Анатолий Петрович Ваксмут герой Моонзунда

– Впечатление такое, что делать нам здесь больше нечего, - проговорил командир.

– Жаль миноносца, но надо уходить.

Что можно было ему возразить? И мы молча согласились с ним.

– Где секретные книги и документы?
– спросил я капитана.

– У меня в каюте.
– И с этими словами он поспешно стал спускаться по трапу вниз и пропал в клубах дыма.

Когда командир, с трудом пробившись в свою ближайшую от входа каюту, вышел к нам с парусиновым портфелем под мышкой (жаль, что секреты перед боем не выносились на мостик), 'Храбрый' был уже возле нас. Оттуда под призывное махание рук неслись неистовые крики нашей команды, столпившейся на полубаке.

– Спасайтесь! Спасайтесь!

Доблестный командир 'Храброго' Рененкампф, застопорив машины; взял рупор и крикнул:

– Переходите на 'Храбрый'!

Затем полный ход назад. Стоп. Толчок - и два корабля, так много пережившие в тот день, по-своему 'нежно расцеловались', застыли друг возле друга, чтобы затем разойтись навсегда.

Думать было некогда. Сквозь дым, валивший из-под полубака 'Грома', все оставшиеся перебросились через поручни. Командир на секунду замялся, а затем, махнув рукой, повинуясь крику 'Скорей, скорей!', тоже перешел на 'Храбрый'. Последним, если не считать двух сумасшедших, которых, несмотря на попытки, так и не удалось стянуть с их мест. Они бешено отбивались. 'Храбрый' уже отходил от 'Грома'. Боцман в скором времени пропал за дымом, продолжавшим валить из средней части корабля, а торпедист, нелепо размахивая руками в сторону противника, все еще откалывал свой жуткий танец. Стеньговые флаги гордо реяли над тонущим миноносцем'.

Отчаянный командир пожелал погибнуть со своим кораблем, но экипаж оказался против такого хода событий. И Ваксмут был насильно снят с 'Грома' своими матросами. На всем протяжении боя рядом с командиром корабля 'Гром' А. П. Ваксмутом стоял секретарь судового комитета Соловьев, руководитель большевистской организации на эсминце.

После Октябрьской революции Ваксмут остался не у дел. Он тяжело переживал упразднение Командующего Балтийским флотом и разложение личного состава экипажей. Ушёл с флота, что бы этого не видеть.

А.П. Ваксмут вспоминал: 'Вскоре после большевистского переворота так называемый Центробалт в Гельсингфорсе, где находился почти весь действующий флот, заявил, что он не нуждается больше в командующем флотом и будут командовать они сами.

В это время действительно флот почти потерял свою боевую силу, лучшая часть команды разъехалась по домам, а оставшиеся занимались митингами и требованиями себе различных земных благ, вроде калош и т. д.

Не помню, по чьему почину, но было предложено всем офицерам собраться в Морском Собрании для решения - что же делать дальше?

Офицеры собрались в большом количестве. Не помню, кто председательствовал, но вспоминаю лейтенанта Ладыженского, говорившего о том, что до сих пор мы, офицеры, подчинялись всем распоряжениям, чтобы удержать боеспособность флота, но что теперь довольно, флот воевать не может, и мы можем делать то, что повелевает нам наша совесть, а не какие-то там комитеты, что мы не желаем быть участниками в развале флота.

Представители Центробалта, пронюхавшие про это собрание и сидевшие слева от председателя, очень заволновались, и после того, как были выступления нескольких офицеров о том, что нужно продолжать работать с большевиками, они успокоились, убедившись, что часть офицеров остается с ними.

Мое личное положение тогда было идеальным. Я был назначен в Минную оборону, где получил в командование строящийся сторожевой корабль 'Чибис'. Приехав на завод, я увидел лишь торчащие ребра шпангоутов. Корабельный мастер сказал, что мое присутствие может потребоваться не раньше чем через полгода. Таким образом, я жил на берегу, получая хороший оклад, а главное - не имея ни одного матроса под своим командованием. Между тем развал флота двигался большими шагами вперед. Многие офицеры, также потеряв веру и идею службы, предавались карточной игре и пропивали то, на что не имели права. В Морском Собрании, еще оставшемся не тронутым большевиками, с утра до вечера можно было видеть господ офицеров, играющих открыто на деньги в покер, а в городе на частных квартирах - в железку и банк, и невольно создавался вопрос - кто же еще несет службу на кораблях и остался ли еще кто-нибудь, кто интересуется кораблями?

Я решил обратиться за советом к контр-адмиралу Михаилу Андреевичу Беренсу. Он мне ответил: 'Подождите, через неделю я еду в Москву, а когда вернусь, скажу вам, что делать'.

В начале декабря 1917 года он вернулся обратно, и, явившись к нему, я получил пакет для передачи генералу Алексееву.

Михаил Андреевич сказал: 'Поезжайте в Новочеркасск, где явитесь на Барочную улицу, ? 2, передайте пакет генералу Алексееву, там создаются силы для борьбы с большевиками. По приезде в Петербург идите в кафе на Морской, там к вам подойдет капитан 1-го ранга Павел Михайлович Пиен, который расскажет, как ехать дальше'.

Уезжая из Гельсингфорса, я многим из своих приятелей рассказал о том, что мне передал Михаил Андреевич. Почти все уверяли, что они также приедут, но приехали и остались только два брата Ильвовы - Борис и Сергей.

Придя в кафе, я сразу увидел Павла Михайловича, сидящего за столиком в штатском платье. Для тех, кто не знал Пиена, был установлен какой-то - не помню - условленный знак. Павел Михайлович повел меня в свою комнату, где он ночевал, - не помню, на какой улице, - и сказал, чтобы я пришел на следующий день за документами и пропусками для проезда на Дон.

Придя к нему на следующий день, я застал у него лейтенанта Де Калуго-Сунтона и мичмана Иванова с 'Изяслава'. Павел Михайлович выдал нам троим удостоверения, что мы рабочие, едем на Кавказ строить какую-то дорогу. Документы были со всеми печатями Советов.

С большим трудом втиснувшись в поезд, мы втроем двинулись через Москву на юг. Сунтон и Иванов решили заехать в Харьков, где в это время играла в оперетте знаменитая в Гельсингфорсе опереточная певица, а я решил заехать в Екатеринослав повидать свою мать и сестер. Было Рождество Христово 1917 года. На Екатеринослав наступали какие-то гайдамаки, в городе шла стрельба, и никто не понимал, в чем дело. Пробыв несколько дней у матери, я окольным путем добрался до вокзала и поехал дальше по направлению к Дону. Частью на поезде, частью на лошадях удалось доехать до станции Дебальцево в угольном Донецком бассейне, дальше начиналась 'ничья земля' - верст на двадцать. Накануне моего приезда станция подверглась нападению белых или, как тогда говорили, 'кадет', бродило много вооруженных типов, и казалось, будто все они смотрят на меня с подозрением.

Так что, когда попутчики предложили мне вместе с ними нанять подводу и ехать дальше на лошадях, я с радостью согласился, и вечером мы выехали с вокзала. Была новогодняя ночь, крутом тишина, все покрыто снегом, но на душе тревожно: что за попутчики и куда возница нас везет? А тут еще какие-то черные трупы валяются у дороги. На вопрос: 'Что это?' - он говорит: 'Да это кадеты, пускай их собаки растащат'. Бедные мальчики, чем они виноваты?

Наутро нас доставили на следующую станцию, откуда мы по шпалам прошли верст шестнадцать и, наконец, оказались в стане белых. На вокзале юнкера в погонах, какой-то передовой отряд. Будто гора свалилась с плеч, все казалось каким-то чистым и светлым, таким знакомым и радостным! Мои попутчики тоже оказались офицерами, стали вынимать из чемоданов кто погоны, кто 'Владимира', куда девалась мрачность и молчаливость, все говорят, и, кажется, готовы броситься на шею друг другу.

В этот же день, 1 января 1918 года, на хорошей лошади, уже поздно вечером я прибыл в Новочеркасск на Барочную улицу, где и поместился в общежитии. Здесь я встретил первого морского офицера Черного моря - лейтенанта Остолопова. На следующий день прибыли старший лейтенант Потолов и Елачич, а также два брата Ильвовы, Борис и Сергей.

Передав свой пакет генералу Алексееву через лейтенанта Поздеева, находившегося при штабе генерала, мы все отправились в Ростов, где на яхте 'Колхида' капитан 2-го ранга Потемкин формировал морскую роту. Кроме капитана Потемкина, насколько я помню, там были: Потолов, Елачич, Ильвовы Борис и Сергей, лейтенанты Басов и Адониди, мичман Мельников, мичман Василий Тихомиров, кадет М. К. Векслер молодой мичман с 'Петропавловска' - кажется, Петров - прибыл, когда мы были, уже в Батайске, где и был убит. Команда, главным образом, состояла из учеников местного мореходного училища, гимназистов и кадет. Приехали и мои попутчики Сунтон и Иванов, но, пробыв два дня, куда-то уехали, не понравилась им, видно, ситуация.