Амурский Путь
Шрифт:
— Это же дощаник, — признал, наконец, Дурной знакомые обводы.
— Какая разница, — пропыхтел Аратан. — Догоняют… Давайте к берегу!
И все послушно повернули лодку, хотя, недавний пленник совершенно не понимал, что происходит. Сзади что-то выкрикивали, но шум вскрывшейся реки искажал речь. Беглецы были уже совсем недалеко от берега, когда Дурной окончательно убедился: кричат на русском! На языке, который он ни разу не слышал столько лет!
— Аратан, да погоди! — окликнул он друга. — Это же свои!
— Если бы… — проскрипел сквозь зубы даур. Он выглядел крайне раздосадованным
— Да куда ж вы, гости дорогие! — растекался над водой голос Ивашки. — Мы уж заждались! Ну-тко, суши весла!
Аратан зверем заметался по лодке, потом долго выругался, схватил саблю, бросился в воду — уже мелко было — и побрел к зарослям на берегу. Мало что понимающий монгол поступил так же, ибо считал маленького тигра своим нанимателем, а от незнакомых людей на дощанике не ждал ничего хорошего.
Дурной не понимал вообще ничего! И растерянно сидел на лавке с веслом в руке. Даос Олёша спокойно повторял действия своего друга.
Дощаник бодро набежал на лодку-беглянку и прилично так стукнул в борт.
— Чепляй-чепляй ее, в душу мать! — неслось сверху.
Богатая с проседью борода свесилась над лодочкой.
— Чудны дела твои, господи! — искренне изумился Ивашка «Делон». — Знать, всё правда… Здрав будь, атаман Сашко! Переходь на дощаник, друже!
Казаки помогли обоим беглецам в потасканных монгольских халатах забраться на судно. Ивашка стоял рядом и с открытой улыбкой широко распахнул объятья.
Дурной видел такую сцену лишь в самых смелых мечтах. Ах, как он хотел бы кинуться навстречу, но… как же всё странно вышло! Куда кинулся Аратан, а главное — почему?
— Поздорову, Иван Иваныч! — слегка неловко улыбнулся беглец. — Не взыщи… Но многое мне непонятно. Почему Аратан… сбежал?
— Знамо, почему, — улыбка медленно стекла с красивого лица, спряталась в зарослях бороды. — Нынче нам при встрече уж не разойтись. Смерть пролегла промеж нас, Сашко. Един из двух непременно порешит другого. Да уж, верно, он и так наплел тебе про меня изветов?
— Да не особо, — растерянно развел руками Сашко, долгие годы бывший Ялишандой, пленным северным варваром… Напрочь отвыкший, что его так называли.
— Странно, — протянул Ивашка, потихоньку возвращая улыбку на лицо. — Ну, тогда ты нам поведай о своих злоключениях дивных! Мы ж тут ничего не ведали! С расстановкой поведай — путь нас неблизкий ждет.
— Куда? — невольно напрягся Дурной.
— Так, в Темноводный, — усмехнулся «Делон». — В твой Темноводный. Который только милость Божия уберегла от разора.
Дощаник плавно выворачивал на Амур. Подрагивающий (то ли от холода, то ли от нервов) Сашко уселся под навес из парусины и принялся рассказывать. Как незнамо каким чудом выжил; как водили его долгие годы пред очи двух богдыханов, словно зверя дивного; как жил он в самом большой городе на Земле. И как его, наконец, нашел в этом городе Аратан. Верный друг Аратан, преодолевший тысячи верст в чужой
враждебной стране, чтобы найти его; даже не будучи уверен, что бывший атаман Темноводский жив… А теперь вдруг бросивший его…— Ну, он же тебя не одного бросил, не среди врагов, — неожиданно заступился за даура Ивашка. — Даурцу поганому средь нас верная смерть была, но тебе-то ништо не грозит.
Дурной понял, что пора начинать ответные расспросы. Загадки Темноводья у него уже физический зуд стали вызывать.
(7)179 год от сотворения мира/1672. Артемий Васильевич
— —
Глава 12
Дурной не верил ему. Старый, усталый, весь какой-то перекособоченный и с буграми шрамов, из-под волос лезущих, он смотрел на него хмуро и недоверчиво. Ну, понятно, они с Араташкой всегда дружны были. Да еще энта морда даурская ухитрилась атамана из богдойского плена вызволить. Не соврали ему, значит…
Надобно ему с самого начала всё разъяснить.
— Ты не хмурься, Сашко, а сперва выслушай, что я тебе поведаю. От с того самого дня, когда тебя пришибли. Яко наскочили монголы, враз ясно стало, что пушки до боя с бусов нам не спустить. И порешали тогда мы с Борискою палить прямо с бортов. Пушекмного, самопалов — тьма! Изрядно мы монголишек побили, но тех — без счета! Стволы уж гарью забилися; зрим — дауров окружили, а те, что вырвались — в бег ударились. Сам видал. Аще по полю крик идет, будто тебя живота лишили, пашковские вои в бегство обратилися. Вот скажи, мне сам, Сашко: что нам деять надо было?
Дурной молчал. А что он мог сказать? Ивашка тогда порешал верно: надобно спасти тех, кого можно.
— Добрались с великим трудом до Амур-реки, — продолжил он вспоминать. — Перехватил я Сорокина с Мотусом на дощаниках и увел в Темноводный. Сильно опосля дауры доскакали. Тут-то мы с Араташкой по первОй и сцепилися! Трусом меня обозвал, гнида… — Ивашка невольно зашипел, хоть и давал себе зарок держаться в покое, покуда Сашко всей правды не примет. — Сами утекли первей всех, а на меня… на нас!
Дурной чуток отшатнулся. Сильно переменился Вещун, и не токма с лица.
— Челганка твоя нас тогда замирила. Понимала баба, что непростое время всех ждет. А я помнил твои слова, Сашко. Что богдойцы непременно придут ответ дать. Великих трудов мне стоило уговорить Бориску Бутакова с его полусотней остаться. Подробную отписку о бое составили и послали… уж незнамо куда послали: воеводы-то над нами боле не ималось. Помер Пашков.
И слегка так Сашку подмигнул: помнишь, мол, как сам воеводской волей тяготился?
— Всех, кого мог, сселил я в Темноводном. Токма, албазинцы, что опосля до Амур-реки доковыляли, у нас не осталися.
— Те, что с Петриловским? — уточнил Дурной.
— А, проведал уже, — Ивашка скрыл недовольство. Вот бы прознать всё, что ему уже успел Араташка нашептать. — Они, бедняги. Осмь десятков до нас дошли о ногах и руках. Отлежались в Темноводном, пояли пяток лодок и ушли на верх. Ну, невелика потеря — у тоих и оружия почти не ималось. Да и биться они не желали.
— С монголами, что зимой пришли?