Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

У мыса Удога велел мальчику слезть. Жалея сына, он оказал, что в скором времени возьмет его из школы на несколько дней. Счастливый мальчик побежал обратно в церковь.

* * *

– Откуда, Удога? – окликнул гольда Егор Кузнецов, когда тот подъехал к Уральскому.

– В школу ездил, сынка Алексея проведал.

– У нас Петька тоже бегает. Это еще встарь говорили, что грамотников будет больше, чем лапотников, – пошутил Егор, – все станут одной веры, а толку не будет.

– Я нынче огорчился, – пожаловался гольд, – сын у попа учится, а сам его боится. Жалуется, что поп по рукам линейкой больно бьет, – продолжал Удога. – Но я рассудил, что

хотя и тяжело ему, а пусть учится. Грамота пригодится. Хотя и обижает поп ребят, но все же учит. Сын-то по-русски читать умеет.

Старик слез с подводы и зашагал рядом с Егором.

– Конечно, если бы я русским стать захотел, тогда бы проще – ушел бы в вашу деревню. Вон дочь живет с Иваном. И я бы дом построил. Не прогнали бы. Но я, видишь, своего бросать не хочу. Ведь я сам грамоте учен, когда у Невельского в экспедиции был. Тогда мы хотели всех своих учить.

«Дочь-то с Иваном, да надежен ли Иван?» – подумал Кузнецов.

Чувствуя, что Егор слушает с охотой, гольд оживился и стал вспоминать:

– Жил Невельской в Николаевске. У нас пост был как крепость: городьба из кольев, флаг висел, пушки были. Оттуда офицеров посылали по всему краю, снимали планы, реки мерили. Потом сверху сплав с войсками спустился. Сам Муравьев ехал. Тогда все узнавали, где уголь, где золото, куда какой рекой проехать можно, где хорошая гавань. Невельской – так тот, бывало, голодный, больной, а едет и маршрут чертит на бумаге. Себе никакой выгоды не получал. Говорил, что так нужно. И мы с ним себя не жалели. Гиляк Позь был, чуть не помер, голодный вел экспедицию через Сахалин, уголь искали. Я лоцманил на сплаве. Довел до Николаевска корабли. На Императорскую гавань ходил. Бывало, Невельской рассказывал нам, в каких бухтах порты можно устроить, где дороги проложить, в какие страны ездить. Мост, говорил, на Сахалин можно перекинуть с мыса Погиби через пролив, там ширина верст семь, как Амур. Говорил, машиной можно возить людей. Говорил, можно канал прорыть из Кизи к морю. Мы старались, железо искали… Ради такого дела ничего не жалко было. А теперь словно все забыто… Вот так, – покачал головой Удога и задумался. – Помню еще, как брат Савоська на пароходе из Николаевска в Бельго приехал. Пароход был хороший, бегал быстро, русские сами построили его на Шилке. Теперь пароходы из других стран привозят, собирают в Николаевске, а Невельской говорил: «Можно бы своей силой здесь корабли делать». Пароход гремит, дымит, вся деревня разбегается, бабы ребятишек хватают, в тайгу гонят. Люди на лодках выезжают, хотят в пароход стрелять из луков. А Савоська стоит на мостике… Люди наши как увидели его – обомлели.

Старик довольно засмеялся.

– Я объяснил им, какой пароход, из чего сделан, сказал, что не надо бояться. Я бы и сейчас мог таким делом заняться. Людям бы все рассказывал, учил бы их… Повел бы экспедицию в тайгу или на море. Силы есть!

Удога заехал к дочери, но гостил недолго.

Возвратившись в Бельго, он все еще вспоминал Невельского, как тот много работал и ничего за это не получал. Удога подумал, что и попу нечего зря корыстничать. Он твердо решил не давать ему ничего за учение сына.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Мужики артельно строили баню. Бревна носили на руках в распадок.

– Тимошка, у тебя силы нету. Такого бревна один не можешь сдержать, спотыкаешься. Ну-ка, Пахом, подхвати, подсоби! – говорил Егор.

Тимошка виновато кривился, тужился.

– Не надорвись… Лучше не хватайся один.

– Силин, почему у тебя такое прозвание? – приставал после работы Бердышов. – В шутку, что ли, дали?

– Я откуда знаю! Есть имя такое –

Сила. Вот я – Силин. Бывает же Иванов! Че ты вяжешься? А ты пошто Бердышов?

– Кто-то из дедушек у меня со старинным оружием воевал, с бердышом. Вот Кузнецов, так понятно. Сказывают, на Урале железо добывают, а у него кто-то в роду ковал, кузнечил. А уж Силиных должна быть порода из себя видная.

– Эх ты, гуран! – огрызнулся Тимошка.

– Какой же я гуран? Гураны с рогами.

– Эвон почта идет, колокольцы звенят. Эх, поехал бы я по всей земле глядеть, где что есть! – вздохнул Силин.

– Доехал бы до своей деревни, откуда вышел на Амур, – с горестной усмешкой молвил Пахом.

С открытием почтового тракта опять веселей стало в Уральском. Летнее движение по реке не касалось крестьян. Лишь изредка приставали к берегу пароходы и баржи. А зимой каждый проезжий останавливался погреться или заночевать, беседовал, рассказывал новости.

Три подводы с грузом и сопровождающими солдатами поднялись на берег. Один из приезжих, скинув шубу, объявил мужикам:

– Я являюсь посланным из канцелярии окружного начальника для производства переписи живности. – У приезжего было острое веснушчатое лицо и вздернутый нос. – Извольте мне соответствовать!

– Ах, пострел!.. – пробормотал дед Кондрат. – На что ж тебе наша живность?

– Я тебе не позволю со мной так разговаривать, – строго сказал писарь и, подумав, добавил с обидой: – Про то я могу рассуждать.

Остаток дня писарь отдыхал у Бормотовых. Почта ушла.

Писарь объявил, что есть распоряжение с этого года начать взыскивать с переселенцев ссуду, выданную им для обзаведения на новых местах.

На другой день писарь ходил по домам, производя перепись коров, лошадей и свиней.

– А медведя-то? – спрашивал Тимошка. – У нас хорошие медведи, умные. Вот у Кузнецовых Михайло-то: он бревна колет и воду таскает. Запиши-ка.

– Кто это? – переспросил писарь, прослушавший начало рассказа.

– Медведь-то.

Писарь позеленел от злости, но не нашелся, что ответить.

– Вот и церковь построили… Теперь податью поплатиться велят, – замечала Аксинья. – Все, как в Расее.

– Ладно еще, лекаря не прислали, – говорил Пахом. – У нас в Расее лекарь ездит, так его просто нельзя принять. Ему перво-наперво подай кушать. А чем его кормить? Ему наука не дозволяет кушать с нами, ему надо на особицу. А у нас дома последние годы и куры-то передохли. А хлеб с гнилушками если подать – кинет. В нашей стороне бедная жизнь.

– Верно, в Расее лекарь, – согласился Егор. Последние дни, что бы ни делал Егор – молотил ли, ездил ли по дрова, – картины прошлой жизни вставали в его памяти. Вспомнил он, как на старом месте приезжали писарь и лекарь. – А то приедут из уезда и начнут назначать – то не смей, это не моги, сюда не ступай!.. А тут уж такой прижимки нет.

– Как-то наши там поживают? Ох-хо-хо!.. – вздохнул дедушка Кондрат, явившийся, как и другие мужики, к соседям, где «стоял» писарь. На этот раз и старик, не в похвалу старой жизни, сравнил ее с новой. – Кланялись нам… Каторга-то поклон принесла. Душа болит. Мы наладились, а они все горе мыкают.

Писарь целый день сидел на лавке, ожидая почты, чтобы ехать дальше.

– Давай-ка пиши нам письма, – молвил дед. – Тебе за это дадим на водку.

Курносому писарю и самому надоело бездельничать. Он переписал живность, больше не стало повода бранить мужиков, и писарь поник, заскучал. Ему хотелось бы выпить, но до сих пор не было предлога потребовать с мужиков водки. «А теперь у меня есть право», – размыслил он и быстро, приказав подать водки, достал бумагу и чернильницу.

Поделиться с друзьями: