Анатомия Комплексов

Девушка глубоко вдохнула воздух, чтоб не расплакаться: теперь у нее никого нет. Она одна. Она потеряла всех и все.

— Алена, ты пока иди в ванную, а я поставлю чайник. Ты что будешь: чай или кофе? — спросил брат.

Девушка недоуменно посмотрела на него и пожала плечами: ей было все равно, а вот вопрос — что в ее квартире делает этот седой мужчина — занимал. Она взяла полотенце и прошла в ванную, ища ответ: "Саша? Нет. Похож…и голос. Неужели он так изменился? Седой, постаревший — странно". И увидела себя в зеркале — метаморфозы, произошедшие с братом, больше не удивляли.

— Ты не закрывайся, пожалуйста, — попросил Александр. Она кивнула и прикрыла дверь.

Ворковский качнул головой, поморщился и, дождавшись звуков льющейся воды, нехотя пошел на кухню.

Через пару минут появился Миша, водрузил два объемных пакета на кухонный стол и вопросительно глянул на мужчину: ну, что?

— Не знаю…Она в ванне…

— Прекрасно. Потом есть и спать, а вопросы, родственные встречи и объятия — завтра.

— Она…словно замороженная, — качнул головой Ворковский, хмуро разглядывая содержимое пакета и не видя его.

— Ну, вряд ли она вернулась со светского раута, — и уловив настороженный, больной взгляд мужчины, начал поспешно выкладывать на стол продукты. — Ты не мучайся, все образуется. Главное, она дома. Остальное…время, время, время. Сейчас она не адекватна, и это естественно… Будем присматривать за ней- то ты, то я. Все наладится, Саня, вот увидишь.

Ворковский хотел бы в это верить, но сердце щемило то ли от тоски, то ли от нехорошего предчувствия и колебало надежду. Слишком многое он узнал и пережил за эти четыре года, чтоб безоглядно поверить словам молодого оптимиста. Судьба любит манить и баловать, чтоб потом в кровь изранить душу. Нельзя верить тишине и покою, нельзя расслабляться и радоваться счастью — оно сиюминутно и выделено тебе лишь для того, чтоб боль от потерь была сильней.

Но Алену он терять не собирался. У него больше никого нет, и он будет бороться с судьбой, драться насмерть, отстаивая жизнь последней женщины, оставшейся в роду Ворковских. Четыре года смертей, четыре года горя и постоянных потерь. Он больше не хочет, не сможет выдерживать такой напор. Старый, уставший, раздавленный человечек еще потрепыхается ради сестры. Не может быть, чтоб у него не получилось.

Хлопнула дверь ванны. Алена ушла в свою комнату, легла на диван и мгновенно уснула.

ГЛАВА 24

Месяц прошел мимо, как стадо черепашек — медленно и печально. Время, казалось, вязнет, как патока на зубах, и не желает двигаться. Месяц…

Саша подкурил вторую сигарету от первой и, щурясь, посмотрел на Михаила:

— И сколько это будет продолжаться? Ты, молодой специалист, можешь что-нибудь предложить?

— Тоже, что и предлагал: тишина, покой, положительные эмоции… и не лезь ты к ней с расспросами!

— Не лезу. Давно не лезу! Смысл? Она же ни на что не реагирует, ничего не слышит, не говорит. Ей хоть литаврами под ухо — не вздрогнет! Месяц, Миша, месяц! «Да», «нет» — все! В лучшем случае, — Ворковский начал яростно размешивать уже не на раз размешанный сахар в чашке. Саблин посмотрел на его дрожащую руку и, тяжело вздохнув, отложил бутерброд:

— Пригласи психиатра.

— А ты?

— Я психолог, будущий. Психиатр — дяденька другого профиля. Или тетенька.

— И в чем разница?

— О-о, Сань, огромная. Я не могу копаться в ее душе без ее согласия и желания. Не навреди — главная заповедь психолога.

— Значит, не хочешь помочь.

— Да, не могу! Не мо-гу! Понимаешь?! Я и так, что только ни делал — без толку. Она ведь не слышит — не хочет слышать! Смотрит, как на пустое место, и молчит! Здесь помощь психиатра нужна, квалифицированная помощь специалиста, причем хорошего и своего, чтоб не клеймо шизофреника налепили, а помогли реально.

— Я не отдам ее «психам», — бросил мужчина угрюмо.

— Тогда жди.

— Сколько?! И чего?

— Выхода из стресса. Некоторые годами восстанавливаются, а здесь месяц. Не срок. Может, через месяц, другой она начнет разговаривать, перестанет прятаться в своей комнате…

— Есть самостоятельно, а не как ребенок — с ложечки? А если за этот месяц она…что-нибудь сделает с собой? Ты можешь гарантировать, что этого не случится?

— Ничего я не могу гарантировать. И ты не можешь. Но выбор не богат: либо ждем и по-прежнему не оставляем ее одну, либо …сдаем в стационар.

Саша затушил сигарету и уставился в окно: нерадостная перспектива.

Месяц постоянной тревоги, ожидания самого худшего… А как он радовался, когда сестра нашлась, верил, что все наладится…

Алена. Эта? Нет, та девушка, что целыми днями с отсутствующим видом сидела в комнате и внешне слабо напоминала его сестру — вездесущую Ворковскую, проказницу и непоседу. Эта была лишь ее подобием, бледным истаивающим силуэтом некогда сильного и неглупого человека.

Саша чувствовал, что теряет ее. Теряет то, что лишь мечтал приобрести, но так и не получил. Она даже не узнала его и до сих пор не понимала, что он ее брат, тот самый «Сашкин», который укрывал ее от родительского гнева, выслушивал сбивчивые детские небылицы. Он смотрел в ее пустые глаза и мечтал перестрелять всех, кто был замешан в этой истории: от ее жениха до себя самого. Вот только главные виновники оставались неизвестны. Где она провела 4 года, с кем и как? Воображение рисовало самые ужасные картины: от плена в Чечне до объятий какого-нибудь богатого извращенца. Многое говорило и за то, и за другое: красивая татуировка на плече из драгоценных камней и тонкие полосы шрамов на спине, ее исчезновение и полное отсутствие информации в течение долгих лет и внезапное появление в родном городе. Как это еще можно было связать меж собой?

Страх подгонял его к той черте, за которой живет отчаянье. А если он не сможет уследить за ней? А если в тот момент, когда он на работе, а Миша разговаривает по телефону, она просто вскроет себе вены? А если окажется, что ее не отпустили, а она смогла сбежать, и за ней придут вновь? А если она так и будет до конца своих дней смотреть в одну точку и молчать?

— Что же делать? — прошептал мужчина, спрашивая себя, но Саблин подумал, что его, и ответил:

— Ждать. А еще…нужно попытаться ее встряхнуть: устрой ей шопинг по магазинам, купи какую-нибудь тряпку. Или свози на Кипр. Перемена места, обстановки…

— Ты уверен, что перемена…

Миша вздохнул и пожал плечами: он ни в чем не был уверен, но искренне пытался помочь. В конце концов, и Алена, и Саша могли стать его родней. Да, в принципе, стали, и не важно, что Кати уже нет. Они вместе с Сашей пережили ее смерть, и мучительное возвращение Алены в жизнь должны так же пережить вместе.

— А ты спроси и посмотри на реакцию. Так и узнаешь, что и как.

Алена сидела на диване, поджав под себя ноги, и прижимала к груди томик неизвестного писателя, открытого на неизвестно какой странице. Она и названия книги не знала — этот томик был прикрытием от внешнего мира, оградой меж ней и тем, кто называл себя ее братом. Его голубые глаза и постоянное внимание к ней нервировали и раздражали.

Память не отпускала, манила и убаюкивала, притупляя горе. Там в ее глубинах она еще летела на Флэт, и Рэй объяснял ей особенности своей религии. Только теперь Алена не боялась ничего, не отталкивала Лоан, а с любовью вглядывалась в его лицо, нежилась в его объятьях, теряя печаль. Аромат имбиря и корицы теперь не казался навязчивым, взгляд — холодным, манеры — отвратительными, суждения — нравоучительными, забота — тиранической. Теперь ей нравилось все: от вертикальных зрачков до презрительной усмешки. Теперь она его любила и больше не противилась этому чувству, не скрывала его, не игнорировала.