Амундсен
Шрифт:
Расходы на состоявшиеся 9 января похороны безоговорочно поделили между собой двое работодателей: Нансен и Амундсен. Леон прибегает ко всему, что только не пахнет ханжеством, для спасения Руаловой репутации, пошатнувшейся в связи с трагическим случаем. «Учитывая ваши с ним отношения, я не посчитал нужным предпринять что-либо помимо того, о чем уже докладывал. В данных обстоятельствах мне показалось неуместным возложить на могилу венок с лентой и произнести благодарственную речь. Между тем прибывшие из Кристиансанна Нильсен, Преструд и Хассель явно решили, что я сделал слишком мало, поскольку, как я вижу из газет, Преструд возложил-таки венок с прочувствованными словами и от твоего имени. По-моему, на ленте пристало бы обозначить: от товарищей. Красивый венок с надписью прислал также Нансен, попросив возложить его на Юхансенову могилу одного уроженца Шиена. Сам же Нансен не приехал, сославшись на "болезнь в семье", что на мой взгляд (как и на взгляд шиенцев)
Видимо, и Леон, и земляки Юхансена понятия не имели о том, какая судьба постигла в ту зиму Пульхёгду, иначе им было бы легче принять выбор Фритьофа Нансена, предпо-чевшего не выступить на похоронах экспедиционного товарища, а остаться у смертного ложа младшего сына. Кстати, Нансен сочинил некролог и завершил его словами о том, что Ялмар Юхансен обладал «душой, где не было места предательству».
Если кто-нибудь предал Юхансена, то кто? Сам Фритьоф Нансен? Военные начальники? Руал Амундсен? Товарищи по Фрамхейму? Или вся Норвегия предала своего единственного спортсмена, которого чествовала как героя-полярника? Возможно, предателей было несколько, и уж точно кое-кто не сделал всего, что мог. Тем не менее снимать с человека ответственность за собственную жизнь тоже нельзя.
«Как ни печален подобный исход, — пишет на следующий день после выстрела Леон, — он едва ли не к лучшему, поскольку другие перемены в судьбе Юхансена были исключены». Так считали все. «Смерть пришла к нему как избавление», — писала «Моргенбладет». Однако с тех пор триумф Руала Амундсена всегда вызывал ассоциации с трагедией Ялмара Юхансена. Выстрел в Солли-парке был отголоском стартового выстрела, с которого начался санный поход. Там, в Антарктиде, Руал Амундсен не мог ждать: он торопился быть первым — первым достичь полюса или первым вернуться во Фрамхейм. А Ялмар Юхансен в это время спасал лейтенанта Преструда и доброе имя экспедиции. Теперь в амундсеновском походе к Южному полюсу все же появилась первая жертва.
Уже через несколько недель, в рецензии «Географического журнала» на книгу Амундсена, поднимается щекотливый вопрос о том, насколько исключение Юхансена из отряда, шедшего к Южному полюсу, способствовало его безвременной смерти.
«Вчера в Карнеги-холле был аншлаг и большой восторг. Как и в Вашингтоне, мне вручили здоровенную медаль, — отчитывается Руал перед Леоном о приеме в Соединенных Штатах (письмо получено 15 января). — После столь блестящего начала у меня есть все основания полагать, что мы тут провернем выгодное дело». Американский импресарио Ли Кидик пребывает в не меньшем восхищении: «Первый доклад капитана Амундсена в Нью-Йорке принес в кассу больше долларов, чем выступление в нашем городе любого другого открывателя новых земель».
Руала Амундсена пригласил на обед президент Тедди Рузвельт, и его чествовали вместе с официальным покорителем Северного полюса — адмиралом Пири. Фотография, на которой они сняты с третьим, Эрнестом Шеклтоном, обошла весь мир. Леон вне себя от радости: «Как она пригодится Кидику для рекламы!» И в то же время исполнен опасений: «Тебе ни в коем случае не следует вступать в какие-либо сделки с этими господами, особенно с Шеклтоном, который растратил всё заработанное (три-четыре тысячи крон) на сомнительные предприятия».
Совсем недавно Леон сообщал об аресте в Южной Африке брата сэра Эрнеста — по обвинению в мошенничестве. Явная параллель с Руаловым братом Густавом, на которого подали заявление в полицию в связи с присвоением денежных средств газеты «Хюстен». Посоветовавшись с адвокатом Нансеном и изучив доказательную базу против Густава, Леон посчитал благоразумным выплатить спорную сумму в 1600 крон, сняв ее со счета полярного путешественника. Сохранение репутации того стоило.
11 февраля 1913 года взрывается бомба. Накануне ночью достигла цивилизованных краев «Терра нова» и по всему миру разошлось телеграфное сообщение о трагедии, постигшей капитана Скотта. Все члены отряда, который отправился к полюсу, погибли на обратном пути. Троих из них обнаружили в палатке примерно на 80° южной широты. «Известие было грустное, но нельзя сказать, чтобы неожиданное, — комментирует в тот же день Леон. — Я попросил лейт. Нильсена от лица эксп. передать карточку с соболезнованиями англ. посланнику». Как хорошо, что Леон соблюдает этикет. Руал пишет из Чикаго: «Я послал телеграмму Эвансу [заместителю руководителя экспедиции. — Т. Б.-Л.], а также госпожам Скотт и Уилсон. Англии, естественно, не послал ничего». Незачем высказывать соболезнования вражеской державе, с которой ведется война.
Через два-три дня Леон в письме к брату углубляет свои рассуждения о трагедии: «Разумеется, здесь эта ужасная катастрофа тоже у всех на устах, хотя многие ожидали чего-либо подобного, поскольку экспедиция организовывалась способами, не внушавшими доверия. Мне кажется, теперь все заинтересованные стороны должны радоваться, что ты уже побывал на Южном
полюсе. Иначе можно не сомневаться, что мгновенно собрали бы новую британскую экспедицию для достижения той же цели, скорее всего ничуть не изменив методику похода. В результате катастрофа следовала бы за катастрофой, как это было в случае с Северо-Западным проходом». Важная точка зрения, которую, надеется Леон, со временем будут разделять и англичане. «Если кто-либо и мог испытывать горечь или разочарование по поводу твоего достижения, так это Скотт. Однако он вроде бы не высказывал ничего подобного [89] , а потому следует признать его не только великим героем, но и подлинным джентльменом».89
Совершенно неверно, поскольку запись в дневнике Скотта за 16 января (при всем несовершенстве перевода) совершенно однозначна: «Норвежцы нас опередили и первые достигли полюса. Ужасное разочарование» (1934. С. 339). Однако это объяснение причин гибели далеко от реального. Подробнее см.: Причины гибели экспедиции Р. Скотта // Природа, 1978 № 10.
В американских официальных кругах не было ни горечи, ни сомнений. Там балом правила сенсация. «Печальная судьба Скотта вызвала необыкновенный интерес к моим докладам, — пишет полярный путешественник из Чикаго. — Посещаемость, которая было начала падать, снова взлетела на недосягаемую высоту». The show must go on [90] .
«Понятно, что мой брат принадлежит к тем, кто особенно тяжко переживает трагическую кончину Скотта, — замечает Леон в письме к Годфреду Хансену, заместителю Амундсена в походе на «Йоа». — Кому было бы приятно выступать с докладами о собственных успехах, если в голове неотступно теснятся мысли об этом горе?» Перед посторонними ни в коем случае нельзя признавать связи между триумфом и катастрофой. «Твои чувства, — пишет Леон брату, — ограничиваются сердечнейшим участием. И на том следует стоять, как бы ни развивались драматические события впоследствии». Леон в очередной раз выступает в качестве уравновешенного стратега, смотрящего гораздо дальше выгод сегодняшнего дня.
90
Шоу продолжается (англ.).
Трагедия проигравшего двояко сказалась на победителе. С одной стороны, она вызвала волну критики, особенно в английской прессе. С другой — норвежские представители за рубежом (в частности, в Германии) сообщали о том, что успех Амундсена получил большее признание. Вот какие наблюдения посылает в министерство иностранных дел вице-консул Норвегии в Мельбурне: «Примечательно, насколько весть об экспедиции Скотта окольным путем увеличила здешнюю популярность Амундсена. Прежде всего обнародование факта, что Скотт нашел амундсеновскую палатку, развеяло тайные сомнения обывателя в том, действительно ли Амундсен побывал на полюсе, а такие сомнения, несмотря на все данные наблюдений, кое у кого явно были. К тому же несчастная судьба, постигшая Скотта, заставила австралийцев осознать, какой все же великий подвиг совершил Амундсен».
Зимой в газетах начали распространяться слухи, что Руал Амундсен собирается оснастить будущую экспедицию таким сверхсовременным техническим новшеством, как аэроплан. Кто же его будет в этом случае пилотировать? Первым вызывается каюр, Хельмер Ханссен. «Осмелюсь сообщить вам, — пишет он Леону, — что испытываю непреодолимое желание сесть в кабину подобного аппарата».
Управделами настроен более сдержанно: «Едва ли предполагается, что ты будешь использовать его как средство продвижения [к Северному полюсу. — Т. Б.-Л.], я больше полагаюсь на собак, лыжи и сани и не считаю, что тебе следует отступать от этой традиции. Однако иметь с собой знающего пилота для рекогносцировки было бы, разумеется, неплохо».
Сообщения от самого полярника по меньшей мере противоречивы. 20 марта он утверждает, что, возможно, «возьмет с собой такой аппарат». Меньше чем неделю спустя пишет Леону: «Аэроплан — это амер. чепуха!» Зато к концу весны твердо заявляет: «Хельмер и Вистинг должны обучиться пилотированию… но для этого им хватит времени и в Сан-Франциско».
Дона Педро посвящают в курс событий 19 апреля. Тогда всё, похоже, уже решено: «Я заказал для похода два гидроплана. Во время полета над Сан-Франциско мне пришло в голову, что из этого средства передвижения можно извлечь большую пользу. Опасность свалиться на землю меньше, чем я себе представлял». Крылатая машина возбуждает фантазию Амундсена. Его гнетет необходимость возвращаться на родину к Нансену и океанографическим исследованиям. Он ищет новое поле для приложения сил, которое придало бы «главному походу» интерес и привлекательность в его глазах.