизни будет больше счастья…
Месмер продолжал говорить, скорее обращаясь к самому себе, чем ко мне:
– Наверное, я не очень понятно объясняю. Но как бы мне хотелось, чтобы все эти неприятные, мучительные вещи, о которых я вам пытаюсь рассказать, оказались просто страшным сном.
Я едва сдержалась, чтобы не расплакаться. Он произнес эти слова так, что мне не оставалось ничего кроме как поверить, – это именно то, что он чувствует. Ему нелегко было рассказывать о своей прошлой жизни, о которой он так хотел забыть.
– Простите за бестактный вопрос, но между вами и Лап… и Канамэ… Ну, в общем, у вас получилось просто полюбить ее, как вы говорите, обычной любовью? – спросила я, удивляясь самой себе. Это действительно был бестактный вопрос. Пожалуй, самый бестактный за весь вечер.
– Мне кажется, что получилось, – задумчиво ответил Месмер. – Несмотря на юный возраст, Канамэ была девушкой с очень сильным характером. Я никогда раньше не встречал таких женщин, как она. Она не боялась меня, и я чувствовал, что не могу влиять на нее, как влиял на других. Сколько бы я о ней ни думал, какими бы ни были мои чувства по отношению к ней – это никак на ней не отражалось. Поэтому я считаю ее своей первой любовью. Она сделала меня по-настоящему счастливым. Она знала обо мне все. Какое это было счастье – любить кого – то, кто любит тебя не из страха, а просто по велению собственного сердца. Благодаря ей я поверил в себя.