АН (цикл 11 книг)

— Именно. Я считаю, стране стоит обратить внимание на все слои населения, независимо от происхождения. Да, аристократы, в силу лучшего образования и большого внутриродового опыта управления и дальше будут занимать важные руководящие должности. Но и обычным людям тоже нужно дать возможность высказаться. Простолюдинов гораздо больше, чем аристократов. Неудивительно, что среди них рождаются настоящие самородки, способные принести пользу империи. Вы все наслышаны о наших космодоспехов. Но знаете ли вы, что главный их создатель — бывший простолюдин? И он не один такой уникальный — его ближайшие ученики и помощники, те, без кого не удалось бы наладить производство так быстро — тоже простолюдины.

— И всё-таки я очень сомневаюсь, что вам стоит управлять империей, Аскольд Андреевич, — неожиданно изрёк боярин Изморский, едва я замолчал. — Вы явно не понимаете, где и чему место. Эти ваши странные либеральные идеи уж точно не подходят высшему обществу, — он многозначительно взглянул на других министров и князей.

Я улыбнулся.

— Я всего лишь хочу быть честным с вами с самого начала. Да, я мог бы, говорить сейчас только то, что большинство желает услышать, а делать потом совершенно другое. Но это то, что я называю обманом. А строить какие-либо долгосрочные отношения на обмане для меня неприемлемо. Поэтому я заранее всё проговариваю. Чтобы потом для тех, кто пойдёт за мной, будущее было максимально предсказуемым. Чтобы все заранее понимали, какую империю я мечтаю построить.

— Империю, в которой даже представителям старых родов придётся доказывать свою состоятельность? — хмыкнул Пётр Шереметев-старший. — А звучит-то неплохо. Я лично считаю, что при честной оценке для Петрограда не сыскать лучшего губернатора, чем я. И в воспитании своего потенциального преемника я тоже уверен. Если выбирать и в самом деле будут достойного, то достойный и победит. Лично мне по душе такой вариант.

— Достойные слова достойного аристократа, — посмотрев на него, проговорил Никанор Орликов.

— Господа! — я вновь взял слово. — Я никого не тороплю с ответом. Я просто надеюсь, что все вместе мы сможем сделать нашу страну лучше. Ну а пока вы думаете, предлагаю всем вместе посмотреть выступление Александра Борисовича. Время пришло.

Глава 22

Что ж… Александр Борисович в своём выступлении по главным телеканалам страны выглядел очень уверенно. Говорил он негромко, но при этом его слова способны были пробиться в любую слабенькую душу и поселиться в ней.

До тех пор, пока кто-нибудь другой их оттуда не вынет.

Да, глава рода Годуновых умеет заводить толпу… Но важнее слова, сказанные им: он признал, что император мёртв. «Боги на небе проливают горькие слёзы вместе с нами, оплакивая закат великой династии», — красиво завернул Канцлер.

Затем Годунов сообщил, что нужно двигаться дальше. Что британцы и их союзники франко-испанцы повинны в смерти императорской семьи, и что они хотят разрушить нашу страну. И он, Канцлер, готов противостоять им.

Упомянул он и императрицу… Сказал, Маргарита Рюрикович потрясена произошедшим и уже несколько недель не покидает своих покоев, оплакивая смерть близких. Пожалел её, мол, ей тяжелее, чем кому бы то ни было, ведь в одночасье она потеряла мужа и двоих детей. Говорил, что каждый во дворце сочувствует императрице и оплакивает горе вместе с ней…

— Но потребуется много времени, прежде чем её величество сможет вновь показаться себя подданным. И я считаю, что наш долг восстановить страну до того момента, как Её Величество придёт в себя. Объединиться и покончить с агрессорами!

И он продолжил рассказывать нам, какие британцы вероломные твари.

А затем, вскинув кулак, ещё громче повторил, что мы должны быть единым целым! Просил всех поддержать его! Следовать за ним!

И…

Перешёл к финальному аккорду:

— Сложные времена всегда срывают маски. Становятся видны лица подлецов и предателей. Так всегда случалось во времена смут. Так случилось и сейчас. Едва британцы объявили о смерти Его Величества, императора российского, как появились люди, возжелавшие власти, которая ещё недавно принадлежала ему. Люди, наплевавшие на законы гостеприимства, и взявшие в заложники гостей прямо во время свадьбы. Я говорю о князьях Енисейском, Новочеркасском, Выборгском и о великом князе Тверском. В данный момент они вынуждают других князей, министров и губернаторов — тех, кто больше других радеет о судьбе империи, поддержать их в их глупой жажде власти. Я не могу смотреть на это спокойно… Мне больно оттого, что среди высшей аристократии империи обнаружились голодные стервятники, готовые рвать империю на части перед лицом страшного врага. Да, им плевать на то, что в любой момент в нашу страну могут вторгнуться враги. И тогда страна окажется в огне. Я не могу допустить этого. Я всем сердцем люблю империю и приложу все усилия, чтобы защитить её. И поэтому я с тяжёлой душой объявляю эти три княжеских рода и великокняжеский род Оболенских, предателями и мятежниками. И я объявляю, что, используя мощь армии Российской империи, сокрушу предателей! И заставлю их пожалеть об их бесчестии.

* * *

— Это был самый тяжёлый день за последнее время, — проговорил Соня, покачивая бокал с вином. Жена сидела в кресле напротив меня, в просторной гостевой спальне, которую нам любезно предоставили Платовы.

— Он ещё не закончился, — я бросил взгляд на настенные часы. Внутреннее чувство времени, как всегда, не обмануло. Было лишь без двадцати одиннадцать.

— Надеюсь, больше ничего сегодня не случится, — проговорила Соня, скосив взгляд.

— Ты молодец, отлично потрудилась, — тихо произнёс я и, потянувшись через стол, положил ладонь на её руку. — Уверен, аристократки сейчас наседают на своих мужей. Убеждать людей ты прекрасно умеешь.

— Спасибо, — чуть улыбнулась Соня.

Да, пока я выступал с речами перед главами родов, моя жена делала примерно то же самое перед их жёнами. Только не в закрытом зале, а лавируя по цветущему парку.

Я нежно погладил её по руке, подумав о том, что вести светские разговоры сегодня Соне было особенно тяжело. Но когда наше собрание закончилось, и я вышел в приусадебный парк, издали увидел, как моя жена разговаривает с княгиней Новгородской, её сыном и невесткой. Соня выглядела уверенно, но не бесчувственно. Управляя своими эмоциями, она отчасти давала им волю, что придавало её словам больше силы.

— Ну хватит, дорогой, — на её лице вновь мелькнула грустная полуулыбка. — Со мной всё в порядке. Не переживай.

— Не запирай свои чувства, — проговорил я.

— Я просто… устала… и… Знаешь, я плохо помню своего старшего брата. Его нормального — до того, как он стал марионеткой Годуновых. А его детей я и вовсе никогда не видела. Но… Я хотела бы, чтобы у них всё было хорошо, — Соня сжала кулаки и негромко ударила по столу. — Годуновы… — прорычала она, — твари! Никогда их не прощу!

— И не нужно.

— Даже если всё случилось из-за этого Бекингема, даже если сейчас Годуновы не хотели убивать брата… Рано или поздно они бы убили его по собственной воле! Так же, как было с отцом! Я ненавижу Годуновых, Аскольд! Но… мне грустно оттого, что мы не успели спасти Игоря раньше…

Соня резко выпрямилась и заглянула мне в глаза:

— Нет, ты не подумай! Я бесконечно благодарна тебе за всё, что ты делаешь! Я ни в чём тебя не виню! Просто… просто…

— Это нормально — чувствовать грусть. Даже если умом ты понимаешь, что сделал всё, что мог, — я встал с кресла, обошёл разделявший нас столик и прижал жену к себе.