Аналогичный мир - 3

…Нет, само по себе она бы никогда не пошла туда, в тот страшный отсек, откуда доносились стоны и крики, а сёстры убегали в ужасе. О свезённых туда рабах-спальниках такое рассказывали, такое… нет, никогда она и близко бы не подошла. Но ей дали какой-то регистрационный журнал и сказали:

— Отнеси Аристову.

— Юрию Анатольевичу? — уточнила она.

— Ну да. Нам, — Таисья-регистраторша фыркнула, — туда не с руки, а ты-то с ним как раз работаешь.

Она только-только начала работать и отлично понимала, что работа её — это так, повод платить ей зарплату и выдавать паёк. Всё-таки не инвалидная карточка, а чуть побольше. И она пошла. Это её работа и её надо сделать. Надо, надо… И… после всего, что с ей было, она уже ничего не боится, страшнее того, что было, уже ничего не будет. Не может быть…

…Люся всхлипнула, не открывая глаз. Господи, как она боялась…

…У закрытой двери в отсек сидел усатый Василий Лукич, санитар.

— Мне к доктору Аристову, — робко сказала она, показывая Василию Лукичу журнал.

— Здесь он, — кивнул Василий Лукич. — Давай отнесу, а ты здесь посиди. Они, правда, попритихли сейчас, а всё ж… Не место тебе там.

Она робко возразила:

— Спасибо, Василий Лукич, только… только это ж работа.

Он улыбнулся.

— Ну, раз так, иди смелей. И если что, кричи. Я рядом.

Он открыл перед ней дверь, и она вошла. В обычный коридор, с обычными госпитальными запахами и звуками. Где же здесь Юрий Анатольевич? Вроде, вон его голос. Она осторожно шла по коридору, прислушиваясь к стонам и всхлипам из-за дверей. Заглядывать в палаты она боялась: ей уже насказали, что они там все голые, ну, совсем без ничего, даже простынёй укрыть не дают, маньяки… За её спиной еле слышно стукнула дверь. Она оглянулась и похолодела: огромный голый негр надвигался на неё с застывшим на лице белым, как у черепа, оскалом. Она ойкнула и бросилась бежать по коридору. Не к выходу — его как раз загораживал этот страшный негр, а вперёд и, уже ничего не понимая и не сознавая от страха, влетела в первую же открытую дверь. Огляделась и… и увидела его. Он лежал на кровати, голый, широкие ременные петли застёгнуты на запястьях и щиколотках, ослепительно белые на тёмной коже марлевые наклейки на груди и животе, застывшее в бессильной ненависти лицо… Он смотрел в потолок и только часто дышал, жадно хватая воздух. Она смотрела на его лицо, покрытые серой коркой губы и даже не заметила, есть ли ещё кто в палате. И весь страх у неё прошёл, делся куда-то. Она стояла и смотрела, а он вдруг начал хрипеть, дёргаться, выгибаясь, пытаясь порвать петли. Она попятилась, наткнулась на кого-то сзади, но испугаться не успела.

— Люся? Ты что? Зачем?

— Ой, Юрий Анатольевич, вот.

Он взял у неё журнал, поглядел на обложку и хмыкнул:

— И кто тебя послал?

— Таисья, — робко ответила она.

— Ну ясно, — кивнул Аристов. — Ладно, с ней я сам поговорю, — быстро раскрыл журнал, расписался и пытливо посмотрел на неё. — Очень испугалась?

Она бы ответила, но тут этот закричал, забился.

— Иди, Люся, — Аристов за руку повёл её к двери.

— Юрий Анатольевич, — спросила она уже в коридоре, — а что с ним? Это… это от боли?

— Да, Люся.

Аристов отдал ей журнал и довёл до выхода из отсека…

…Люся вздохнула и прислушалась. Вроде, девочки уже легли. Ох, Кира, Кирочка, сколько ж ты муки принял. Раненый, да ещё горячка эта. Господи, что же теперь будет? Что же ей делать? Что?

ТЕТРАДЬ СЕМЬДЕСЯТ ЧЕВЁРТАЯ

Крещенские морозы всё-таки оказались не такими страшными, как их расписывали. Женя на рынке купила, как ей посоветовали баба Фима и девочки из машбюро, гусиного жира, и Эркин, приняв это, к её удивлению, без малейшего сопротивления, перед выходом на работу промазывал себе лицо. Но потребовал, чтобы и она поступала так же.

День катился за днём, такой же, как вчера и как завтра. Эркин теперь по утрам покупал газету и вечером, упрямо сдвигая брови на особо трудных местах, читал статью за статьёй, спрашивая Женю о непонятных словах. Алиса освоила азбуку полностью, и Женя купила ей целую россыпь маленьких книжек — в каждой книжке одна сказка. Их Эркин тоже читал. И оба учились писать. Но здесь успехи Алисы были куда заметнее.

Пополнялся и их дом. После святок приехало много репатриантов или, как их все здесь называли, беженцев. Правда, в «Беженский Корабль» шли не все. Кто хотел обзавестись собственным домом в Старом городе получали участок и в ожидании дома жили в бараке — длинном двухэтажном деревянном доме между Старым и Новым городами — или снимали комнату, стараясь устроиться поближе к своему участку, чтобы заранее наладить отношения с соседями. А свой дом — это до весны. Вот когда снег сойдёт и земля под фундамент оттает, тогда всё и начнётся.

Выбор места Норма полностью предоставила Джинни. В конце концов ей самой всё равно, где жить. И почему Джинни выбрала этот город с трудно произносимым названием в далёкой глухой местности Иж… — ну, это ей уже никогда не выговорить — Норма не понимала. А город… За-го-рье. «За горами», — перевела ей Джинни.

— Это перспективный город, мама. Там большой завод, туда едет много народа, и место учительницы наверняка найдётся. Понимаешь?

Они сидели в своём отсеке на нижней койке, и Джинни убеждала Норму, а может, и саму себя в правильности выбора.

— В старых городах все школьные места уже заняты. На частных уроках не прожить. А здесь у меня будет шанс. Словом, мама, я отправила запрос. Правильно, мама?

Норма кивнула. Разумеется, она ни слова не сказала Джинни, но жизнь в лагере довела её до такого состояния, что она была согласна на всё, лишь бы уехать отсюда. Скоро два месяца, как они живут… нет, это не жизнь! И дело совсем не в цветных, бывших рабах, которые никак и ни в чём не отделены, с которыми приходится бок о бок, нет-нет, к этому вполне можно приспособиться, тем более, что те, опасаясь потерять визу, ведут себя вполне корректно. Но всё равно — эта теснота… И видя довольных, уверяющих, что здесь, как в раю, что так здоровско им ещё не было, и можно подумать, впервые в своей жизни наевшихся досыта людей, Норма с ужасом думала: как же те жили раньше, если это… рай?

Нет, она разумеется понимает, каких трудов и каких денег стоила организация этих лагерей, понимает, что было сделано всё возможное, и… и хоть бы поскорее это кончилось. Одна баня вместо ванной чего стоит…

Норма невольно передёрнулась от воспоминания. Ей понадобилось всё её мужество, чтобы раздеться догола на глазах у множества людей. И мыться при всех, как… даже про себя она удержалась, даже мысленно не сказала: как рабам.

И относились все к ней и к Джинни совсем не плохо, можно сказать, что хорошо, и всё же…

— Ну же, мама, ты согласна на Загорье?

— Ну, конечно, Джинни, — улыбнулась Норма.

И про себя закончила: «Было бы тебе хорошо, моя девочка». Удивительно, но Джинни эта жизнь в лагере будто нравилась. Норма как-то сказала ей об этом и получила неожиданный ответ:

— Знаешь, мама, это похоже на колледж, — Джинни засмеялась. — Перед самым выпуском.

Что ж, может и так. Сама она колледж так и не закончила, встретив Майкла, и каково перед выпуском — не знает. Но Джинни весела, предприимчива, подружилась с библиотекаршей А… Ал… Ну, по-английски, девушку зовут Элен, и ещё у Джинни появились знакомые. И психолог — даже странно такое понимание и внимание у явно ещё недавно военного молодого мужчины — говорил очень доброжелательно, похвалил её за мужество и самоотверженность, обнадёжил, что у Джинни нет серьёзных проблем и такая смена обстановки — наилучшее решение. Было приятно слушать.

Миновало Рождество, Новый год, и вот наконец, наконец они едут. Мой бог, наконец-то! И… и не то, что страшно, но гнетёт сознание необратимости этого переезда. Чужая страна, чужой язык, обычаи, всё чужое. Но… но Джинни там будет лучше. Язык… Джинни бойко болтает по-русски со своими новыми приятельницами, упрямо читает русские книги в библиотеке.

— Мама, тебе нужно учить язык.

Разумеется, нужно. Норма старательно запоминала русские слова. Хорошо… нет… хлеб… иди сюда… дай… на… здрасте… спасибо… В библиотеке она долго рассматривала альбомы с видами России. На снимках заснеженные деревья и маленькие, утопающие в сугробах домики из брёвен. Коттеджи, а по-русски — избы. Нет, Джинни — умница и, конечно, права: лучше квартира в большом доме со всеми удобствами. Её девочка бывает удивительно рассудительна для своего возраста. Загорье. Что ж, пусть Загорье. Элен дала маленький буклет о городах Ижорского пояса. Две станицы были посвящены Загорью. Город смотрелся зелёным и приветливым. Маленькие домики в садах. И чем-то похоже на Джексонвилль. Ну, Джинни она об этом не обмолвилась ни словом: Джинни само имя Джексонвилля ненавистно.