Анатомия любви

Однако, когда я сел рядом с ней, она была такой же большой, как и всегда, даже на волосок больше.

– Единственное, о чем я сожалею, – сказала она, – и единственное, о чем всегда буду сожалеть, – то, чего не сделала. В конце мы скорбим именно по несовершенному. О путях, которые не избрали. О людях, которых не коснулись.

Это неправда, подумал я про себя, однако я едва слышал свои мысли. Собственное сознание я воспринимал так, как утопающий видит тени на поверхности воды.

– Ты выглядишь напуганным, – заметила Энн.

Я кивнул, однако, вспоминая об этом теперь, понимаю, что тот кивок можно было истолковать как угодно.

– Я занималась любовью с молодым человеком, – сказала Энн. – Моложе тебя. Не так давно. Он грыз ногти. Был такой худой. Ходил в белой рубашке из просвечивающего индийского муслина. Я его соблазнила. Весьма умело, с вашего позволения… – Голос ее замер, потом она бросила быстрый взгляд на черные окна, как будто ей померещилось что-то. – Он был ужасно худой и ужасно нежный. Любить его было все равно что любить бабочку. Слишком уж нежный. Я с трудом сознавала, что он со мной. Он ушел посреди ночи. Это было бы похоже на эротический сон, если бы не полумесяцы обкусанных ногтей, которые я нашла у себя в постели наутро. – Она взяла меня за руку. Жест ее не был медлительным или внезапным. Так погруженный в мысли человек берет в руки знакомый предмет, рассеянно ощущая его вес и текстуру. Она скользила большим пальцем по ребру моей ладони. – А ты, Дэвид, тоже ужасно мягкий и нежный, когда занимаешься любовью?

Я ждал в молчании, надеясь, что случится нечто и окажется, будто весь этот разговор неправда. На меня пахн'yло духами Энн, словно она только что надушилась.

– Не знаю, – ответил я.

– Ну разумеется, ты знаешь. Глупо тебе стесняться. Только не на этой стадии.

– Какой стадии? – спросил я. – Я понятия не имею, на какой мы стадии.

– Мы на стадии, когда я спрашиваю тебя, не принадлежишь ли ты к числу чрезмерно нежных любовников. И еще мы на той стадии, когда говорим обо всем, что нам важно. Дэвид, сам факт того, что ты здесь. Уже столько часов. Мы на той стадии, когда признаемся, что мы вместе по одной-единственной причине: мы нуждаемся в человеке, от которого можно не таиться. И прямо сейчас, Дэвид, я признаюсь тебе в этом, прямо сейчас.

Она поднесла к лицу мою руку и прижала к щеке. Закрыла глаза и уткнулась носом в ладонь, а я придвинулся и поцеловал ее куда-то в лоб и в волосы.

– Мне необходимо быть с тобой, Энн.

– Я знала, что это случится. – Она открыла глаза и убрала от лица мою руку. – Я ведь думала в ту ночь – в ночь, когда сошла вниз и увидела вас с Джейд, а потом занималась любовью с Хью, – что занимаюсь любовью с тобой. Ты же знаешь, что все вокруг считали нас с тобой любовниками. Не тогда, не с самого начала, но позже. Я часто сгорала от любопытства, как же ты оправдываешься перед бедняжкой Джейд.

– Один раз она спрашивала. Она спросила меня, и я ответил ей правду.

– Ну а мне это льстило, – сказала Энн. – Ведь остальные признали наконец, что я способна на такое. И что мальчик, такой как ты, ну, ты понимаешь, о котором все знают, что он безумно влюблен в такую хорошенькую девочку, вдруг хочет меня. Знаешь, что бы ты там ни говорил Джейд, она все равно верила в это. Должно быть, ты отрицал нашу связь не слишком рьяно. Поэтому и я поверила, что ты не против, чтобы остальные нас подозревали, и была этому рада.

– Но Джейд знала, что я не могу быть ни с кем, кроме нее.

– Нет, это вовсе не так, Дэвид. Она всегда была уверена, что мы с тобой занимались любовью. Иногда она думала, что это случилось всего раз, а иногда приходила к убеждению, что мы с тобой уединяемся при каждой возможности.

– Нет, – возразил я. – Она никогда не верила в такое. Она лишь раз заговорила на эту тему. Сущая ерунда. Я все отчетливо помню. Стоял прекрасный день. Мы сидели на Мидуэй. На Джейд были босоножки, коричневые шорты и блузка без рукавов, которая застегивалась на спине на большие рыжевато-коричневые пуговицы, точь-в-точь оттенка ее волос. Я немного нервничал, потому что через пройму можно было заглянуть ей под блузку.

– Я не сомневаюсь, что ты помнишь все, – бросила Энн.

– Нет, подожди. Выслушай меня. Джейд положила голову мне на плечо, и когда поднялся ветерок, ее волосы коснулись моего лица. Мы заговорили о том, как все будет, когда у нас родятся дети, и я сказал, что буду очень ревновать к младенцу, который будет расти в ней. И тогда она спросила, причем совершенно невзначай, как будто это только что пришло ей в голову: «А что происходит между тобой и мамой?» И я ответил, что ты мне нравишься или что-то в этом духе. Тогда она подняла голову с моего плеча, посмотрела мне прямо в глаза, улыбнулась и сказала: «Ты когда-нибудь трахал ее?» Я переспросил: «Трахал?», но так громко, что мы оба вздрогнули и засмеялись. И тогда Джейд сказала: «Да, так это было?», и я ответил: «Да ты, наверное, рехнулась. Лучше скажи, чт'o ты курила, потому что я тоже хочу попробовать, когда вернемся домой». И на этом разговор закончился, она только спросила еще: «Значит, ты никогда не занимался с ней любовью, не видел ее голой и ничего такого?» Даже не знаю, с чего я отвечал ей так серьезно, но отвечал. Я помотал головой и сказал: «Нет, никогда». Вот и все.

– Нет, не все, – возразила Энн. – Разговор так и не закончился. Джейд до сих пор верит, что мы были любовниками. Даже в последний раз, когда мы виделись, когда собиралась вся семья – то, что мы теперь называем «собираться вместе» и что весьма странно и вообще… – Энн потерла глаза. – О господи, – пробормотала она себе под нос. Затем, сосредоточив покрасневшие глаза на мне, сказала: – Прости. Я просто не в себе. Так я хочу сказать, Джейд до сих пор верит, что мы были любовниками. Пару месяцев назад в гостях у Кита она заявила об этом совершенно неприкрыто и грубо. Все это основано на факте, что у нас с тобой имелась тайная связь. Мы были заговорщики. Любовники. Дэвид, я не знаю и не хочу знать, что там напридумывала себе Джейд, но, когда она заявила, что знает о любовной связи между нами – я имею в виду, заявила несколько месяцев назад, – все было так, как на старой кухне в Чикаго. Только теперь, когда у всех прибавилось синяков и мозолей, никто не старался ничего сгладить. Они все объединились и дали понять мне, что верили в нашу с тобой связь тогда и верят до сих пор. Джейд испытала такое облегчение, что даже заплакала, а ты ведь знаешь, как туго у нее со слезами, как ей трудно заплакать. Это означало, что она не была безумна, что весь ужас не был порождением ее воображения и ее бессознательного. Они все согласились с ее словами. – Энн снова взяла меня за руку, на этот раз вовсе не невзначай, не случайно, не бессознательным жестом. Она потянула меня за большой палец и тянула до тех пор, пока жилы не напряглись и я не почувствовал боль. – Не пойми меня неправильно, – сказала она.

– Я не хочу понимать тебя неправильно.

– Все думают, что мы любовники или были любовниками, так, может быть, нам сделать им одолжение, чтобы они оказались правы. – Энн подождала, не отвечу ли я, а потом сказала: – Я бы хотела переспать с тобой. Хотела бы ощутить тебя в себе.

Она была так близко ко мне, и мне следовало обнять ее за одну только ее храбрость. А услышав, что она хотела бы ощутить меня в себе, я понял, что хочу заняться с ней любовью. Однако очень странно рассуждать о женщине настолько старше меня как о сексуальном объекте. Я был не из тех восьмилеток, которые желают жениться на маме. Я никогда не втюривался в учительниц, никогда не смотрел с вожделением на старшую сестру какого-нибудь приятеля, меня не волновали кинозвезды и даже обнаженные модели в порножурналах. Они были слишком старые, я был слеп к ним. Самая эротичная фотография моих юношеских лет была из статьи в «Нэшнл джиографик», посвященной Сейшельским островам: на ней полуобнаженная негритянка шла по пляжу, она была как раз моего возраста, может, на год младше.

– Я никогда не смогу с тобой переспать, Энн. Я не могу это сделать.

Я покачал головой. Мне хотелось заключить ее в объятия, хотелось, чтобы она обняла меня. Я был в ужасе, поскольку нуждался не в сексе, а именно в защите.

– Похоже, ты неверно меня понял, – заметила Энн. – Я делаю это не потому, что они сказали так. Дело в тебе. Я хочу тебя. Хочу провести с тобой ночь.

– Я хочу быть с тобой, – сказал я. – Я терзался полвечера, но здесь, с тобой, я как будто на небесах, это моя настоящая и единственная жизнь. Только всего остального я не могу. Пожалуйста, не смейся над моими словами, но я не могу заниматься любовью ни с кем другим, пока снова не увижу Джейд, пока не смогу быть с ней. Это очень сложно, но это единственный способ для меня. Будет еще хуже, если я когда-нибудь пересплю с кем-то еще. Это только сильнее отдалит меня от Джейд. Понимаешь, дело даже не в верности ей, наверное, это страх. Я должен подождать.

Руки Энн были сжаты в кулаки, она упиралась ими в колени. Она полыхала румянцем и уже не глядела на меня. Если она собиралась причинить мне боль, сейчас было самое подходящее время, чтобы рассказать о любовниках Джейд, и я ожидал худшего, уже сказав себе, что это необязательно будет правдой, что Энн может наговорить всякого мне назло.

– Я должна бы разозлиться, – произнесла Энн.

– Нет.

– Да. Должна бы. Я должна прийти в ярость. Это же элементарно, мой дорогой Ватсон. – Она умолкла, закрыла глаза, изумляясь собственной легкомысленности. – Меня должен охватить гнев. Тебя отвергли. Не поддержали. Не удовлетворили. Это война и кровавая бойня, и я должна быть в ярости. Меня тошнит от себя самой. Я все еще жду, когда начнется жизнь.