Амурский Путь

Через шесть-семь верст отряд напялил брони, зарядил пищали и двинулся легким бегом к осажденному острогу. Монголы (ну, кажется, они) кружили вокруг бревенчатых стен, а оттуда отстреливались: зло, но редко. То ли народу совсем мало, то ли порох в дефиците.

— Вон бивак этих, — сориентировался Большак. — Заходим на него.

Чернорусская пехота вытянулась в три шеренги и начала наступление. Бах! Бах! Бах! — три залпа почти подряд расчистили ближайшее пространство. Местные кочевники уже хорошо знали, что русским для перезарядки требуется немало времени — так что ближайшая группа всадников вознамерилась всласть порубать зарвавшихся стрелков… И напоролась на штыки. Кто не успел сбежать, тот бесславно полег. А пока на новую неведомую напасть выдвинулись основные силы — гости уже перезарядились и всадили свинец в упор конной лаве. Та смешалась.

— В атаку! — и штыковая пехота ринулась на ошалевших лошадей.

Трудно воевать, когда при пехоте нет ни коней, ни пушек. Всадники кружили вокруг чернорусского отряда и так и этак, пытаясь вцепиться в нежное подбрюшье. Может быть, им это и удалось бы… Но тут из острога вывалили казаки: пешие и с полсотни конных. Тут-то у осаждающих окончательно сдали нервы, овчинка явно не стоила выделки — и несколько сотен уцелевших монголов потекли прочь от «плохого» боя — куда-то на юг.

Дурной, убедившись, что враг точно бежал, сразу отправил большую часть отряда к плотам, а сам выхватил опытным взглядом местного старшего и двинулся прямо к нему. Крепкий здоровяк в кольчуге и зерцале поверх радостно хлопнул Большака по плечам.

— Ну, удружили! — прогудел он густым, но хрипловатым басом. — Никакой управы на нехристей нету!

Хлопнув себя рукавицей по «бумажному» шлему, здоровяк представился.

— Я Гаврило Ловцов, приказной тутошний!

— А это что за нехристи были?

— Да всякого намешано! Халхасец-гнида, Даин-хунтайджи уж вторый год мутит воду средь братских племен — в свои степи манит. Ну, кто-то прельщается… А по дороге грабят всё подряд. За лето-осень к Селенгинскому острогу уже третья ватага подходит. Упарились отстреливаться — а пороху давно не шлют… — Гаврило Ловцов оборвал себя; видно было, что с официальным визитом его голову посетила мысль. — А вы, верно, Спафария догоняете?

Знакомое имя вспыхнуло в голове беглеца из прошлого. Спафарий! Посол России! Он в этом — 75-м — году как раз и должен до Китая добраться. В Пекин, через степи монгольские… Дурной побледнел.

«А мы в Степи такую кашу заварили. Ох-хо-хонюшки! Сейчас южная Монголия кипит и бурлит. Пекин, может, осаждают, а то и вообще захватили. Монголы бросают Восемь знамен, войска У Саньгуя идут на север… Ой, не доберется Спафарий до Пекина! А, если чудо и случится — то не до послов русских сейчас императору Канси…».

— Нет, — ослабевшим голосом ответил беглец из будущего. — Мы не из свиты Спафария.

— А кто ж вы такие, черти вас разбери? — приказной Ловцов совсем по-новому начал оглядывать своих спасителей. Эти лица с глазами раскосыми у каждого второго, эти странные доспехи да пищали с железными жалами (черноруссы спешно убирали штыки на пояс, но, конечно, эту вундервафлю из местных приметили многие).

«Ну, вот он — момент истины» — Дурной глубоко вдохнул и начал свой тщательно продуманный рассказ. Про русских людей на далекой реке Амур. Про злых богдойцев, которые их вечно притесняли, про воеводу Пашкова, который подвел всех под удар, после чего почти всех русских на Амуре перебили. Но оставшиеся соединились с местными народами, выстояли — и вот идут с дарами к царю-батюшке. Через всю Сибирь! Чтобы принял и приголубил…

Гаврило Ловцов слушал старательно сочиненную на такой случай сказку, сначала выпучив глаза от удивления, потом хмурясь и пожевывая вислый ус.

«Ох, тяжело бы мне пришлось объясняться с такой историей! — догадался Дурной по глазам приказного. — Весьма тяжело… если бы мы только что не спасли их задрипанный Селенгинский острог».

— У меня есть полная роспись даров, что мы везем государю, — продолжил вкрадчиво Большак. — Нижайше прошу тебя, Гаврило, составь свою такую же и заверь, чтобы она при мне была.

Новая информация разгладила морщины на нахмуренном лбу.

— Ясак — то дело хорошее! — загудел он. — Что уж: волоките — а я прийму.

— То не ясак, а дары, — настойчиво поправил приказного Большак. — Мы их сами на Москву свезем. Чтобы в ножки Государю бухнуться и заботы его искать.

— А на кой тогда я вам? — расстроился Ловцов. Шанс заполучить лишний ясак и выслужиться — пропал.

— Ты — государев человек. Я же — никто. Твоя роспись будет иметь вес в других городах. Я же знаю, как у нас бывает…

— Ну, разве… — Гаврило не мог прямо сказать «нет» своим спасителям. — Погодь! А ежели твоя роспись не сойдется с тем, что у вас в тюках лежит?

— Ты можешь всё пересчитать, — улыбнулся Дурной. — Более того, я сам прошу тебя об этом. Сколько насчитаешь — столько в роспись и отпиши.

Приказной сдался. Надо же! Даже взятку не пришлось давать.

Глава 52

Вечером, после чарки кислого кумыса, Гаврило Ловцов заглянул, наконец, в роспись — и у него глаза на лоб полезли.

— Злато? Сколько?! Шелка… — он всё тише и тише шевелил губами, двигаясь от строчки к строчке.

Приказной Селенгинского острога плохо умел скрывать мысли. И эти мысли совсем не нравились Большаку.

«Прирежет. Как пить дать, прирежет — и всё наше богатство заберет» — рука невольно плавно опустилась на рукоять драконова меча.

Ловцов победил искушение. На следующий день даже вышел на двор острога — пересчитывать невероятное богатство, которое везли эти странные люди. Тут ему опять поплохело; но тюки с дарами день и ночь охраняли вооруженные черноруссы, так что, глядя на них, победить свои слабости стало не в пример легче. Приказной составил свою роспись — идентичную оригиналу — и пририсовал свою личную помету. А потом добавил:

— Я еще скаску отпишу. Мол, как вас узрел, что вы мне рекли.

«Разумно» — кивнул Дурной и согласился. А потом задумался, что дальше делать.

— Кудой?! — замахал руками Гаврило Ловцов, поняв, что гости хотят идти дальше. — Река не сегодня-завтра станет. Инда в любую ночь вас льдами скует!

Дурной закусил губу. Можно, конечно, рискнуть — по Селенге до Байкала верст 300 всего. Но это на дощаниках можно. Их же плоты выглядели жалко, риск оказаться в ледяной воде или застрять во льдах был более чем стопроцентный.

— Оставайтесь! — страстно убеждал Большака Гаврило, которому пригодилась бы такая боевая единица. — По весне сладите дощаники и поплывете. При доброй погоде милостью Божией и море Байкальское одолеете.

Нет! Дурной, буквально, отшатнулся от радушного предложения приказного. За целых два месяца они прошли всего-ничего; а теперь просто застрянут на месте на полгода?! Нет. Он не готов столько ждать.

— А зимой Байкал ваш замерзает хоть?

— Мерзнет, — кивнул Гаврило. — К макухе зимы лед крепок становится. Токма у истока Ангары никогда льда не бывает. Колдовское место.