Амундсен
Шрифт:
«Тщательно взвешивая слова, лорд Керзон обосновал приглашение меня в качестве докладчика, причем особо отметил то обстоятельство, что я приписываю часть нашего успеха собакам, после чего завершил речь словами: "Посему предлагаю всем присутствующим грянуть троекратное "ура" в честь собак", — да еще подчеркнул саркастический и унизительный смысл своего высказывания успокоительным жестом в мою сторону (хотя я даже не пошевелился), словно убедительно прося меня не реагировать на столь прозрачное оскорбление».
В таких именно выражениях Руал Амундсен через много лет изложит этот «вопиющий эпизод». Королевское географическое общество тут же опротестовало его соответствие действительности, да и мы знаем, что особо
Для Амундсена не существовало знаменитого английского "understatement" (недоговоренности, сдержанного высказывания). Он не понимал, что лорд Керзон может испытывать потребность с помощью лукавой шутки спасти хотя бы часть имперской чести. Конечно, сам лорд тоже плохо разбирался во внутреннем мире норвежца. Своим «ура» в честь собак он сохранял блеск славы вокруг своей империи за счет чувств гостя, которого уже второй раз пытался оскорбить. Так и подмывает сказать, что великие люди и великие нации бывают одинаково мелочны.
Самое удивительное в этом столкновении (сначала прошедшем незамеченным, а затем, после опубликования воспоминаний, вызвавшем скандал) — насколько оно отражает неизбывный комплекс неполноценности, которым страдает Амундсен. Его чествовали в одной стране за другой, он вступил в столицу империи с ореолом триумфатора, тогда как лорд Керзон, некогда твердой рукой правивший одним из самых многочисленных народов на земле, за этим столом, как-никак, представлял побежденных. Победителем тут был норвежский капитан и лыжник Руал Амундсен. Он сумел расправиться с имперскими львами, слонами и тиграми… но не сумел простить спущенных на него собак.
День, последовавший за докладом в Географическом обществе, 16 ноября 1912 года, стал для Руала Амундсена днем, который он впоследствии расценивал как один из самых памятных в своей жизни. Однако же для него не нашлось места в автобиографической книге. Он относится к скрытой части Руалового существования, части, которая с этого дня стала резко увеличиваться, пока не превратилась в определяющую для многих дел и поступков полярного путешественника.
Как и в 1907 году, норвежское землячество устроило праздник в честь капитана Амундсена в гостинице «Сесил». В гостинице было 800 номеров, она была выдержана в шикарном стиле 90-х годов XIX века и в период процветания считалась самой крупной в Европе. Просторный банкетный зал был ради такого случая украшен настоящими норвежскими флагами и искусственным снегом. «Кроме того, — говорится в газетном отчете, — там была изящная скульптурная композиция, изображавшая экипаж "Фрама" в момент водружения норвежского знамени на Южном полюсе».
Главную речь за столом произнес посланник Фугт, который похвалил Амундсена за то, что он доказал своим соотечественникам, мол, «не слова, а дела придают значение жизненным целям». Благодарственное слово: полярник «глубоко тронут». Три раза по три «ура». Лая не слышно. Подвыпившая певица Джина Осельо (в то время еще невестка Бьёрнстьерне Бьёрнсона) затянула национальный гимн — «Да, мы любим край родимый». «Празднество продолжалось долго и в самом благодушном настроении, после банкета были танцы» — так заканчивается сообщение в газете.
Богиня счастья — женщина. Но в каком она должна быть платье? Вокруг покорителя Южного полюса вертелось множество женщин. И он пока не сообразил, что уже встретился с нею — в тот самый вечер.
В воскресенье вечером, 17-го, Руал Амундсен делал неофициальный доклад в роскошном помещении Королевского автомобильного клуба. «У нас собралось необычайно много членов клуба со своими друзьями, причем наплыв посетителей оказался настолько неожиданным, что пришлось в последнюю минуту принимать меры, дабы все сумели войти» — так было записано в клубном журнале. В понедельник
полярный путешественник читает первую официальную лекцию в переполненном Куинз-холле. Руал Амундсен обретает популярность. Популярность на Британских островах.Полярнику предстоит объезжать королевство до середины декабря. 28 ноября он пишет из Шеффилда вернувшемуся на родину другу, Херману Гаде. «Спасибо за общение — просто нет слов, как великолепно мы с тобой провели время. Когда я теперь вернусь в Лондон, мне будет чудовищно тебя не хватать». Гаде сопровождал верного друга на все столичные банкеты — как официальные, так и неофициальные. «Я вижу, ты усмехаешься, негодник, и, будучи человеком испорченным, думаешь: "Ничего, утешится", и проч. в том же роде. Ну да ладно, ты знаешь, я не собирался отлеживать себе бока. Жизнь коротка и едва ли повторится в том виде, какова она теперь». Последняя фраза, вероятно, подразумевает либо хвалу женскому телу, либо оправдание мужских пороков. Либо сразу то и другое. Похоже, в глубине Руаловой души еще не произошло сколько-нибудь серьезных перемен.
6 декабря он снова в Лондоне и поселяется в гостинице «Савой». «Твой брат как будто пребывает в прекрасной форме и замечательном настроении», — сообщает Леону импресарио — не без восхищения, учитывая напряженную программу полярника. В тот же вечер Руал Амундсен рассказывает Гаде в письме об обеде «в Автомобильном клубе [в клубном ресторане. — Т. Б.-Л.|], где присутствовала почти вся мужская половина здешней норвежской колонии». Вечером он делал доклад в университете. «В воскресенье меня угощает ужином в "Савое" Беннетт с супругой».
Кто-кто? «Ты, возможно, помнишь привлекательную даму в красном? Ту, что была на норвежском банкете?» Бывают ли богинями счастья дамы в красном?
Обычно Руал Амундсен не принимал таких — строго говоря, необязательных — приглашений. Полярнику более чем хватало обязательных, неизбежных торжеств и прочих мероприятий, на которых ему положено было представительствовать. Кроме того, у него каждый вечер было по выступлению — за исключением праздничных дней, и то не всегда. Если Руал согласился поужинать с четой Беннеттов, есть основания полагать, что он преследовал собственные цели, преследовал человека, который приглянулся ему на норвежском банкете. Даму в красном.
«Савой» располагался на Странде по соседству с гостиницей «Сесил» и производил впечатление не менее элегантного. Как и «Сесил», «Савой» был архитектурным цветком, возросшим на благодатной почве эдвардианской эпохи. Там, среди причудливой лепнины и сверкающих зеркал, любили отобедать или отужинать под мелодии Штрауса виднейшие представители империи… в обществе жен и нежен. С давнего времени, когда професор Ноймайер приглашал нашего полярника в аристократические заведения на гамбургской Юнгфернштиг, у него выработался вкус к большим, роскошным отелям. Он умел наслаждаться прелестями бытия.
Пригласивший его на ужин Чарльз Пито Беннетт был учтивым господином плотного сложения и пятидесяти с лишним лет. Он объездил не только всю Британскую империю, но едва ли не все страны мира… кроме России и Чили. Этот зажиточный предприниматель мог себе позволить тратить деньги на жизненные удобства, а потому научился ценить достоинства изысканного меню, первоклассного портвейна, увлекательной партии в вист, а также сельского пейзажа, открывавшегося с заднего сиденья его роллс-ройса.
Собственно говоря, автомобиль был главным увлечением Беннетта. Уже в год смерти королевы Виктории он участвовал в учреждении Моторного союза, потом стал ответственным членом Автомобильной ассоциации. Моторизованные средства передвижения были тогда модным увлечением немногих избранных, так что руль находился в знающих руках специалиста, тогда как хозяин авто мог спокойно раскуривать на заднем сиденье свою сигару.