Аналогичный мир - 2

Эркин крепче упёрся локтями в постель, осторожно поёрзал, укладываясь так, чтобы полностью закрыть Женю, чтобы потом, когда волна уйдёт, Женя была под ним, как под одеялом. Руки Жени мягко гладили его плечи и спину, её глаза влажно блестели, но губы улыбались. Он пошевелил бёдрами, ворочаясь в ней, готовясь к последним ударам, и волна сразу придвинулась, изгибаясь и приготовившись к прыжку.

— Женя… готова?

Она, улыбаясь, кивнула.

— Я иду.

— Встречаю, — выдохнула она.

Так резко и сильно он ещё не бил Женю, и с той же силой рухнула на него горячая волна, он успел поймать тихий, шёпотом, вскрик Жени и повторить удар…

Он лежал на Жене, всё ещё соединённый с ней, и медленно переводил дыхание. Волна не ушла, она осталась и покачивала его, мягко и ласково. Эркин осторожно шевельнулся, нашёл губами губы Жени, её щёки, влажные и чуть солоноватые, глаза… Она вздохнула, словно просыпаясь, и подняла веки, увидела его лицо и улыбнулась.

— Эркин… хорошо, да? Тебе хорошо?

Он медленно, будто только учился говорить, ответил:

— Да, очень. Ты… ты не устала?

— Не знаю, — Женя медленно подняла руки, погладила его плечи, голову. — Полежим так, хорошо?

— Тебе… нравится? Ну, когда я… в тебе?

— Мне всё нравится, — тихо засмеялась Женя.

И он, отзываясь на этот смех, покачался на ней. Чуть-чуть. Чтобы она почувствовала его.

— Тебе не тяжело?

— Нет, мне хорошо. А тебе?

— Очень. Мне никогда так хорошо не было.

Улыбка Жени стала лукавой.

— Ты так всегда говоришь, каждый раз.

— Это же правда, — он улыбнулся. — Я же индеец, индейцы не умеют врать.

— Совсем-совсем?

— Совсем-совсем, — кивнул он и серьёзно: — Я говорю правду, Женя. Мне каждый раз хорошо, — и помолчав, будто проверял, убеждённо закончил: — Как никогда.

Женя уложила его голову себе на грудь. Он потёрся об неё щекой и всё-таки медленно приподнялся.

— Я… посмотрю на тебя. Можно?

— Можно, конечно, — удивилась его просьбе Женя. — Тебе всё можно.

Эркин медленно плавно выпрямлялся, не разрывая замок, а мягко очень плавно отделяясь от Жени, и встал над ней на коленях так, что Женя осталась лежать на спине между его ногами. Его взгляд мягко гладя двигался по ней, как до этого его руки, и на себе он ощущал такой же гладящий взгляд.

— Какой ты красивый, Эркин.

— Опередила, — улыбнулся он. — Только ты лучше. Правда.

— Сейчас скажешь, что лучше всех, — смеялась Женя.

— И скажу. Это тоже правда, Женя. Ты лучше всех.

Женя медленно закинула руки за голову и потянулась.

— Как хорошо, Эркин.

— Лучше не бывает, — кивнул он. — Я уложу тебя, хорошо?

— Как это?

— Ну, ты поспишь. Тебе надо отдохнуть.

— А тебе?

Он улыбнулся её вопросу.

— От радости не устаёшь.

— Ой, как это тебя хорошо получилось?! — Женя порывисто поднялась к нему. — Значит, тебе это в радость и ты не устаёшь, а мне, значит, отдыхать надо, мне, получается, это не в радость, да? Вот я тебя за это сейчас!

Она обхватила его за шею и резко дёрнула на себя. Эркин поддался рывку и позволил повалить себя на постель. Задыхаясь от смеха, она шутливо тузила его, так что он попросил:

— Женя, не щекочи, я ж в голос заржу, Алису разбудим.

— Придушу провокатора, — грозным шёпотом сказала Женя, усаживаясь на него.

Эркин согнул ноги в коленях, чтобы Женя могла опираться спиной. Теперь она сидела у него на животе и даже ноги ему на грудь поставила.

— Тебе удобно? — заботливо спросил Эркин и, дождавшись ответного кивка, продолжил: — Ты меня пока душить будешь, я вздремну малость, — закрыл глаза и даже всхрапнул.

Женя рассмеялась и попыталась встать, но он сразу открыл глаза.

— Нет, Женя, ты сиди.

— Тебе же тяжело, — возмутилась она.

— От тебя? Никогда.

Но она всё-таки слезла с него и встала.

— Лампа догорает уже.

— Понял, — Эркин потянулся, проехавшись спиной и ягодицами по мягкому ворсу ковра. — Ох, хорошо как. Всё, встаю.

Он сбросил себя с кровати, нашёл шлёпанцы, подобрал штаны и рубашку. Женя уже надела халатик и унесла на кухню чашки, и там теперь еле слышно звякала посуда и плескалась вода. Эркин, прижимая к груди одежду, прошёл к себе в кладовку, вытащил и развернул свою постель, сложил штаны и рубашку и вышел на кухню.

— Я возьму тёплой воды? Оботрусь.

— Конечно, бери, — Женя расставляла вымытую посуду на новенькой проволочной сушке.

— А… а ты?

— Я уже, — засмеялась Женя. — Пока ты штаны свои искал.

— И я уже, — Эркин расправил на верёвке влажное полотенце. — Завтра я поправлю.

— Что?

— Сушку. Там гвозди слабые, я смотрел.

— Ага, — Женя вдруг зевнула. — Спокойной ночи, Эркин.

— Спокойной ночи, — откликнулся он уже из-за двери кладовки.

Женя оглядела кухню, проверила, насколько плотно закрыта дверца плиты, послушала сонную тишину в кладовке и пошла в комнату. Уходя, Эркин привернул фитиль, и теперь комната тонула в полумраке. Женя быстро разобрала постель, погасила лампу и легла. Каково ему там, на полу? Интересно, ну, когда-нибудь их оставят в покое? Чтоб не бояться, чтоб не прятаться от всех, чтоб Эркин мог до утра спокойно спать на кровати. Ведь если подумать, то у них только одна нормальная ночь и была. Когда он с заработков приехал. Правда, если честно, они и не спали в ту ночь. Но всё равно, он до утра оставался с ней, а сейчас… что же делать, так уж получилось, что иначе нельзя. Что же делать?

* * *

Золотарёв любил водить машину и при малейшей возможности садился за руль. Шофёр нужен… когда он нужен. И разговор за рулём вести удобнее. Всегда можно отвлечься на дорогу и тем выгадать время для обдумывания ответа. Хотя на этот раз собеседник нелёгкий — на лету всё схватывает, с очень хорошей реакцией.

— Мы союзники, Игорь Александрович.

— С разными методами, не так ли?

— И это. Но сейчас и методы наши совпадают.

Ироническое хмыканье, быстрый взгляд. Ладно, пойдём так:

— Игорь Александрович, почему вы не вернулись к научной работе?

— Видите ли, Николай Алексеевич, во-первых, делать историю — занятие не менее интересное, чем её изучать. Во-вторых, мне попросту не к чему возвращаться. Все мои довоенные материалы и наработки погибли. В-третьих, я не могу оставить моих товарищей. Они помогали мне, мой долг… фронтовое братство, если хотите, — Бурлаков говорит спокойно, академически рассуждающим тоном. — И наконец, в-четвёртых, у меня, простите, чисто шкурный интерес. Я ищу свою семью.