Аналогичный мир - 2

— Да, наплечная портупея. У Бредли, кажется, тоже. Причём это не особо скрывается, хотя и не афишируется. Как… как нижнее бельё. Его наличие не демонстрируется, но отсутствие не предполагается. Но интереснейшие мужики. Оба.

— Вот тут я согласен на сто процентов, — Гольцев гасит окурок и тут же закуривает следующую. — Ты молодец, Юра. А про парней, ну, их пастухов, что-либо узнал?

— Мне это было не нужно, — пожимает плечами Аристов. — Индеец действительно спальник. Но это я узнал от Слайдеров. Вот тут есть кое-что. Слайдеры утверждают, что парень перегорел чуть ли не пять лет назад и что сейчас ему полных двадцать пять. От этой информации всё общежитие встало на уши. Для них — это крушение мировоззрения. Причём жизнетворное крушение. Слайдерам устроили перекрёстный допрос в моём присутствии. И от меня потребовали вынести вердикт. Первое. Врут ли они? И второе. Если нет, то как такое могло быть?

— Ну, и что ты им сказал?

— Что заочно диагноза не ставят. Посмотрю, побеседую, сделаю анализы, полностью обследую, подключу психолога и других специалистов и вот тогда… Но кое-какой результат уже заметен. Слайдеры уехали открывать своё дело, а мои подопечные, — улыбается Аристов, — впервые заговорили о зимней одежде, постоянных документах и о том, как жить дальше. Понимаете, они поверили, что будут жить. Хотя бы ещё пять лет. Как этот индеец.

— А про второго, Юра? Про белого мальчишку?

— О нём вообще ни слова, — пожимает плечами Аристов.

— Покрывают?

— Да нет, он им попросту неинтересен. У них своя боль. И что этой боли не касается, то им и не нужно. Они очень заняты собой, предпочитают жить в своём мире. Это не наша интеллигенция, которой на свою боль плевать, лишь бы другим было хорошо. Совсем другие установки. Но это вы с Ваней, психологом нашим, поговорите. А что? Чем он-то вас заинтересовал?

— Есть косвенные данные, Юра, что он бывший лагерник.

— Исключено, — резко бросает Аристов.

— Почему? — столь же быстро спрашивает Гольцев.

— Лагерник и спальник?! Б ольших врагов трудно представить. Невозможно. Даже не антиподы, а… ну, не знаю, с чем сравнить. Вы бы слышали, как парни говорят о лагерниках. К надзирателям нет такой ненависти. И страха. Да, и сейчас боятся. Больше, чем врачей. И ненавидят. Нет. Или индеец — не спальник, или этот пацан — не лагерник. Но индеец — спальник. Слайдерам не верить в этом нельзя. И ещё… если даже допустить невероятное, невозможное… то один вопрос.

— Как парень спасся?

— Нет, Саша. Это я как раз могу представить. Были… ладно. Но как он сохранил психику? Не здоровье, нет. Допускаю и туберкулёз, и отбитые почки и печень, и весь желудочно-кишечный букет, и всё прочее, что только можно предположить…

— Нет, — вмешивается он после долго молчания, так что забывшие о нём собеседники удивлённо поворачиваются к нему. — Нет, парень не казался больным. Я, конечно, не врач, но на мой взгляд… ничем от остальных не отличался.

— Вот! — торжествующе кивает Аристов. — В поведении адекватен?

— Да, — твёрдо отвечает он. — Полностью.

— Так что не лагерник он, ребята, нет.

— Мг, — Гольцев задумчиво строит из обгоревших спичек башню. — Ну, ладно, ну, допустим… хотя… не договариваешь ты, Юра, есть у тебя… ещё кое-что.

— Исключительно для служебного пользования по категории врачебной тайны, — «канцелярским» тоном отвечает Аристов.

— Ну, да ладно, — неожиданно покладисто соглашается Гольцев. — Найду, где ещё поспрошать. А вот с ними, с Бредли и Трейси, ты об их пастухах говорил?

— Я попросил их при встрече передать индейцу, что того ждут в госпитале. Ждут остальные.

— И что?

Аристов пожимает плечами.

— Обещали передать. Если встретят.

— А о втором спросил?

— С какой стати? — Аристов чуть насмешливо изображает недоумение.

— Спроси, Юра, — очень мягко говорит Гольцев. — Может, тебе они чего и скажут.

И твёрдый, даже жёсткий ответ Аристова:

— Спасти свою психику лагерник мог только амнезией. Вернув память, мы вернём и всю полноту страданий. Как врач я против.

Гольцев задумчиво кивает…

…Вот и поворот на подъездную дорогу. Теперь все воспоминания побоку. Хотя задело Бешеного очень серьёзно, раз на поморский говор стал срываться. А здесь что? Ездят не часто, колея слабо намечена, но дорога хорошая, чувствуется, что её делали, и делали недавно. Старцев сбросил скорость, аккуратно вписывая машину в повороты. Тишина и безлюдье. Погудеть, что ли? Чтоб не заподозрили, что он подкрадывается, да нет, будет уж слишком нарочито.

Когда-то дорога видимо упиралась в Большой Дом, но теперь она делала плавный поворот, огибая полуобгоревшие развалины, и заканчивалась просторным хозяйственным двором. Явно хозяйственные постройки, сараи, загоны для скота, колодец с насосом… Старцев остановил машину, выключил мотор и сразу услышал стук движка и людские голоса. Его, разумеется, заметили. Но никакой суматохи, беготни… Старцев вышел из машины и огляделся. И где же Бредли с Трейси? А, вон и они.

Высокие, одетые оба по-ковбойски, они подошли к машине почти одновременно с двух сторон.

— Добрый день, капитан.

— Рады вас видеть, капитан.

— Добрый день, — ответно улыбнулся Старцев.

«В клещи однако берут классически», — усмехнулся про себя Старцев, забирая из машины портфель.

— Как доехали?

— Благодарю, прекрасно.

— Как раз успели к ленчу, — добродушно улыбнулся Фредди.

Так за разговором и шутками они прошли по хозяйственному двору к маленькому домику под двухскатной крышей на отшибе. Веранда-холл во всю длину дома явно не обжитая, но чистая, две двери, правая гостеприимно приоткрыта.

— Прошу, капитан.

Комната одновременно и просторна, и заставлена. Огромный украшенный белым мрамором камин с фигурной старинного литья решёткой, дальше у стены узкий высокий бар, в этих местах такие обычно прикрывают вделанный в стену сейф, перед камином два кресла, когда-то кожаных, а сейчас обитых явно первой попавшейся под руку тканью, перед окном большой двухтумбовый письменный стол, тоже в следах свежей починки, шкаф, неширокий диван, в углу высокие напольные часы, стёкол ни в циферблате, ни в футляре нет, но блестящий маятник с выгравированной на диске розой ветров ходит ровно и бесшумно.

Джонатан отметил быстроту и внимательность ненарочитого взгляда, окинувшего комнату.

— Прошу.

В углу за дверью на табурете таз, кувшин с водой, мыльница, чистое холщовое полотенце. Умывались, сливая друг другу на руки, и очень ловко, пока Джонатан вёл Старцева к столу, Фредди вынес всё это из комнаты.

Ленч привёл Старцева в весёлое изумление сочетанием незамысловатых лепёшек и каши с деликатесными консервами. Его явно ждали и столь же явно ничего специально не готовили. Простые стаканы с мастерски сделанными коктейлями. И вся посуда как и мебель… случайно уцелевшее.