Анастасья. Парижский роман

– Скорее друг семьи – как видите, я немного старше ваших друзей. На самом деле я крёстный Жан-Ива, но это было так давно, что, пожалуй, не стоит вспоминать… Мы с Батистом – его отцом, которым я, конечно, безмерно восхищаюсь, – в некотором роде дружим. Хотя я никогда не разделял кое-каких его взглядов – к примеру, неприязни к неотроцкистам.

– Так вы тоже философ, как Батист де Курзель? – предположила Настя.

– О нет, гораздо скромнее… Преподаю сравнительную политологию и историю – рядовой лектор.

– В Ля Гранд-Эколь? – попыталась угадать Настя, уже наслышанная о лучших парижских учебных заведениях.

– Вы слишком хорошего мнения обо мне! Нет, всего лишь во Франко-американском колледже при Сорбонне, где пригодилось моё умение без запинки болтать по-английски.

– Не слышала об этом колледже, – честно призналась Настя.

– Неудивительно. Это небольшое и в академическом плане довольно среднее заведение, созданное для богатых американцев. Они любят Париж, а французский учить не хотят, поэтому для них это отличное решение. Впрочем, не только для них… Ещё, кстати, раньше я недолго преподавал в Нантере – знаете, есть такой университет?

– О да, конечно.

– Удивительно, сколько вы уже знаете! Впрочем, русские необыкновенно талантливы, – заметил демонический Рафаэль. – Я много лет учил ваш язык, но, увы, вряд ли смог бы поддержать с вами разговор. А в России каждый второй прекрасно говорит по-французски, как и вы.

– Вы бывали в России?

– Бывал… У меня русские корни, по материнской линии. Впрочем, я, как обычно, нескромно увлёкся собственной персоной. А вы… Сколько вам лет?

Настин бокал замер в воздухе.

– О, извините, я так бесцеремонен!

– Ну почему же. Мне семьдесят пять!

Ей вдруг стало почти весело под влиянием чудесного согревающего напитка, в котором Настя, хоть и не могла похвастать обширным опытом, всё же распознала бордо.

– Так и знал, двадцать с хвостиком! – безошибочно определил её новый знакомый. – Я вам завидую: впереди столько открытий, встреч, ошибок… Знаете, особенная прелесть ошибок в том, что потом их совершать всё сложнее…

– А… Откуда вы знаете Батиста? – попыталась сменить тему Настя.

– О, это долгая история… Кстати, Батист и Жюльет не придут. Я встретил их в театре и знаю, что они собирались заглянуть на пару минут, но не смогут. Можете считать, что я их заменяю, – высокопарно заявил он. – Хотели с ними познакомиться? Вы им понравитесь, это милейшие люди! Батист без ума от России и наизусть цитирует Достоевского.

– Надо же, а я его не читала! – выпалила Настя, тут же пожалев об этом.

– Не читали Достоевского? Жаль. А он наверняка сравнит вас с… как же её звали?.. Настасьей Филипповной! Почитайте. Если не ошибаюсь, это «Идиот».

Настя, попивая удивительно приятное вино – кажется, лучшее из того, что она пробовала, – с интересом рассматривала самовлюблённого брюнета. Пожалуй, его лицо могло считаться красивым, даже неожиданно мужественным для француза – но, если присмотреться, в нём было что-то неприятное…

– Вам же здесь неимоверно скучно, да? – вдруг ни с того ни с сего заявил Рафаэль, подливая Насте чудодейственного напитка, без которого она вряд ли призналась бы, что не знает произведений из школьной программы. – Ваше лицо. Не обижайтесь, но у вас всё написано на лице. Это такая редкость!

Действительно, Настя невольно покраснела, хотя чувство лёгкости, возникшее после бокала бордо, не проходило.

– Видите ли, я хорошо разбираюсь в людях, и это не бахвальство, а констатация факта. Думаю, не ошибусь, если скажу, что вам трудно вписаться в эту насквозь французскую компанию – хотя вы умны, прекрасно говорите по-французски и завоевали сердце нашего малыша Жан-Ива. Я прав?

– Вы… как это будет… ясновидец? – улыбнулась Настя.

– Ясновидящий. Нет, просто вы мне интересны, потому что вы – другая. Это не делает вас лучше, но это несомненно так.

Что это? Флирт? Настя невольно начала поглядывая на дверь: почему-то ей было бы неловко, если бы Жан-Ив или кто-нибудь другой стал свидетелем этого разговора.

– Чувствую, что я вам надоел, поэтому удаляюсь! – как будто прочёл её мысли Рафаэль. – Надеюсь, вам понравилось вино – это из виноградников моих друзей в Сент-Эмильоне.

Едва Настя успела открыть рот, чтобы произнести что-то банально-вежливое вроде «приятно было познакомиться», как демонически-чёрный тип, приветливо подмигнув, испарился так же внезапно, как и появился, а в руках у неё оказалась стильная визитка с иссиня-чёрными буквами:

Профессор Рафаэль Санти-Дегренель, политология и история

Вернувшись к гостям, по-прежнему занятым друг другом, Настя не обнаружила нового знакомого: по-видимому, он ушёл, не попрощавшись ни с кем из присутствующих.

Глава третья. Философ с острова Ре

Париж, 2018

Дело Обенкур поневоле отошло на второй план: «жёлтые жилеты» прочно заняли заголовки новостей. Но как следственный судья не только по должности, но и по душевному призванию, Жан-Люк Моди не мог не думать о злополучной миллиардерше. Почему-то прокурор до последнего не хотел передавать расследование в их руки: по всем признакам он давно был обязан обратиться к судебным следователям, но по-прежнему тянул резину…

Как Моди знал из своих источников, дочь Марианны Валери недавно предоставила в распоряжение правосудия новые документы, и, по-видимому, там было достаточно много «жареного». Эти материалы, предварительный допрос фотографа Франсуа Барнье, насмерть напуганного предстоящим разбирательством, вся масса информации об этой загадочной женщине, Марианне Обенкур, – всё это, как парижская детская карусель, беспрестанно крутилось в его голове. Даже когда он разговаривал по телефону с женой или обедал с коллегами, Марианна Обенкур не переставала занимать его воображение.

Моди подозревал, что прокурор не хочет передавать дело следственным судьям просто потому, что на носу Рождество и всем хотелось бы поскорее забыть об уличных забастовках и разойтись на долгожданные каникулы. Возможно, существовали и другие соображения, о которых судья не знал или не мог знать…

В этот день, совершив традиционную утреннюю пробежку, Моди собирался перед работой зайти выпить кофе у стойки бара, но неожиданно вспомнил нечто важное и остановился прямо посреди улицы. Как не раз бывало, масса информации, которую он переварил, наконец выдала промежуточный результат – плодотворную идею, которую можно было использовать.