Амулет (Потревоженное проклятие)

Получалось следующие: на невысоком пологом берегу Тобола Николенька обнаружил поросший кустарником явно насыпной холм, который при ближайшем рассмотрении оказался погребальным курганом, причем разведовательные шурфы доказывали, что тип захоронения неизвестен современной археологии.

Борис, как участник и очевидец начала раскопок, пояснил:

— Понимаешь, Сергей, все народы, хоронившие своих мертвецов в курганах, насыпали их по разному. Где-то это делали рабы, где-то соплеменники, бросавшие каждый по горсти земли, где-то погребали в природных холмах, прорывая коридор сбоку. Здесь же под слоем дерна шла глинистая земля, примерно метр, потом метр мелкого сухого песка, затем опять галька, и только потом мы дошли до перекрытий могильной камеры, листвиничных обтесанных бревен в два наката, такой своеобразный потолок могилы, тоже где-то в метр толщиной. А потом я уехал, мы всегда так делали — если находок много, а погода позволяет работать, и есть что копать, кто-то один с найденными до того вещами едет в Москву, а остальные работают дальше. Хранить разное доборо в машинах, палатках опасно — помнишь кино «Джентельмены удачи»? Так и у нас. Группы-то маленькие, три-четыре человека. Обычно все в раскопе, за вещами никто не следит. Вот так и получилось, что вскрывали они усыпальницу эту без меня…

Профессор подробно записывал все, что происходило в раскопе после отъезда Бориса:

Под двумя слоями бревен они с Николенькой обнаружили пустую нишу, стены которой были укреплены листвиничными же сваями. Из нишы в сторону, противоположную берегу Тобола, вел довольно просторный подземный ход, метров через десять заканчивающийся небольшим восьмиугольным помещением с вымощенным каменными плитками полом. Посередине этой рукотворной пещеры на резном каменном троне сидела хорошо сохранившаяся мумия мужчины, одетого в истлевший кожаный плащ, бронзовые доспехи и высокий остроконечный кожаный шлем, обшитый железными пластинами. В погребалище было очень сухо, металл почти не покрылся ржавчиной, а само тело мужчины настолько высохло, что практически ничего не весило.

Одежда мумии, богато украшенная, не походила по фасону ни на один известный искателям народ (Профессор так и записал: «Поразительно, но эти странные перчатки, рукава, надевавшиеся отдельно, кожанная манишка с нашитыми золотыми пластинами — другой подобный костюм не известен науке!»).

Шею похороненного овивали цепи, подвески, бусы, на груди красовался круглый серебрянный амулет с каменным глазом посредине. (Мы с Борисом напряглись, ожидая услышать какие-нибудь подробности об амулете, но Профессор не задержался на нем.) Уши украшали массивные серьги в виде змей, кусающих свой хвост, а в длинные волосы были искусно вплетены серебрянные и золотые спиральки, создававшие вокруг шеи подобие защитной сетки, кольчуги. На коленях древнего воина лежал бронзовый топор, нож, и странный железный серп на длинной рукояти, видимо, тоже оружие, но очень уж необычной формы.

— Скорее всего этот серп предназначался для лишения жизни несчастных людей или животных, предназначавшихся в жертву! — предположил Паганель, читавший вслух с экрана компьютера записи Профессора.

Обследовав стены, пол и потолок усыпальницы, Профессор с Николенькой пришли к выводу, что с того момента, когда мумию усадили в каменное кресло, или скорее трон, и до сегодняшнего дня ни кто не тревожил могильный покой умершего.

Последнии записи касались установления более-менее точного возраста захоронения. Профессор, насколько это возможно в полевых условиях, исследовал фрагменты кожи и дерева из усыпальницы и предворительно датировал погребалище третим тысячелетием до нашей эры.

На этом записи обрывались. Паганель дочитал последнюю строчку и откинулся на спинку кресла:

— Ну вот, собственно, и все… Интересно, с точки зрения науки, очень интересно. Но в нашем с вами деле особо новой информации не прибавилось… Ну что же, пришло время познакомиться поближе если не с самим этим… м-м-м… «мумием», то хотя бы с одной из его вещичек!

Мы одевались в просторной прихожей. Наша с Борисом одежда, вычищенная умелыми руками Зои, казалась новой, словно только что из магазина! Догадливый Борис тут же вознамерился написать письменную благодарность девушке, я с удовольствием к нему присоединился, внутренне ругая себя за тупость. В самом деле, почему такие простая мысль, как идея с благодарственным письмом, не пришла мне в голову первому?

Паганель, посмееваясь, принес нам бумагу и ручку, и спустя пять минут Борис приколол к двери записку, плод наших совместных усилий:

«Дорогая Зоинька!

С восторгом и благодарностью за оказанную услугу Борис и Сергей клянутся быть Вашими верными слугами до гроба. Отныне и до скончания века мы — рабы Вашей красоты и очрования. Повелевайте нами, мы с радостью по первому Вашему желанию отдадим все (включая и самою жизнь!), дабы угодить Вам!

С сего дня Ваши верные рыцари: Борис де Епифан и Серж де Воро.P.S. Еще раз спасибо! Розы за нами!»

Паганель пробежался глазами по тексту и усмехнулся:

— Хитро, хитро! Между прочим, век через четыре года закончится, молодые люди!

Борис ойкнул и полез исправлять «до скончания века» на «и на все времена». Наконец, исправленная и дополненная, записка утвердилась на двери и мы стали натягивать одежду.

Паганель, облаченный в рыжую кожаную куртку и клечатый наваррский берет со смешной помпошкой, принес из кабинета пузатый старомодный саквояж, потом открыл дверцу шкафчика, запустил в него руку и вытащил вороненый пистолет средних размеров.

— Добро должно быть с кулаками? — ухмыльнулся Борис.

— Нет, Боренька, просто добро должно быть! — Паганель засунул пистолет во внутренний карман куртки и продолжил:

— Перефразируя вождя мирового пролетариата, всякое добро лишь тогда чего-нибудь стоит, если оно умеет защищаться!

Я, с детства испытывающий знакомую каждому мужчине тягу к оружию, которая не прошла даже в армии, спросил:

— Настоящий? А если милиция…

— Ну что вы, Сережа, это газовый, так сказать, пугач! Есть разрешение на ношение и применение в целях самообороны. А вы уж решили, что мы все же не ученые, а бандиты? Нет, друг мой, просто в наше неспокойное время каждый здравомыслящий человек должен как-то обезопасить себя, и, разумеется, своих близких, от нежелательных… м-м-м…эксцессов, так сказать! Ну, с Богом, господа, пошли!

Мы вышли из квартиры, и Паганель при помощи какой-то хитрой коробочки закрыл дверь, просто поводив ею по стальному листу. Перехватив мой удивленный взгляд, улыбнулся:

— Электромагнитный замок. В этой коробочке источник поля, маленький генератор, активизирующий контур внутри двери. Я нажимаю кнопку… Чик! И дверь закрыта. Чужому открыть практически невозможно — подобрать частоту, на которой работает этот «ключик», можно не раньше, чем за месяц!

Дорогой, и в метро, и в троллейбусе, я никак не мог отделаться от мысли, что еду не к себе домой, а наоборот, из дома в гости, настолько родной, уютной и какой-то необыкновенно теплой, во всех смыслах, показалась мне квартира Паганеля. Холодок, возникший было у меня вчера по отношению к Паганелю из-за амулета, как-то незаметно растаял…

Но каждому — свое. Вот и моя незабвенная пятиэтажечка, панельный муравейник, косовато лупящийся в белый свет сотней разномастно окрашенных, в основном грязных, окон. Приехали!

Была примерно половина первого дня, когда мы вошли в пахнущий кошками и людьми подъезд и поднялись на второй этаж. На площадке перед дверь Паганель жестом остановил нас, достал из саквояжа прутик, похожий на рогатку, осторожно упер его рогульками в центры ладоней и медленно стал водить руками перед моею дверью. Прутик, заостренный конец которого смотрел в пол, вдруг затрепетал, задергался, а потом вопреки закону всемирного тяготения повернулся на девяносто градусов, указывая на дверь!

Паганель замер, закрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то, для нас с Борисом не слышному, постоял так с минуту и произнес:

— Там практически все спокойно. Я нащупал два энергетических тела, одно сильнее, другое гораздо, на много, слабее. Оба они справа метрах в трех от двери…

— На кухне! — тихо подсказал я.

Он кивнул и продолжил:

— Больше, по моему, в квартире ничего нет… Да, точно, больше ничего необычного. Можно заходить!

— А как же эти два… Тела!? — подал голос молчавший до этого Борис.