Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых

Суд также заслушал тех, кто утверждал подобно Ратлеф-Кальман с ее рассказами о том, что настоящая Франциска была убита людоедом Георгом Гроссманом, что Шанцковская умерла. Среди них был некий Бруно Гранзитцки, который через тридцать два года после события утверждал, что в июле 1920 года он встретил Франциску в Данциге, это в то время, когда она на самом деле находилась на излечении в Дальдорфе. Согласно его рассказу она нашла работу прислуги и вместе с несколькими другими молодыми женщинами отправлялась в Англию на борту судна, которое носило название «Премьер». Гранзитцки не представлял собой ничего примечательного, если бы не заявленное им воспоминание о совершенно ничем не примечательной и короткой встрече с женщиной, с которой он не был знаком и не имел никаких оснований помнить о ней, потому что, говоря об этом своем воспоминании, он отважился сообщить, что она даже сказала ему, что ее новые работодатели живут в Лондоне на улице Bedford Road {74}. Тщательное расследование этой истории, как это отметил немецкий журнал Spigel, «по прошествии лет стало почти совершенно невыполнимым» и не дало никаких результатов {75}. Никогда не теряющая надежды Доминик Оклер, которая легковерно поверила сплетням и заняла место, освобожденное Ратлеф-Кальман, с особым пылом проводила расследование этого повествования. Она проверила декларации пассажиров тех судов, что выходили из Данцига, она просмотрела все книги регистрации пассажиров, она потела над папками с делами иммигрантов в Великобритании. Не приходится удивляться, что ни один из этих документов не содержал никаких упоминаний о Франциске Шанцковской {76}.

Кроме него еще были три бывшие медицинские сестры, которые в 1966 году вышли из тени, чтобы на короткое время занять место свидетеля на суде. Шарлотта Янус, Маргарет Биннер и Эмма Бецуг – все они заявили, что работали в клинике для душевнобольных в Херренпроч в Бреслау, и утверждали, что на опубликованной в газете фотографии Франциски они узнали ту женщину, которая находилась на принудительном лечении в их больнице с 1929 по 1934 год, как раз в то время, когда на самом деле Франциска была в Америке, а после этого в клинике Ильтен в окрестностях Ганновера. Как и в случае сказки, придуманной Гранзитцки, не было найдено ни одного доказательства, способного подтвердить это довольно странное заявление {77}.

Подобные истории стали обычным делом, являясь не демонстрацией вмешательства какого-то таинственного рока, но скорее {78} свидетельством того, насколько притягательны были претензии Франциски для публики. Люди не просто хотели того, чтобы ее история оказалась правдой, нет они также хотели, и не важно, насколько противоречивы или абсурдны их истории, сами стать частью этой удивительной саги, хотели связать себя с живой загадкой двадцатого столетия. «Если человек может вписаться в историю претендентки, – так журнал Der Spigel прокомментировал показания Гранзитцки, – то он может стать частью истории вообще. Слово “ложь” не вполне характеризует сказанное им».

Однако в отличие от большей части публики на суды Гамбурга было не так-то просто произвести впечатление или вымолить у них прощение. В своем приговоре, вынесенном в 1961 году, Ганзейский земельный суд отказал не только истице в праве считать себя великой княжной Анастасией, он также вынес отрицательное решение по встречному иску, который был предъявлен Беренберг-Госслер и согласно которому истица на самом деле являлась Франциской Шанцковской. Как сказали судьи, последнее утверждение тоже не нашло достаточно достоверного подтверждения, хотя они полагали «что это весьма вероятно» {79}. Оно не нашло достаточного подтверждения по той причине, что, как это теперь видно из анализа доказательств, на самом деле Беренберг-Госслер не очень-то и старался обосновать свой иск. Вместо этого в суде он тратил большую часть времени, пытаясь опровергнуть тех, кто заявлял, что он видел спасшуюся Анастасию в той или иной провинции или стране, или же на то, чтобы опровергнуть утверждения Франциски, согласно которым великий герцог Эрнст-Людвиг с секретным визитом посещал Россию в 1916 году.

Что можно сказать о семье Франциски? Они делали все, что было в их силах, чтобы избежать участия в этом деле. К тому времени, когда начались судебные процессы в Гамбурге, Мария-Юлиана уже умерла, а Валериан, хоть и жил на принадлежавшей семье мызе, находился в Польше, входящей в число стран соцлагеря. Юрист Ганс Германн Крампф, который представлял интересы противной стороны в этом деле, в 1959 году написал Гертруде: «Исследования, проведенные в течение этого периода, подтверждают, что вы были не единственным человеком, который во время той встречи в 1938 году опознал в Анне Андерсон вашу сестру Франциску. Ваши братья и сестра тоже опознали ее, но отказались признаться в этом, ради того чтобы не стать препятствием в карьере вашей сестры… Поскольку срок давности для любого юридически наказуемого деяния истек, вам нечего опасаться, коль скоро вы теперь скажете правду» {80}. И Гертруда вновь повторила свой рассказ о том, как она узнала в претендентке Франциску, но Феликс не последовал ее примеру, он, возможно, связанный по рукам и ногам той ложью, которая содержалась в его письменном показании 1927 года, не хотел ввязываться в судебное дело. Дочь Гертруды, Маргарета Эллерик, в своей попытке переубедить Феликса писала ему: «Далеко не каждый может сказать, что у него есть родная сестра, которую важные, наделенные властью люди в течение десятилетий ошибочно принимали за дочь русского царя!» {81} Однако ничто не могло повлиять на решение Феликса, и во время всех судебных слушаний он так и не сделал никакого официального заявления

Ложь, умолчание, отказ от ранее данных показаний и от выполнения ранее взятых обязательств – все это было на руку Франциске. Ее разоблачили, опознали, установили ее личность и даже вынудили признаться, что она мошенница, и тем не менее во всех случаях она ухитрялась выйти сухой из воды. Все это является замечательной демонстрацией необыкновенной власти этого самого романтического мифа двадцатого столетия и необычайных способностей Франциски. Люди хотели верить и поэтому верили даже перед лицом всех доказательств, подтверждавших противное. В конечном счете для большинства людей в этом мире Франциска Шанцковская, эта деревенская девушка из провинции, душевнобольная работница завода, стала великой княжной Анастасией.

Эпилог

После столь многих десятилетий торжества убедительных и не вызывающих сомнения доводов в пользу Анны Андерсон, после многих признаний подлинности ее «воспоминаний» и мелких деталей, подтверждающих поданный ею иск, результаты проведенного в 1994 году ДНК-анализа потрясли многих из тех, кто верил, что претендентка является великой княжной Анастасией. Ведь, как настаивал в свое время Глеб Боткин, «просто невозможно принять польскую крестьянку за великую княжну» {1}. Дочь Боткина, Марина, и его зять Ричард Швейцер придерживались той же точки зрения: хотя они никогда не ставили под сомнение честность и принципиальность ученых или полученные результаты генетического анализа, они отказывались признать заключение, вынесенное по результатам анализа. Ткань внутренних органов, которая была взята для проведения анализа, «не принадлежала телу той Анны Андерсон, которую мы знали. Должно быть, была произведена подмена». Они протестовали не столько из-за того, что претендентка больше не могла считаться Анастасией, сколько из-за высказанного предположения, что она – это Франциска Шанцковска. «Все мы, кто знал ее, – говорил Швейцер, – никоим образом не можем увидеть в ней польскую крестьянку. Это противоречит здравому смыслу тех людей, которые знали Андерсон» {2}. Он заявлял, что сама мысль о том, что она была Франциской Шанцковской, являлась «абсурдной и оскорбительной» {3}.

Не исключено, что тот факт, что Анна Андерсон на самом деле была Франциской Шанцковской, казался таким невероятным потому, что люди ожидали, что разгадка столь грандиозной и фантастической тайны должна быть такой же грандиозной и фантастической. Генетический анализ и его научно обоснованные и не оставляющие сомнений выводы не дают ничего, что позволило бы дать ответ на повисшие в воздухе вопросы, трезающие сторонников Андерсон. Как по воле случая могла провинциалка из деревни оказаться воплощением столь совершенного подобия русской великой княжны? Насколько были велики шансы на то, что по стечению обстоятельств у нее будут тот же рост и вес, как и у невысокой Анастасии, такие же как у нее глаза и волосы, а также болезнь hallux valgus? Как ей удалось собрать и представить суду столько на первый взгляд рассчитанных только на узкий круг сведений о семье императора и ее частной жизни? Как она смогла развить свои очевидные способности к иностранным языкам или научиться играть на рояле? Как она смогла убедительно сыграть роль дамы изысканного воспитания, якобы искушенной во всех тонкостях этикета? Почему собранные в течение почти семидесяти пяти лет доказательства того, что Анна Андерсон не может быть Франциской Шанцковской, должны быть отброшены в сторону из-за какой-то цепочки генетических кодов? Но совпадение имеет свои границы, и все это крайне запутанное дело нельзя сводить к простой случайности и чистому везению авантюристки.

Здесь свою роль сыграли ошибочные предположения и домыслы, имеющие в основе ошибочные сведения, накопленные за десятилетия. Люди полагали, что факты признания в претендентке Анастасии были неопровержимо убедительны, что ей было известно слишком много – взять хотя бы воспоминания о «мужчине с карманами» и ее ответы на вопросы принца Сигизмунда, – чтобы не поверить в то, что она не является Анастасией. Ее сторонники полагали, что она демонстрирует весьма впечатляющее владение иностранными языками, что она убедила в своей «подлинности» слишком много экспертов, которые изучали ее почерк и фотографии. Публика верила, что «крестьянка из провинции», какой была Франциска, не могла обладать способностями к иностранным языкам или к запоминанию и усвоению большого объема сведений. Нельзя было оставить без внимания сделанные ее семьей заявления, согласно которым Франциска, в отличие от женщины, спасенной из канала Ландвер, никогда не была беременной и не получала никаких ранений во время происшествия на заводе AEG. Конечно, все эти суждения были ошибочными, но правду не знал никто, ту правду, которая оставалась скрытой, и всякая попытка рассказать о ней подавлялась по мере того, как миф о спасенной великой княжне набирал силу.

Люди хватались за противоречия, говорили, что Франциска носила обувь большего размера, чем Андерсон, что она была выше и толще, имела другой цвет волос. И хотя подобные заявления не получили поддержки в ходе судебного расследования, все равно личные воспоминания и впечатления по-прежнему выдвигали в качестве доводов, позволяющих игнорировать результаты генетических исследований {4}. Кроме того, настаивали они, были же и другие исследования, результаты которых прямо противоположны решению суда, принятому в 1994 году. Например, после того как в семидесятые годы Верховный федеральный суд Западной Германии вынес отрицательное решение по иску Франциски, доктор Мориц Фюртмайр провел два фотометрических исследования претендентки. Первое исследование, проведенное с использованием разработанной им системы, называемой Personen-Identifizierungskartei, или P.I.K. Method, и представлявшей собой первый вариант метода составления фоторобота, построенного на изучении размерных характеристик, которые Фюртмайр назвал основными точками на лице – глубина и диапазон расстояний применительно к определенным чертам лица, размерные соотношения между которыми никогда не меняются со временем {5}. Согласно Фюртмайру, претендентка являлась Анастасией, по его словам, результаты исследований с помощью P.I.K. Method считались полноноценным научно обоснованным доказательством в практике юридической системы Западной Германии {6}. Кроме того, Фюрт-майр провел сопоставление фотографии правого уха Франциски с правым ухом великой княжны. Он установил семнадцать точек соответствия между этими двумя женщинами, а это, как он говорил, на пять точек больше, чем необходимо по закону ФРГ, чтобы установить идентичность личности {7}.

Это представляло собой несомненную проблему. Вот что писала сестра императрицы Александры Федоровны, Виктория, маркиза Милфорд Хэйвен, в письме, посланном ею в 1930 году княгине Ксении Георгиевне: «Одним из непреодолимых препятствий, которые не позволяют мне положительно решить вопрос об идентичности претендентки, является то, что уши Андерсон имеют совсем другую форму, нежели уши Анастасии, форму которых я помню очень хорошо. Их я и моя сестра Аликс бывало называли “атавизмом”, поскольку уши Анастасии были очень близки по форме к тем, какие были у моего дяди и не имели ничего общего с обычными ушами. Как Ирэна, так и мой брат согласны со мной по данному вопросу. В настоящее время является признанным фактом, что форма раковины и мочки уха остаются неизменными со дня рождения человека и до его смерти» {8}.