Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых
Шрифт:
Полиция Берлина так и не смогла установить, что Неизвестная на самом деле является Франциской, потому что вопреки рассказам о широком и настойчиво проводимом расследовании полицейские на самом деле не слишком напрягались, чтобы установить личность таинственной пациентки {8}. Кроме того, что персонал городских больниц и клиник для душевнобольных тоже не изучает информационные бюллетени, издаваемые полицией, по крайней мере если взять в качестве примера Дальдорф. В 1917 году Франциска провела в Дальдорфе четыре месяца, и тем не менее в 1920 году никому и в голову не пришло проверить, не была ли Неизвестная когда-либо пациенткой этой клиники. Разве это говорит о том, что Франциска не являлась Неизвестной? На самом деле ответ на эту сложную на первый взгляд загадку прост: больница имела десяток корпусов с множеством палат, штат в несколько сотен человек, работающих посменно, и более полутора тысяч пациентов на излечении единовременно. Никто в 1920 году просто не смог бы вспомнить Франциску. В 1917 году она была обычной,
Здесь нужно добавить, что невозможность установить личность Неизвестной позволяет лучше понять, почему Франциска пыталась покончить с жизнью. Не было ни одного человека, кто беспокоился бы о ней и настойчиво стремился бы найти ее. Даже дружественно настроенная «мама Вингендер» выжидала как минимум три недели, прежде чем заявить об исчезновении Франциски. У Франциски не было друзей, которые помогли бы установить ее личность, у нее не было даже товарищей по работе или просто знакомых. Все это означало, что ее роль в жизни окружающих людей была ничножно мала. Франциска существовала на обочине общества, никому не заметная и не нужная. Самоубийство выглядело для нее привлекательнее, чем еще один день, полный одиночества и душевной боли.
Потребность бежать от своей прошлой жизни, желание хоть ненадолго получить передышку заставили Франциску молчать о своем прошлом и превратиться в Неизвестную, а в конечном итоге заявить о претензиях на княжеский титул. Судя по всему, впервые подобные мысли посетили Франциску в Дальдорфе, в больничной библиотеке, когда она там натолкнулась на газеты, которые, как вспоминала об этом медсестра Малиновская, были полны рассказов о семье Романовых и об их вероятной казни {10}. Потом ей попался журнал, который изменил ее жизнь, – Berliner Illustrirte Zeitung от 23 октября 1921 года, – в нем были помещены обширные статьи о последних днях семьи русского императора и замечательные фотографии великих княжон, а также слухи о том, что великая княжна Анастасия смогла спастись и что она была тайно вывезена из России.
Возможно, что в первый раз Франциска унесла из библиотеки этот журнал и спрятала его у себя под матрацем, руководствуясь простым интересом, но вскоре этот интерес превратился в навязчивую идею, по мере того как она снова и снова читала об этой дразнящей ложными надеждами истории о благородстве и революции, о любви и смерти. Должно быть, все это нашло мощный отклик в ее душе, учитывая, что осенью 1921 года Франциска искала возможности уйти от действительности. Начало всему положило желание отвлечься и достаточно скромные надежды получить немножечко больше внимания и обладать некоторыми привилегиями, на которые вправе рассчитывать женщина, вероятно, имеющая титул великой княжны. Медсестры в Дальдорфе именно так и отреагировали на эту историю: они стали делать Франциске небольшие подарки, приносить книги и, как вспоминала Малиновская, «относиться к ней с большим внимнием и человечностью» {11}. Наверное, в первый раз в жизни Франциска стала центром внимания, ее сочли лицом, которому нужно особое обращение и уважение, хотя она понимала, что лжет. Возможно, именно поэтому Франциска потребовала от медсестер, чтобы те хранили ее секрет в тайне, чтобы эта история не выходила за пределы ее палаты в Дальдорфе. В первые дни никто не настаивал на изложении подробностей, да и кто в городской клинике для умалишенных мог с уверенностью опровергнуть ее заявления?
Все это было плодом воображения Франциски, несмотря на появившиеся позже утверждения, что суть претензий была сформулирована Кларой Пойтерт {12}. Подобное мнение имеет в основе неверные представления о Франциске, согласно которым она была всего лишь «неотесанной польской крестьянкой», не имела образования, необходимого для того, чтобы собирать сведения и изучать иностранные языки, что провинциальная девушка не могла обладать манерами, а «душевнобольная» работница завода не обладала остротой ума, необходимой чтобы поддерживать интерес к загадке длиной в жизнь.
Однако и Теа Малиновская, и Эмилия Барфкнехт утверждали, что Франциска доверила им свой «секрет» еще до появления Клары Пойтерт в Дальдорфе {13}. Здесь будет уместно вспомнить еще одно ложное представление, согласно которому Франциска, вдохновленная журналом Berliner Illustrirte Zeitung, первоначально заявила, что она является великой княжной Татьяной, и лишь потом стала убеждать всех, что она – великая княжна Анастасия, после того как баронесса Буксгевден заявила, что для второй дочери Николая и Александры у Андерсон слишком малый рост {14}. В статье из журнала подробно рассматривались слухи, касающиеся только
уцелевшей Анастасии, а Пойтерт как раз настаивала, что она, приехав в Дальдорф, обнаружила там Татьяну. Если бы между этими двумя женщинами существовал какой-то сговор, можно не сомневаться, что они согласовали бы свои версии и обе придерживались версии, изложенной в журнале. Кстати, если учесть, что этот журнал сыграл поворотную роль в формировании претензий Франциски, почему ей не обращать внимание на все, что там говорилось об Анастасии?Вполне может быть, что Франциска мало знала, сколько русских эмигрантов в Берлине, или о том, сколько близких родственников Анастасии живет в Европе. Но ей наверняка было известно, что есть люди, которые сравнительно просто могут положить конец ее маленькой авантюре, если эта история получит широкую огласку. Но Пойтерт помешала Франциске не дать придуманной ею истории не выйти за пределы Дальдорфа. В результате появилась целая вереница посетителей, желавших установить ее личность, что постоянно грозило ей разоблачением, именно этим объясняется стремление пациентки отвернуться к стене или спрятаться под одеялом, когда она оказывалась лицом к лицу с теми, кто знал Анастасию. Вместе с тем подобное внимание не могло оставить ее равнодушной. После визита, который нанес ей фон Швабе, Франциска отправилась на поиски медсестры Эмилии Барфкнехт. «В состоянии сильного возбуждения, – вспоминала Барфкнехт, – она выспрашивала меня, действительно ли у нее есть сходство с одной из дочерей русского царя» {15}. Возможно, что это подтолкнуло ее к сделанному выбору. Если бы она сказала правду о том, кем она является, ей пришлось бы вернуться в будущее, где не было ничего, кроме тяжелого труда, бедной комнаты в квартире Вингендеров, матери, которая не хочет знаться с дочерью, и неустроенной жизни в Берлине времен Веймарской республики, одним словом, всему тому, что привело ее к самоубийству.
Поэтому Франциска заявила, что она является великой княжной Анастасией, и стала жить вместе с семьей фон Клейстов, в роскошных апартаментах, где слуги заботились обо всех ее нуждах, а хозяева обеспечивали ее одеждой, едой и медицинским обслуживанием. Первый раз в жизни ей не нужно было беспокоиться о самых простых нуждах, и Франциска поняла, что до тех пор пока ее притязания вызывают интерес, до тех пор пока остается тайной то, кем она является в действительности, она будет окружена заботой и вниманием. Она стала центром хрупкой вселенной, созданной ее же воображением, мирка, опасно стоящего на чистом обмане, и любой неверный шаг раз и навсегда мог бы разрушить всю ее жизнь. То, что на первых порах началось как проделка, имеющая целью привлечь внимание, постепенно разрослось в сложную сеть, сотканную из лжи. С каждой встречей, с каждым ложным заявлением, с каждым ее настойчивым утверждением, что она и есть великая княжна Анастасия, Франциска загоняла себя в ловушку, из которой не было выхода. В любой момент ее тайна могла быть разгадана, мистификация разоблачена, а ее настоящая личность установлена.
По мнению тех, кто занимается историей Андерсон, кто старается установить момент, когда Франциска приняла ясное и осознанное решение прожить во лжи всю отпущенную ей жизнь, это было лето 1922 года. Тогда Франциска ушла из апартаментов фон Клейстов и отсутствовала в течение четырех дней. Поскольку данное событие является поворотным моментом в истории ее притязаний, а также событием, которое позднее сыграло ключевую роль в выяснении ее личности, имеет смысл пересмотреть события тех дней, но уже с учетом сведений о реальной личности Анны Андерсон.
Франциска ушла от фон Клейстов утром 12 августа 1922 года {16}. Баронесса фон Клейст высказала предположение, что она сбежала, чтобы встретиться с Кларой Пойтерт, однако осмотр, который провела полиция в неуютной квартирке последней, не обнаружил никаких следов пребывания здесь Франциски, да и сама Пойтерт утверждала, что ее здесь не было {17}. Правда, позднее Пойтерт настаивала, что Франциска в это время находилась у нее и что в течение всех трех дней она не покидала ее квартиры. Кстати, это заявление, несмотря на его очевидную недостоверность, было подхвачено и повторено Ратлеф-Кальман {18}.
На самом деле Франциска, в силу каких-то личных причин, вернулась в квартиру семьи Вингендер на улице Neue Hochstrasse. Возможно, она пришла в эту квартиру, потому что она представлялась ей единственным убежищем, которое было известно ей за все время жизни в Берлине, и фрау Вингендер относилась к ней с добротой, тогда как другие холодно и безразлично. Около десяти часов утра в ту субботу Дорис Вингендер, услышав стук в дверь и открыв ее, с изумлением обнаружила на пороге Франциску, которую никто из них не видел с момента ее внезапного исчезновения в феврале 1920 года. От Франциски пахло дорогими духами, на ней была новая, дорогая одежда, по словам Дорис, «как на настоящей даме» {19}. Однако сама Франциска выглядела смущенной и расстроенной; в 1920 году, сказала она, ей довелось познакомиться с богатым джентльменом, спустя какое-то время семья русских эмигрантов позвала ее жить в их берлинской квартире, так как они «ошибочно приняли ее за кого-то другого», за очень важное лицо. По словам Франциски, все это стало угнетать ее, и она ушла оттуда. В кошельке у нее было примерно 150 марок (около 26,5 доллара в ценах 2011 года), конверт с открытками с изображением членов семьи российского императора и маленькая золотая свастика {20}.