Аналогичный мир

— Иди сюда, индеец.

Она сидит на кровати, рядом со столиком и ест. Когда он подходит, показывает ему рукой.

— Доедай.

— Спасибо, миледи.

Она смотрела на него, пока он доедал надкусанные сэндвичи, кивком разрешила допить почти полную чашку того же коричневого с белыми разводами напитка.

— Ты сыт?

— Да, миледи. Спасибо, миледи.

— Скоро за тобой приедут.

На это трудно придумать ответ, и он молчит.

— Стань сюда.

Он встаёт перед ней, почти касаясь коленями её колен, она поднимает руку и подставляет ладонь под его мошонку и несколько раз чуть приподнимает её и опускает, словно взвешивает, потом проводит пальцами по члену. Она что, впервые разглядела? Она порывисто встаёт и оказывается вплотную к нему.

— Жалко, что я заснула ночью, — она обнимает его за шею. — Ведь ты не устаёшь от этого?

— Нет, миледи.

Он обнимает её, готовясь работать, но она тут же отстраняется, и он убирает руки.

— Принеси мою одежду.

— Да, миледи.

Знать бы ещё, где она. Ведь утром убирали. Наверное, вот это. Там, где вчера остался её халат. Он берёт аккуратную стопку вещей и оборачивается к ней.

— Да, неси сюда, — кивает она, а, когда он подходит, с улыбкой спрашивает. — Раздевать ты умеешь. А одевать?

— Да, миледи.

— Посмотрим, — смеётся она.

Одевать приходится редко. Да и обычно, пока одеваешь, так распаляются, что приходится раздевать обратно. Но он это умеет. Да и одежда простая. Чулки, пояс с резинками, трусики, бюстгальтер и вчерашний халат. Одевая её, он, как и положено, целует её, благодарит за оказанную милость. И вот она стоит перед зеркалом, оглядывая себя. Ну, теперь-то уж точно конец. Хотя кто знает, что ещё ей придёт в голову?

— Принеси свою одежду сюда. Я хочу посмотреть, как ты одеваешься.

— Да, миледи.

Он приносит из камеры свою одежду и начинает одеваться. Медленно, искоса следя за её жестами: не последует ли нового приказания. Штаны, рубашка, ботинки… Он берётся за куртку, когда она с улыбкой кивает:

— Молодец, индеец. Мало кто умеет это делать красиво.

— Спасибо, миледи.

Она подходит к нему, мягко пошлёпывает его по щеке, он целует её ладонь.

— Жди здесь, индеец.

И выходит. В ту дверь, через которую его привели сюда…

…— Та сколько ж дверей?

— Я две насчитал. В углах. У окна, и в другом, рядом с камерой…

…Он стоит, держа куртку в руках и разглядывая в зеркало спальню. И в зеркале видит, как в ту же дверь вталкивают… спальника. Дверь закрывается, и спальник стоит возле камеры и смотрит на него. Это мулат, старше него, да, точно, сильно за двадцать, ближе к сроку. Их глаза в зеркале встречаются, и лицо мулата дёргает гримаса презрительного отвращения. Но дверь снова открывается, и мулат мгновенно скрывается в камере.

— Иди сюда, индеец.

Он идёт на зов, на ходу надевая и застёгивая куртку, и, выйдя из спальни, закладывает руки за спину и опускает глаза. Его работа закончилась, и прямой взгляд не положен.

— Иди сюда.

Вслед за ней он проходит комнату со стеклянными шкафами, спускается по лестнице.

— Стой здесь и жди.

От огня в камине тянет теплом, а из-под тяжёлой двери холодом. Когда она отходит, он достаёт из кармана шапку и зажимает её в кулаке. Мимо него пробегает негр в красной с золотом лакейской куртке и выпаливает на бегу грязное ругательство. Она в глубине зала, далеко от него, стоит спиной к нему и смотрит какие-то бумаги на маленьком столике под лестницей, и, когда лакей бежит обратно, он делает быстрый выпад ногой, подсекая того. Лакей падает, с грохотом роняя поднос со всем содержимым.

— Что такое? — оборачивается она, видит ползающего на четвереньках и собирающего осколки лакея и… начинает смеяться.

— Какой ты неловкий! — наконец говорит она сквозь смех. — Собери всё и убирайся.

Лакей успевает бросить на него ненавидящий взгляд, но сказать что-то не смеет. И тут распахивается входная дверь, и в холл входит надзиратель. Засыпанный снегом, слегка пьяный и очень довольный.

— Добрый день, миледи. Я немного запоздал, ничего?

— Ничего, — кивает она. — Задержка не по моей вине, и я дополнительное время не оплачиваю. Он был готов ещё два часа назад. — У надзирателя вытягивается лицо, но она продолжает. — Но вам я возмещу хлопоты.

Она протягивает надзирателю несколько зелёных бумажек. Надзиратель растерянно кланяется.

— Так я забираю его…

— Да, конечно. Отзыв, — она улыбается, — благожелательный. Он вполне оправдал рекомендации фирмы.

— Благодарю вас, — приосанивается надзиратель. — Фирма всегда готова выполнить любые ваши заказы.

— Я буду обращаться только в вашу фирму, — она ласково улыбается.

Надзиратель щёлкает каблуками, тычком заставляет его поклониться и выталкивает во двор. Идёт снег. Крупный мягкий снег. По дороге к машине он оттопыривает нижнюю губу и ловит на неё снежинки. У машины надзиратель опять сковывает ему руки спереди и вталкивает в машину. Закрепляя цепь почти у самого пола, надзиратель бурчит:

— Ты того… молчи, что меня не было, а то… пожалеешь. Понял? — и легонько пинает его под рёбра.

— Да, сэр, — отвечает он, вытягиваясь на полу…

…Эркин допил кофе и обвёл слушателей блестящими глазами.

— Фу, чёрт, — Андрей потряс головой. — Рассказываешь ты… Я будто сам побывал.

Фредди кивнул:

— Давно это было?

— Ну, мне девятнадцать было, а сейчас двадцать пять. Вот и считай, — улыбнулся Эркин. — Шесть лет прошло.

— Мг, — Фредди поворошил угли.

— Что ж, она и слова тебе не сказала? — спросил Андрей.

— Какого слова? — удивлённо посмотрел на него Эркин.

— Ну… ты ей столько… и так, и этак… Ну, спасибо хоть.

— Накормила и надзирателю похвалила, — рассмеялся Эркин. — Чего ж ещё? Я ж не человек для неё. Так, член ходячий. Ладно, а то заведусь. И ночь на исходе. Спать пора.

— После такого рассказа, — усмехнулся Фредди, — или не заснёшь, или такого во сне увидишь…

— Ну, вы сидите, — встал Эркин, — а я спать лягу.

— А посуда опять на мне? — насупился Андрей.

— А ты как думал? Тебя же утром не будили. Ну, и валяй.

Фредди сплюнул окурок в костёр и встал:

— Пойду, стадо посмотрю.

Оставив на утро греться воду, они улеглись, завернувшись в одеяла. Эркин заснул сразу, а Андрей ещё повздыхал, поворочался. Фредди усмехнулся, не открывая глаз: «Приятных снов тебе, парень». Сам он быстро прокручивал в уме услышанное, отделяя то, что он расскажет Джонатану в первую очередь, от того, что оставит для ночного трёпа за стаканом. Но баба… все бабы шлюхи. А многие ещё и стервы. А остальные — дуры. Бетти не в счёт. Она не такая. Была. Потому и была, что не такая. Но о Бетти и думать нечего. Отболело и нечего ворошить. Надо спать.