Амур-батюшка (др. изд.)

Ослепляя народ блеском мундиров и эполет, по склону холма спускались чиновники. Оломов, в синем сюртуке, что-то бубнил, тыча пальцем на отдаленные хребты.

– Это будет не только церковь, – рассуждал Барсуков, – а как бы форпост колонизаторов. Она и строена из таких бревен, что не пробить ядру.

– Говорят, батюшка сам выбирал лесины и помогал таскать солдату.

– Да, мужик он хозяйственный.

Городские попы с интересом приглядывались к Гао.

– Азиат, но, видно, доброй души, – вполголоса говорил горбоносый толстый протоиерей с сизыми щеками и черной бородой. – С кротостью подношение его. Может быть обращен в христианство!

– Чуют, твари, что тут можно поживиться, – заметил Силин.

– Какая девушка, удивительной красоты! – сказал Барсуков, кивая на Дельдику. – Я обратил на нее внимание еще во время службы.

Оглядывая толпу, Дельдика кого-то искала.

– Да, да! Чудесная! Мохнатая, как японский цветок, как хризантема!..

Чиновники остановились.

– Какое-то влияние юга. Побьюсь об заклад, что в ней есть что-то малайское.

– Эка куда вы хватили! – отозвался Оломов.

– Моя приемная дочь, – сказал Бердышов. – Она подросла и стала как мохнатая курилка.

– Да, она хороша! В русском платье – сочетание необыкновенное.

Иван поманил Кальдуку.

– Вот ее родной отец.

Кальдука подобострастно кланялся и дрожал от страха. Барсуков через Ивана спросил его о предках:

Кальдука ответил, что дедушка брал жену с Сахалина – аинку.

– Как он узнал, кто у нас в роду? – спросил старик у Бердышова. – Я не потому ли такой маленький, спроси вот этого, который с бородой: он все, наверное, знает.

– Айны родственны туземцам южных морей, – рассуждал бородатый чиновник в очках.

– А спроси-ка его: в тайге у нас еще много зверей? – приставал Кальдука к Бердышову.

Вокруг чиновников собралась толпа. Илья слышал, что говорят о Дельдике.

– Ты, я слыхал, не хочешь ее выдавать за русского? – спрашивал Барсуков у Ивана.

– Ей свой нравится.

Дельдика заметила, что ею любуются. Она захотела обратить на себя еще больше внимания.

– Илюся! – позвала она.

Илья быстро шагнул к ней, но мимо шли девушки, его окликнула Дуняша.

– Эй, надвое разорвешься, – раздался Терешкин голос.

– А у тебя ни одной, – отозвался Илья.

Неожиданно для него вокруг засмеялись.

– Илья нашелся! Вот сказанул!

Все смеялись над Терешкой.

Толпа молодежи двигалась к роще. Золотисто-красный, чистый березовый лес стоял на молодом, поднявшемся из озера мысу.

Тут не было бурелома, на новой земле росло первое поколение берез. Деревья были стройны, молоды и не теснили друг друга. Чистая трава зеленела, как в мае.

Девушки вошли в рощу, обнявшись. Стояла немая тишина. Чувствовалось последнее осеннее тепло. Кругом все в цветах осени – яркое солнце, желтые листья, голубая вода и голубое небо.

– Терешка с Ильей сегодня драться будут, – поговаривали парни.

Илья заметил, как скуластый Овчинников что-то сунул в кулак белобрысому Андрюшке Городилову и, сверля его зелеными глазами, что-то шептал.

«Вам же хуже будет…» – подумал Илья.

Городилов широко растянул гармонь. Терешка разбил хоровод, растолкал девиц. Дуня с гордостью отстранилась, избегая его прикосновений.

Терешка пустился в пляс. Волоча ноги, он обежал поляну и вызвал Илью. Ко всеобщему удивлению, и тот, избоченясь и лихо заломив картуз, проскакал по кругу. Тогда Терешке захотелось передразнить его, и он попытался изобразить, как Илья пляшет.

– Козелком-то, – небрежно молвил Илья.

И снова все засмеялись.

– Терешке крыть нечем, – хохотал Санка Барабанов.

Дуня, вытянув свою гибкую, в русых завитках шею, зорко следила за соперниками: Илья пустился вприсядку. Могучие ноги, взлетая то вправо, то влево, долго носили его стройное тело по траве.

Гармонь заиграла веселей. Андрюшке, видимо, нравилось, как Илья пляшет, он заулыбался и под звуки гармони покачивал головой.

Илья ползунком добрался до Терешки.

– Ух, ух! Раз-раз! – с восторгом приговаривали вокруг, хлопали в ладоши, притопывали, подсвистывали.

Веселье охватило всех. Побледневший от злости Терешка опять пустился плясать, но Илья явно забивал его.

Парни, как кочеты, то подскакивали, то отскакивали друг от друга в танце.

– Еще не дерутся, а уже налетают! – посмеялся Санка.

Услышав о драке, Терешка подумал, что, быть может, его подозревают в трусости. Подскочив, он ударил увлекшегося танцем Илюшку. Илья споткнулся, но устоял на ногах.

Глаза его загорелись. Развернув грудь, он ринулся вперед.

– А что тебе? Еще надо? – бледнея, отступил Овчинников.

Бросив гармонь, сбоку подступал рослый Андрюшка Городилов.

– Илья! – отчаянно вскрикнула Дуня.

В этот миг Илюшка шагнул к Терешке. Размахнувшись правой рукой, он вдруг неожиданно для всех с силой коротким ударом левой руки хватил не его, а Андрюшку. Тот упал на спину. Из кулака у Городилова выпала свинчатка. Вторым ударом Илья сшиб Терешку.

– Всех подряд! – крикнул кто-то.

Толпа тамбовских парней с криками кинулась во все стороны по березняку.

* * *

В разгар пира поп, не стесняясь присутствием городских гостей, громко сказал, обращаясь к Гао:

– Ты не надейся, что скоро крестишься. Грешишь много, окаянный. Пока не раскаешься, крестить не стану.

Но Гао улыбался с наглостью. Сегодня он сделал, что хотел. Гао показал всем должникам, что близок русскому начальству и попам и даже деньги дает на церковь. «Дикари теперь поймут, – думал он, – что жаловаться на меня некому». На сочувствие мылкинского попа Гао раньше времени не надеялся. «Но городским чиновникам и священникам взнос должен понравиться. А это мне еще пригодится».

Гао не ошибался. Сизый поп с черной бородой то и дело с вожделением поглядывал на богатого китайца.

– Как мышь на крупу! – приговаривал Силин, которому чернобородый попище был как бельмо на глазу.

А Гао весьма заинтересовал попа. «Новое поле деятельности открывается перед нами, – размышлял он. – Китайцы, как видно, народ сообразительный, услужливый, с ними скорее можно столковаться, чем с тунгусами и гольдами. Начальство надо убедить, чтобы везли сюда побольше китайцев. Привезут рабочих, а из них, глядишь, поднимутся и богатенькие».