Аналогичный мир

…Вечером они собрали и увязали вьюки, разлив кофе по флягам, чтоб утром не возиться с решёткой. Холодный рабский кофе не самая лучшая вещь, и Андрей бухнул побольше сахара — заваривали на этот раз в котелке. Собрали мешки. Андрей достал точильный брусок и стал налаживать ножи. Свой и Эркина. Освобождённый от решётки костёр казался ярче обычного.

— Ну, сегодня моя очередь, что ли?

— Можешь?

Андрей пожал плечами.

— Смотря, что спросишь. Ну?

— Кто такие полы, Андрей?

Андрей удивлённо поднял голову.

— Ты откуда про это знаешь?

Эркин усмехнулся.

— Я потом скажу. Давай ты.

— Полы это политические. Кто за политику в лагерь угодил. Присы — пленные, от prisoner, кримы — уголовники. Ну, убили там, накрали много, насильники.

— Понятно. За политику — это как?

— Это кто против Империи, против рабства.

— А что? — удивился Эркин. — В лагере цветные были?

— Нет, — удивился уже Андрей его вопросу. — В лагере только белые. Цветных за политику сразу убивали. А белого в лагерь. Ну, сначала там тюрьма, имперский трибунал. И лагерь. Белого же не казнят, ты знаешь. А в лагере просто. Нарушение режима, злостное нарушение… ну мало ли что придумают. Лагерник уже не человек. С ним всё можно. Только что не продавали. А так…

— Нет, постой. Как же белый и против рабства? У меня это как-то в голове не укладывается.

Андрей засмеялся.

— А ты уложи. Ты что, хороших белых не встречал? Ну, до освобождения.

Эркин негромко хохотнул.

— А кого я встречал? Надзирателей, хозяев да врачей. Там хороших… — и махнул рукой, — не злые попадались. А хороших…

— Хороших надзирателей не бывает, — согласился Андрей. — А вот врачи… Возьми доктора Айзека, чем он плох?

— Так он не в питомнике работает. Или в распределителе. Ну, да ладно. Ты про полов давай.

— А чего давать? — пожал плечами Андрей. — Я пол.

— Чего? — тупо переспросил Эркин. — Это как?

— А просто, — Андрей оглядел нож, попробовал пальцем лезвие и снова взял брусок. — Когда отец… нет, ладно, нас всех за него взяли. И пошёл я на перевоспитание в спецприют. А уж оттуда по своей статье. Я говорил? За стукачонка.

— Говорил.

— Ну вот. Нам бы его под вора выставить, попали бы в кримы. А мы лопухнулись. Но я, правда, сразу как пол шёл. Ещё в первой тюрьме. До приюта. Там память и попортилась. Ну, чтоб не сказать чего, сам себя держишь. А потом и само забывается. А после приюта, нет, приёмник сначала, потом приют, ну, вот тут я уже по своей статье шёл, и такое началось… В первой тюрьме меня и допрашивали мало. Так. Матери показывали, чтоб она говорила, — у Андрея задрожали губы.

— Не надо больше, — тихо попросил Эркин.

Андрей распахнул рубашку и сильно потёр красно-белую — рубцы не загорали — грудь и снова взялся за нож.

— Да нет, ничего. Отпустило уже.

— Белых же не пытают, — Эркин смотрел на него расширенными глазами.

— До приговора нет, — кивнул Андрей. — Но мы русские, «условно» белые. А тут ещё, когда Империя пришла, мне года… чёрт, не помню, но… не пошли как белых оформлять. Там какие-то подписки надо было давать, а отец… ну, и стали мы все «недоказанными». Так что, нас сразу в работу взяли.

— И много… таких было?

— Полов? Порядком. Под конец и дезертиры пошли, и говоруны, ну, кто за «капитулянтские высказывания», ну ещё… такие же.

— Полам… плохо было?

— Где как. Говорят, до войны кримы полов забивали. Ну, кримы… те же шакалы, только посильнее. И охрана за них стояла. У них и пайка больше, и на работы их так не гоняли. Потом, когда пленные, присы, пошли, они с полами были. И русские почти все. Я потому язык и не забыл, что с ними был.

— Присы белые?

— Ну да. Говорили, у русских в армии и цветные были. Но те, если в плен попадали… больше часа не жили. А русские, и другие белые в лагерь шли. У них, правда, свои лагеря были. А оттуда уже в общие.

— Значит, полы против рабства были? — снова уточнил Эркин.

— Ну да. Я ж говорил.

— И присы?

— Ага.

— Так чего ж вы нас так мордовали в распределителях? Все знали. К лагерникам попал — кранты, живым не выйдешь.

— Это кримы. Белому с цветным в одной камере сидеть — позор. Расу теряешь. А кримы все расисты. Полам-то на это накласть было.

— Как же! Я раз к полам в камеру попал… Если б надзиратели не чухнулись, меня б тогда ещё в Овраг свалили. Если б вообще что собрали. Я такого страха ни до, ни после не пробовал!

Андрей отложил нож, подался вперёд.

— Не мог ты к полам попасть! К ним цветных не сажали!

— Так было же! Нас трое было. Все спальники. На продажу. А всюду битком. Чтоб не попортили, сунули к полам. А они… они же пошли на нас. Вы же белые, от вас отбиваться нельзя!

Андрей даже привстал.

— Так со спальниками в камере иначе нельзя! Спальник трахнет, так после этого хоть в параше топись, не будет тебе жизни.

— Чего?! Охренел? За каким… чёртом мы вас трахать будем, сам подумай.

— Вы же!.. — Андрей осёкся и как-то осел на землю, захлопал ресницами. — А чёрт, ты же говорил…

— Ну да! Без приказа раб не работает. А так нам всё это по фигу.

Андрей вдруг захохотал. Взахлёб, до слёз. Бил кулаком по колену, по земле, не в силах ничего сказать. Эркин сначала принял за истерику. Видал он такое. И приготовился бить. Но потом не выдержал — так заразительно хохотал Андрей — и засмеялся сам.

— А мы… — наконец выговорил Андрей, — мы ж боялись вас. Говорили, что вы того, кидаетесь на всех. Не разбираете мужик там или баба, малолетка или взрослый. Лишь бы трахнуть.

— Так они, — медленно начал соображать Эркин, — так те, полы, испугались нас? Мы ж от них жались, чуть по стенке не размазались, а они… они боялись, что мы полезем, так что ли? К ним полезем?

— Ну да. А камерное правило ты же знаешь. Бей первым. Ну, ч-чёрт, ну, ни хрена себе, как получается. Нас спальниками пугали, а вас…

— А мы вас боялись до… ну, не знаю как. А они, значит… — Эркин потёр лицо. — Значит, что ж получается? Бей первым. И как попали в одну камеру, то сразу рубка. Только шевельнись, и всё.

— Получается так, — растерянно развёл руками Андрей. И улыбнулся. — Только… только труханулся ты тогда зря. Ничего б такого вам не сделали. Если б и побили, то так, для виду.

— У нас-то всё равно жизнь на кону. Кому вид, а нам на сортировке каждый синяк в счёт. — Эркин покрутил головой, откинул со лба прядь. — Слушай, а почему к полам цветных не сажали?