Аналогичный мир - 4

Чак гнал машину по шоссе, хотя в график укладывался и спешить было некуда и незачем. Частное агентство… та же полиция, только без формы. Ну, и хрен с ним, и с деньгами его. Но если Гэб теперь так и будет там сидеть, то придётся другой привал искать. Жаль, хорошая едальня. Была. С кем другим из их десятка он бы, может, и поладил. Но не с Гэбом, сволочь тот, гнусняк, всегда устраивался лучше всех, все вкалывали, а он жрал первым.

Чак выплюнул в окно окурок и резким выдохом перевёл дыхание. Ладно, восстановилось у Гэба вряд ли, а то бы был с оружием, сам он именно поэтому ни ножа, ни пистолета не носил, хотя достать — не проблема, и полиция к нему ни разу не привязывалась, даже с весны больше не допрашивала. Видно, нашли того лагерника. Или шлёпнули на месте. Лучше бы шлёпнули. Страшнее лагерника ничего нет, хуже зверей, хуже… беляков, хорошо, что их всех кончили. Вообще, чем меньше беляков, тем лучше, а уж когда они сами друг дружку мочат…

Чак уже спокойно закурил и сверился с картой. Всё в порядке, впереди всё равно полицейский пост, и скорость лучше сбросить заранее.

* * *

Как всегда, Эркин проснулся до звонка будильника. Осторожно высвободился из объятий Жени и вылез из-под одеяла.

Шторы задёрнуты, и в спальне темно, но он всё здесь знает. Где, что и как. Эркин натянул трусы, джинсы и, захватив халат, вышел из спальни. На кухне он сразу поставил на огонь чайник и пошёл в ванную.

Эркин был уверен, что шума не наделал и никого не разбудил, но, вернувшись на кухню, удивлённо заморгал, увидев Женю, уверенно сооружавшую завтрак.

— Женя!.. — потрясённо выдохнул он.

— Я сама проснулась, — улыбнулась ему Женя. — Садись, поешь.

— Угу, — Эркин судорожно проглотил уже запиханный рот кусок яичницы. — Спасибо, Женя.

— Ешь спокойно, ты успеешь.

Эркин благодарно улыбнулся ей. Что надо купить, они уже обсуждали, обсудили и решили, а потому сейчас об этом речи не зашло. Что Эркин что-то забудет или перепутает… ну, об этом и подумать нельзя.

— Подденешь джемпер?

— Нет, Женя, куртка тёплая, и я в джинсе поеду.

— Сегодня покров, может и снег пойти.

— Ну, — улыбнулся Эркин, — первый снег куртка выдержит, — и встал из-за стола. — Всё будет в порядке, Женя, не беспокойся.

Снег уже несколько раз выпадал и стаивал, и большинство ходило пока по-осеннему — в резиновых сапогах и непромокаемых куртках, а выделяться Эркин никогда не любил и по возможности избегал.

Женя вышла проводить его в прихожую и молча с улыбкой смотрела, как он одевается, проверяет деньги в бумажнике…

Эркин вскинул на плечо армейский рюкзак и выпрямился.

— Я пойду, женя, да?

Она подошла, обняла его, поцеловала в щёку. Эркин благодарно коснулся губами её виска.

— До свиданья. К вечеру я вернусь.

— До свиданья, — она снова поцеловала его.

И, когда за Эркином закрылась дверь, вздохнула. Ну, затеял Андрей, ну… Конечно, хорошо, что он помирился с отцом и остался с ними в Загорье, и праздник — хорошо, тем более, что у них отпуск, но звать на их, действительно, семейный праздник Бурлакова… нет, формально, Андрей прав. Они с Эркином — братья, и всё же… И что за намёки на ещё каких-то гостей? Женя снова вздохнула. Ох, Андрей, морда хитрая, глаза блестят…

…- Готовь побольше, Женя, вдруг ещё кто придёт…

Ну, что ты с ним поделаешь? И Эркина накрутил. Эркин ведь точно знает, но молчит. Значит, слово дал. Ну, мальчишки, и всё тут!

— Алиса, утро уже! — крикнула она в дверь детской, проходя на кухню.

— Ну, ма-ам, — сонно отозвалась Алиса и вдруг ошарашенно села на кровати. — А что, не воскресенье сегодня?!

— Воскресенье, — засмеялась Женя.

Алиса слезла с кровати и босиком зашлёпала на кухню.

— А чего ты раньше меня встала? — подозрительно спросила она. — И Эрик где?

— В Сосняки поехал.

— А Андрюха?

— Алиса! Сколько раз повторять, чтобы не бегала так!

— Где Андрюха? — упрямо повторила Алиса.

— Тоже в Сосняки поехал.

Алиса задумалась, насупив брови и внимательно глядя на мать, потомвздохнула и сочувственно сказала:

— Мам, ты не расстраивайся, они чего-нибудь вкусненького привезут.

Женя засмеялась.

— Иди, одевайся, умывайся, и вообще утро делаем, поняла?

— Ага, — согласилась Алиса и, выходя из кухни, сама себе сказала: — Тянуться без Эрика не будем.

И Женя кивнула, соглашаясь.

На улице было ясно и холодно, под ногами похрустывал ночной ледок. Небо только посинело — поздно как солнце встаёт теперь — горят редкие фонари, и улицы пусты: все ещё спят. На пустой привокзальной площади у автобуса ждал Андрей, одетый тоже по-осеннему, с чёрной кожаной сумкой на плечевом ремне.

— Крепко спишь, братик, — встретил он Эркина.

— Главное — проснуться вовремя, — ответно улыбнулся Эркин и посмотрел на часы.

Андрей кивнул.

— Ещё десять минут. Похоже, одни поедем.

— И чем это тебе мешает? — хмыкнул Эркин.

— Чтоб рейс не отменили, — помрачнел Андрей.

— А что? — сразу стал серьёзным Эркин. — Бывает такое?

Андрей неопределённо пожал плечами, и они стали молча ждать. Было тихо, и в безветрие холод даже радовал. Андрей сбил на затылок свою вязаную шапку, а потом и вовсе её снял и засунул в карман.

— Смотри, мозги застудишь, — предостерёг его Эркин.

Но ответил за Андрея подошедший к автобусу водитель.

— Не бойсь, ему студить нечего. Здорово, Мороз.

— Здорово, — рассмеялся Эркин.

— Ну, — изобразил негодование Андрей. — Ну, спасибо, Семёнов.

— Кушай на здоровье, — ответил Семёнов, влезая в кабину со своей стороны.

Мягко чмокнув, открылись двери.

Эркин и Андрей вошли в салон и сели, как и тогда, примерно в серёдке, Эркин у окна, а Андрей рядом, у прохода. Следом за ними вошли ещё пятеро. Закутанные в платки уже по-зимнему две женщины и трое мужчин в таких же, как у Эркина и Андрея, осенних куртках, только коричневых. Их лица показались Эркину знакомыми, но он уже полгорода в лицо знает. Обменялись молчаливыми, но улыбчивыми кивками, расселись. Торопливо подбежал — вернее, он думал, что бежит — худой старик в армейской зимней куртке и вытертой ушанке, влез в автобус и сел спереди. Вышел из кабины в салон Семёнов проверить у пассажиров билеты.

— Всё, отправляемся, — вернулся он к себе в кабину.

Эркин уже привычно устроился поудобнее и повернулся к окну. Улицы Загорья, бурые поля, голые деревья, тусклое серо-голубое, будто так толком и не рассвело, низкое небо. Неприглядно, а смотреть почему-то приятно. Но он не задумывался над этим, а просто смотрел. Сквозной, но всё равно сумрачный лес, убегающая вбок размытая дорога, пустынный луг… Почему ему это нравится? В декабре Алабама такая же, да нет, совсем это не Алабама, там было всё чужое, и он был чужим, а здесь… да, он и в ту поездку об этом думал, так что, у него всё-таки есть Родина, родное место, родная земля?