Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ
Шрифт:
Верить Кочнову нельзя — твердо заявил профессиональный контрразведчик, будущий заместитель начальника управления контрразведки ЦРУ, специалист по советским перебежчикам Пит Бэгли. Кстати, недавно Бэгли посетил Россию, чтобы в просмотре старых кинолент времен «холодной войны» узреть работу советских разведчиков в шпионских фильмах, показанных на фестивале «Кинотавр-96» в Сочи. Бэгли, как и положено человеку его профессии, беседуя с бывшими и нынешними российскими разведчиками, «предпочитал не распространяться о своей работе в ключевом управлении ЦРУ». А жаль: хотя бы для истории рассказать он мог бы о многом.
Бэгли вторил ответственный сотрудник
Из всего произошедшего в те дни можно сделать вполне однозначный вывод: не доверяя Кочнову, ЦРУ и ФБР не пошли бы на подставу советской разведке носителя секретов, аналитика двух спецслужб Ларка, опять-таки опасаясь возможной перевербовки или других отрицательных последствий.
В конце 80-х годов после внезапной смерти Кочнова в Москве в американскую прессу стали проникать некоторые детали этого дела. Так, начальник вашингтонского контрразведывательного отделения ФБР Куртленд Джонс вспоминал:
— Мы включили Кочнова в игру, начали представлять соответствующие материалы. Тернер и я чувствовали, что это нужно сделать, а что нам было терять? Билл Брэниган, начальник отдела, вызвал нас, и один из нас спросил, как мы назовем Кочнова? Билл и я проводили отпуск в Аутер-Бэнксе. Я сказал: «Билл, я еду завтра в Китти Хок. Не назвать ли его этим именем?». Билл ответил: «Почему бы и нет?».
Кстати, воды мировых океанов бороздит авианосец ВМС США с именем «Китти Хок». Конечно, он назван не в честь Кочнова…
Как свидетельствуют происшедшие много лет спустя события, американские спецслужбы с самого начала поставили судьбы Ларка и Китти Хока «на кон» и в дальнейшем разыграли их в интересах более важной задачи. Словам Куртленда Джонса — «что нам было терять» — можно верить.
В силу сложившейся к 1966 году обстановки внутри ЦРУ, принятие предложения Кочнова оказалось более чем непростым решением. Для того, чтобы правильно понять суть дела, следует несколько подробнее рассказать читателю о тогдашней ситуации в Лэнгли.
ЛОВЛЯ СОВЕТСКОГО «КРОТА»
1966 год стал годом наивысшей активности руководителя Управления контрразведки ЦРУ Джеймса Джезуса Энглтона по выявлению агентов советской разведки или «кротов», как их называли на профессиональном жаргоне в этой спецслужбе. В первую очередь глубокой проверке подверглись оперативные работники советского отдела и те, кто имел хоть какое-то касательство к делам американской разведки по Советскому Союзу. Ловля продолжалась пятнадцать лет. Бывший директором ЦРУ с 1973 до 1976 года Уильям Колби дал следующую оценку тому периоду работы своего ведомства по главному направлению:
— Начиная с середины 60-х годов, операции по Советскому Союзу были напрочь прекращены…Как я понимаю, причиной тому была чрезвычайная подозрительность в оперативных делах. Этакое настоятельное требование контрразведки, чтобы на перебежчиков смотрели как на возможных подставных лиц. Отношения между контрразведкой и советским отделом окончательно зашли в тупик…Я не мог обнаружить
ни одного случая проникновения и пришел к мысли, что его (Энглтона — А.С.) работа препятствовала вербовке настоящих агентов…Мы не вербовали никого, поскольку сверхподозрительность негативно сказывалась на нашей работе…Нам нужно было вербовать советских граждан и этим должно заниматься ЦРУ.Моральный и численный урон был огромен — под подозрение в шпионаже в пользу СССР попали почти двести высокопрофессиональных специалистов, в том числе и некоторые руководящие работники. Многих уволили по причине «риска в области безопасности», были разбиты судьбы и семьи, и в конце концов в свой же капкан попал теоретик и организатор борьбы с советским шпионажем Энглтон, ставший «основным подозреваемым». Все его действия в итоге были расценены как маниакальная одержимость. Ни один реальный «крот» не смог бы настолько глубоко парализовать и практически приостановить работу ЦРУ против Советского Союза, как это сделал Энглтон. Парадокс заключался еще и в том, что этот удар Энглтон смог нанести только с помощью предателей из числа советских разведчиков. Они, каждый по своему, пытались навредить КГБ, найти его агентов на самых важных участках, разжигали страхи, а как известно, «у страха глаза велики».
Но весьма наивно и крайне ошибочно считать, что проблемы, возникшие между доверием и предательством в ЦРУ, являлись результатом якобы болезненного устремления одной личности. Пять директоров, включая таких «мастеров шпионажа», как Аллен Даллес и Ричард Хелмс, поддерживали Энглтона и сознательно передавали в его руки власть, дающую реальные рычаги манипулирования всеми контрразведывательными операциями как в самом ЦРУ, так и во внешней разведывательной работе.
Все-таки существуют реалии, объясняющие действия Энглтона. Были вполне обоснованные причины для поиска советских «кротов», и Энглтон руководствовался прежде всего ими, когда неистово защищал безопасность ведомства и своей страны.
АНАТОЛИЙ ГОЛИЦЫН
Начало охоте на «кротов» в ЦРУ положило предательство сотрудника хельсинской резидентуры Голицына. В декабре 1961 года за несколько дней до католического Рождества в доме резидента ЦРУ Фрэнка Фрайберга в Хельсинки зазвонил входной колокольчик. На крыльце стояли знакомый по фотографиям дипломат советского посольства, известный ему как Климов, и женщина с девочкой. «Анатолий Голицын, майор КГБ» — представился тот своим настоящим именем. Фрайберг, с трудом разбирая плохой английский язык Климова, наконец понял, что он просит политического убежища в США. Он настаивал, чтобы американцы организовали его выезд из Хельсинки срочно, в течение двух часов, иначе советская резидентура заметит его исчезновение и начнет поиски. Фрайберг так рассказывал об этой встрече:
— Я знал, что это была крупная добыча. После перехода Дерябина (перебежал на Запад в Вене, где работал вместе с Голицыным — А.С.) в 1954 году у нас не было никого, кто мог бы с ним сравниться по положению. Голицын был сотрудник контрразведки и в его задачу входила работа по главному противнику — США, а также по Англии и Франции…Голицын так страстно желал свести счеты с КГБ, что это желание определило всю его дальнейшую жизнь…Он сообщил, что начал готовиться к побегу заранее, за год-полтора до того, как предпринял этот шаг. Он открылся жене только полгода назад, и они договорились подождать приезда дочери. Она училась в школе в Москве.