Аналогичный мир

— Ага, и на нас. Дескать, подсказать не могли.

— Ага, вы, говорит, все заодно, все друг друга знаете, могли бы по дружбе…

— Это он дружит с вами?!

— Овод с бычком так дружит! А ваш, вроде, тихий.

— Он пьяный, а не тихий. Мы его так… возим за стадом.

— Не, наш нормальный мужик.

— А ну их всех в болото! Парень, ты бы спел лучше.

— Валяй, парень.

Эркин взмахом головы отбрасывает со лба прядь.

— А чего петь-то?

— А что хочешь.

Эркин, улыбаясь, пожимает плечами и начинает:

— Уж если ты разлюбишь, так теперь. Теперь, когда весь мир со мной в раздоре…

Многие подтягивают. Не зная слов, просто голосами ведут мелодию.

— Здоровско.

— А теперь нашу.

— Ага.

И протяжная тоскливая песня с неразличимыми словами. И всё новые и новые голоса вливаются в неё, как ручьи в реку.

Перкинс, прислушавшись к далёкому пению, поморщился.

— Завыли.

— Поют, как умеют, — пожал плечами Джонатан и стасовал колоду. — Поехали?

— Вперёд, Бредли. В карты тебе сегодня не везёт.

— Ну, он на парнях взял достаточно.

— Они давно у тебя, Бредли?

— С мая. Нанял на выпас и перегон.

— Я думал, из твоих… бывших.

— У меня своих не было, Джимми. Бери.

— Взял.

— Пас. Слаженно работают. Мальчишка твой расу потерял? Смотрю, с цветными всё.

— Это его проблема. У цветных, — Джонатан усмехнулся, — свой мир.

— И пусть они в нём остаются, — кивнул южанин.

— Нет, работники они у тебя сильные. И старший твой, Фредди, просто ас… Он натаскивал.

— Нет, я его к ним на перегон поставил. Пасли одни.

— Беру. У тебя там резервация рядом, сильно пощипали?

— Не сунулись.

— Ого! Твой старший там что, половину перестрелял, а остальные струсили?

— Стрельба по цветным теперь опасное занятие, Бредли.

— Туда русские приехали. С переселением. И им стало не до бычков.

— Ловко!

— И ни одного инцидента? Пас. Твой индеец не стакнулся с одноплеменниками?

— Он туда съездил и сам всё уладил. Ни один к стаду не сунулся.

— Ого! С чего это он?

— Ну, никакой расовой солидарности у парня, — рассмеялся Перкинс.

— Ценный раб.

— Джентльмены, — широкоплечий приземистый южанин оторвал от карт очень светлые, почти прозрачные глаза и обвёл пристальным, но несколько усталым взглядом сидящих. — К счастью или к несчастью, оставляю это на ваше усмотрение, но рабов больше нет. И с этим надо считаться.

— Вот как?! Не много ли чести?

— Кому? Мне пришлось уволить старшего ковбоя, он не поладил с пастухами. Перед самым перегоном. И гоню с ними сам.

— Не проще ли было уволить пастухов?

— Нет, — южанин усмехнулся. — Они не давали старшему воровать.

— Вы позволили цветным…

— Я был поставлен перед выбором. Уволить всех четырёх пастухов и сорвать перегон или одного старшего ковбоя и гнать самому. Беру.

— Пас. Но у вас, Бредли, команда сработана. Ваш Фредди держит их как надо.

— Не жалуюсь, — усмехнулся Джонатан. — Сдавать?

— Беру. И всё-таки, Бредли, как вам удалось так подобрать людей?

— Как всё в нашей жизни. Случайно. Они напарники. Я и нанимал их одной командой. И не вмешиваюсь в их дела.

— Имеет смысл. Беру.

Порыв ветра принёс обрывок песни.

— Даже мелодично, — усмехнулся кто-то.

— А многие из них поют, заметили? И неплохо. Беру.

— А уж свищут!

Все рассмеялись.

— Я даже подозреваю, что это система сигналов.

— Ну, это вы чересчур, Роберт. Слишком сложно для цветных.

— Да, в общем, они крайне неразвиты.

— Дон уморительно о них рассказывает. Пас.

— По банку. Я слышал. Действительно, они бывают очень комичны.

— Но совсем дураками я бы их не назвал. Большинство хитры.

— Хитрость не ум. Но попадаются очень сообразительные экземпляры. Двойной банк.

— Выкладывайте.

И взрыв смеха, радостных и негодующих возгласов. Джонатан довольно усмехнулся. Он любил дать выиграть тому, на кого никто не ставил.

— Парни, стадо не упустим?

— Сиди, старшие присмотрят.

— У них своя гульба.

— Вот пусть и прогуляются.

— А то, как к вареву, так они первые, а как к стаду… только мы их и видели.

— Куда присосался, дай и другим глотнуть.

— А чего? Тут и осталось-то…

— Вот и дай.

— Кофе там есть ещё?

— Ни хрена! Всё вылакали.

— Ну, посидели… Полночи уже.

— Парень, ты как? Не охрип?

Эркин рассмеялся:

— Не надоело голосить?

— Всё шёпотом, да шёпотом, поголосим хоть теперь.

— А и, правда, никогда в голос не пел.

— Мы на выпасе раз затянули, так нам всыпали…

— Это сейчас?!

— Да нет, до свободы.

— Ну, тогда-то понятно, а сейчас-то чего? Мы своим вот пели.

— Бычкам?

— А что? Мы и до свободы им пели. Они не стучат. Но тоже… надзиратель услышит, так мало не будет.

— Ну, это как всегда. Давай, парень.

— Ага, давай.

— Про любовь? — уточнил Эркин.

— А про что хочешь.

— Про бычков ещё не придумали.

— Ещё петь про них…

— Обойдутся.

— Давай что ли. Подвалим.

Эркин переглянулся с Андреем:

— Начинай.

— Жди, что ли? — удивился Андрей.

Эркин кивнул. Эту песня со странно простыми и рвущими душу словами он раньше никогда не слышал. А Андрей знал её сразу и по-английски, и на русском. И рассказывал, что песня эта русская, и занесли её в лагеря русские пленные, а потом кто-то перевёл и пошла она гулять от барака к бараку.

— Давай её. Только…

— Понятно, — кивнул Андрей и начал: — Жди меня, и я вернусь… только очень жди…

— Жди, когда наводят грусть… жёлтые дожди, — вступил Эркин.

Они вели песню на два голоса, и более низкий и глубокий голос Эркина поддерживал звонкий высокий голос Андрея. Остальные присоединялись, не заглушая их голосов. Многие шевелили губами, запоминая слова.

И когда песня закончилась, ещё несколько секунд посидели и стали вставать.

— Бывайте, парни.

— Хорошо посидели.