Анастасья. Парижский роман

В этот момент Борис ясно вспомнил, как однажды они вдвоём с Анри почти вломились к Санти-Дегренелю в его профессорскую резиденцию – неужели это было на самом деле? Впрочем, Рафаэль нисколько не смутился:

– Анри Фурнье… Нет, не знаю такого!

– Он выпускник Ля Гранд-Эколь. Когда-то тоже занимался исследованиями – кажется, в институте SNRC 35 .

– Послушайте, я знаю одного Фурнье – Антуана. Антуан Фурнье! Вот он как раз работает в SNRC.

– О, точно, это его дядя!

35

Вымышленная аббревиатура.

– Замечательно! Позвоните мне на днях, возможно, я найду его контакты. Или обратитесь прямо в институт.

– Спасибо, я буду очень признателен. И передавайте привет Насте! – напоследок не удержался Борис. Раз уж Рафаэль сам завёл о ней разговор…

– Да, непременно… Любопытно, что вы так её называете – теперь она сама зовёт себя Анастазья! Если увижу, обязательно передам, что встретил вас. Она будет рада!

«Если увижу», – мысленно повторил Борис. – Значит, он с ней не живёт? Всё-таки невероятно противный тип».

Париж, 2004

Столетний лифт, наверняка видавший Наполеона – если не Первого, то Третьего точно, – находился внутри лестничного пролёта и казался таким крохотным, что Боря не решился им воспользоваться. Поднимаясь по витой лестнице со стёртыми каменными ступеньками, он уже начал сомневаться, правильно ли поступил: всё-таки надо было позвонить заранее! Он знал, что во Франции не принято так запросто являться к другу в гости. Но после всех перипетий со стипендией, которую Институт политических и социальных наук обещал, но не собирался ему назначать, Боре так захотелось увидеться с Анри, что ноги сами привели его в Бельвиль.

Домофоном пользоваться не пришлось: он вошёл внутрь подъезда с какими-то хипповатыми типами. Поэтому теперь, добравшись до знакомой ему слегка обшарпанной двери, Боря просто постучал. Никакого ответа. Он попробовал снова – тщетно. И вдруг…

– Анри, ты чего, ключ забыл? – прозвучало за дверью на чистом русском со знакомыми визгливыми нотками.

Боря отпрянул, как от удара током, но было уже поздно. Нина Поярчук… Дверь распахнулась, и бывшая однокурсница предстала перед смущённым Борей, облачённая в явно принадлежавшую Анри футболку с изображением Фиделя Кастро. Её растрёпанные волосы и неаккуратный макияж не вязались с привычным образом «Мисс Тамбов – 99», который он так хорошо помнил по институту.

Поярчук, ничего не говоря, выразительно сверлила Борю взглядом. Тот, в свою очередь, настолько смутился от неожиданности, что даже не решался поздороваться. Молчаливый поединок рисковал неприлично затянуться, но, к счастью, за Бориной спиной нарисовался Анри, гружённый связкой продуктовых пакетов.

– А, друган, заходи! Тут вот… э… Нина зашла в гости. Будешь с нами ужинать?

Через десять минут накрашенная и переодетая Нина, недружелюбно поглядывая на Борю и яростно – на Анри, устроилась на большом старом диване с бокалом кот-дю-рон. На фоне серой обивки ярким пятном выделялся её внушительный бюст: казалось, красный вырез живёт своей, отдельной жизнью, не связанной с окружающей действительностью. Анри изредка бросал в её сторону многозначительные взгляды, не забывая поддерживать беседу и раскладывать принесённые припасы.

Не решаясь приблизиться к Поярчук, Боря уселся как можно дальше, на протёртое икеевское кресло. Он чувствовал всё возрастающую неловкость и собирался с силами, чтобы попрощаться.

– Sant'e – за ваше здоровье! – благодушно произнёс Анри, который, казалось, был бесконечно рад поболтать с двумя русскими сразу. – Ну, что нового, чувак? Дали стипендию?

– Если бы! Кормят завтраками. Околею тут, пока ждать буду. Вообще думаю убираться к чёртовой матери, зачем мне эти мучения?

Боря, истощивший все свои ресурсы, действительно подумывал сматывать удочки: на что ему жить в Париже, где один поход в магазин обходится минимум в двадцать евро?

– Да брось, всё наладится! Обещали – значит, дадут! – не терял оптимизма Анри. – Кстати, слышал про концерт Рено в «Олимпии»? Цены очень высокие, а то я бы купил билет.

– Что за «Рено»? – вмешалась Нина.

– Певец такой. Левак, нонконформист, бунтарь. На арго поёт.

– Блин, я думала, вы о машине… – разочарованно протянула Поярчук.

– Сама ты «машина», – обиделся Анри. – Классный чувак этот Рено, у него офигительные песни. Он мне всегда нравился, да, но – как это сказать – уже устаревалый.

– Устаревший! – поправила Нина.

– Ну да. Ты не стесняйся, наливай себе вина!

– Вот ещё! – фыркнула она. – А сам мне не нальёшь?

Анри, усмехнувшись, налил ей полный бокал, не сводя глаз с красного декольте.

– Вы, русские, живёте… как сказать… в традиционном обществе. У нас же женщины сами всё делают – и вино себе наливают, и пальто надевают. Я балдел от этих штук в Москве, когда бывал на стажировке. Это сексизмом называется, знаешь, крошка!

– Нашёл себе крошку! Лучше ужин приготовь, сексист, – отрезала Поярчук. – Борька, так тебя правда кинули со стипухой в Ля Гранд-Эколь, да?

– Типа того.

– Да уж… Хорошо, что мне не надо никакие стипендии просить – слава богу, родители нормальные! Тебя же этот де Кортуан, директор Ля Гранд-Эколь, сам пригласил и стипендию обещал – разве нет? Ты, кстати, с ним встречался? Говорят, обалденно крутой чувак: в джинсах ходит, со студентами тусит, травку курит. Даже Ширак его принимает как родного. Хотя, вообще-то, он голубой. Вернее бисексуал.

– Кто, Ширак? – не понял Боря.

– Какой Ширак – де Кортуан! Так говорят, по крайней мере, – заявила Поярчук с видом полной осведомлённости. – Я о нём читала в Интернете: он ещё в Школе администрации 36 был одним из первых, поэтому все смотрели сквозь пальцы на его фокусы – он ведь немного того, ненормальный, что ли… Студенты называют его Джонни – знаешь? Как Джонни Халлидея, рокера этого старого. Очень продвинутый мужик!

36

Имеется в виду Школа национальной администрации (Ecole Nationale d’Administratrion).

Вернувшись из кухни с большой миской спагетти, Анри прервал её болтовню, и все трое принялись за макароны, показавшиеся Боре неожиданно вкусными: умеют же эти французы из ничего сделать конфетку!

– Спагетти «Карбонара», фирменные, – с гордостью объявил Анри, энергично поглощая свою порцию. – А кто ещё из ваших во Франции?

– С курса – никто. Хотя нет, Настя Белкина! Она в Лионе, правда, бедняжка – не прокатило в Париж! – не без удовольствия заметила Нина. – Настя-то рассчитывала приехать к своему парижскому приятелю, у них же в прошлый раз закрутилось – тогда, на стажировке. Борь, помнишь этого Жан-Ива? Очкарика такого?

Боря слегка покраснел: ещё бы, он помнил, как на прошлогодней стажировке Настя неожиданно ушла с одной из вечеринок с маловразумительным худым субъектом в очках и после этого практически не появлялась на занятиях…

– Придурок этот Жан-Ив, сразу видно! – не унималась Нина. – Я с ним двух слов сказать не смогла. Но Настя на всё готова, что ей терять!

– Вообще-то этот Жан-Ив – сын Батиста де Курзеля, – не выдержал Боря, не питавший тёплых чувств к Настиному дружку, но ещё больше раздражённый тирадами Поярчук.