Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ
Шрифт:
С Люситой Вильямс и ее сыном Рисом, священником пресвитерианской церкви в Бостоне, у меня постепенно сложились дружеские отношения. Во время командировок я всегда навещал их. Рис разделял взгляды своих родителей, был весьма образованным интеллигентным человеком, отличался доброжелательностью и гостеприимством, мечтал посетить Советский Союз, страну молодости отца, написавшего о ней немало прекрасных книг и статей.
В 1970 году Люсита в числе девяти американских граждан была награждена Президиумом Верховного Совета СССР Ленинской медалью, которую поручили вручить мне. В это время она находилась в бостонской больнице после инфаркта, но состояние здоровья позволяло ее навестить. Награждение доставило ей огромную радость, и она откровенно ее выражала в присутствии многочисленных медицинских работников.
Летом 1970 года Рис с женой и двумя детьми на теплоходе “Александр Пушкин” вместе со мной отплыл в Ленинград. Не могу не вспомнить оставшейся у меня на всю жизнь впечатляющей картины — во время прохода нашего корабля по неукротимой бурной реке Святого Лаврентия, соединяющей Атлантику
Люсита Вильямс в 1972 году в Москве безвозмездно передала Ленинской библиотеке архив своего мужа. До сих пор храню в памяти теплые воспоминания об этой дружной и честной американской семье, не думавшей о своем благополучии, искренне общаясь с советским дипломатом, сохранявшей идеалы своего мужа и отца, считавшего социализм единственно правильным устройством общества.
В одну из поездок в Бостон в 1969 году мы с Каменевым встретились с вдовой известного социолога Питирима Сорокина, первого русского профессора социологии Петроградского университета (1919-22), высланного из Советской России в 20-е годы в числе большой группы ученых и позднее основавшего кафедру социологии в Гарвардском университете. Сорокин умер в 1968 году и вдова, исполняя его завещание, хотела неформально выяснить возможность захоронения урны с прахом в Ленинграде и передачи нам рукописного архива. Разговор сложился вполне доверительный, она показала весь архив, огромную библиотеку и большую коллекцию грампластинок классической музыки, которую он собирал всю жизнь. В конце встречи неожиданно повела в мемориальную комнату, где в полумраке стояла урна с прахом.
Еще одно дело, связанное с судьбами известных русских людей, оказавшихся вне родины, касалось архива выдающегося русского композитора Игоря Стравинского. Крупный нью-йоркский дилер по международным раритетам предметов искусства в мае 1971 года предложил посольству переговорить с ним о покупке архива композитора, скончавшегося 6 апреля этого же года. Сын Стравинского решил продать архив и в первую очередь предложил его СССР. При встрече дилер рассказал, что архив состоит из рукописей всех музыкальных произведений композитора, переписки с Дягилевым, воспоминаний о Римском-Корсакове, семейных фотографий, личных документов и многого другого. Стоимость архива дилер оценил в миллион двести пятьдесят тысяч долларов. В то время он приобретен не был.
ДЕЛЕГАЦИИ
Интересной была также работа с нашими культурными и спортивными делегациями, довольно интенсивно посещавшими США. Со многими из них приходилось тесно общаться и по работе, и в домашней обстановке. Мне были понятны их трудности, в первую очередь незнание местных условий и языка, ограниченность в денежных средствах, и поэтому всегда старался оказать им посильную помощь. Случались, конечно, забавные истории. Во время пребывания в Вашингтоне Царева и Товстоногова, уже перед возвращением домой, повез их в загородный торговый центр. Стояла обычная для летних месяцев жара. Чтобы легче дышалось моим пассажирам, открыл окна в машине. И вдруг слышу отчаянный крик Царева, сидевшего на заднем сиденье: «Пожар, горим!» Я свернул на обочину скоростной автострады, остановился. Действительно, сбоку от артиста валил черный дым. Воды нет, огнетушителя тоже. Надо что-то делать. Царев с Товстоноговым суетятся вокруг, волнуются. Догадался! Открыл капот, вытащил довольно объемистый бачок с жидкостью для промывки переднего стекла и залил им дымящее место в сиденье. Как оказалось, Царев выбросил выкуренную сигарету в окно, но ее задуло обратно и сиденье начало усиленно тлеть. Так я и ездил все годы с прожженным сиденьем, вспоминая Царева. Но есть и воспоминания другие — Царев читал свои стихи до самого рассвета.
В сентябре 1970 года в городе Колумбус (штат Огайо) проходил чемпионат мира по тяжелой атлетике. Из Москвы сообщили, что один из наших спортсменов несправедливо обвинен в применении допинга и Госкомитет по спорту просил посольство помочь нашей команде отстоять свою правоту. Посольству предоставлялось право по согласованию с руководителями команды в знак протеста снять ее с соревнований. Я вылетел в Колумбус. Соревнования близились к концу, выступали спортсмены полутяжелого и тяжелого веса. Дело с допингом было откровенно сфальсифицировано — при взятии пробы сосуд не опечатали, отвозил ее на анализ врач американской команды, результаты пока сообщены устно. Поэтому когда стало известно о приезде сотрудника посольства, то обвинение сразу же отпало.
В тяжелом весе выступал наш прославленный атлет Василий Алексеев, от которого все ожидали установление мирового рекорда. Накануне его выступления в небольшой и весьма скромной гостинице, где проживала наша команда и остановился я, соседний с Алексеевым номер сняли трое американцев, как потом выяснилось, из воинствующей “Лиги защиты евреев” во главе с Кохане. В ночь перед выступлением Алексеева эти трое, имитируя ссору, подняли у себя в номере такой шум и гвалт, что заснуть было невозможно. Обращение к работнику гостиницы с просьбой унять дебоширов не помогло, он явно умышленно “держал нейтралитет”. Вызывать полицию смысла не было, так как на это ушло бы время, и спать не пришлось бы. Выступление Алексеева совсем неожиданно оказалось на грани срыва. Надо было срочно принимать какие-то меры. Тогда Алексеев и его консультант неоднократный чемпион
мира по штанге Аркадий Воробьев пригласили “троицу” в коридор, чтобы попросить их унять свои страсти. Перед ними предстали хлюпенькие молодые люди. Недовольный взгляд на них двух мужчин истинно богатырского вида возымел свое действие. Виновники нарушения спокойствия стали торопливо извиняться, затихли и рано утром покинули гостиницу.Выступление Алексеева закончилось установлением мирового рекорда: 612,5 килограммов в троеборье во втором тяжелом весе. После окончания соревнований во время вручения призов Алексеев под бурные овации и восторг зрителей посадил на свою правую ладонь американскую девушку из числа зрителей и держал ее секунд пятнадцать-двадцать на весу, на вытянутой руке.
Вспоминается и другой подобный случай, но уже со мной в Вашингтоне. В конце 60-х лига Кохане активно выступала за выезд евреев из Советского Союза и проводила антисоветские акции у зданий представительства СССР при ООН в Нью-Йорке и посольства в Вашингтоне. Летом 1969 года при проведении очередной кампании они брали под “гражданский арест” на улице кого-либо из советских дипломатов — тесно окружали с четырех сторон и, сопровождая его, всячески оскорбляли. Так получилось и со мной. Запарковав машину, я шел в посольство, и вдруг рядом встали четверо молодых худощавых парней в черных камилавках и, громко выкрикивая ругательства, явно привлекали внимание прохожих. Видя, что я не реагирую и спокойно иду к посольству, одни из них демонстративно плюнул мне в лицо. Хотя как такового плевка не получилось, так как рот его пересох, они ожидали от меня каких-то ответных действий. Тотчас невдалеке появились фоторепортеры с камерами наизготовку. Снимать было нечего, внешне моя реакция была спокойной — взял плевавшего на уровне вытянутой вниз руки за кисть и с силой сжал ее. Видя, что он испугался, отпустил его, и они быстро удалились. Минут через пятнадцать по радио в новостях передали, что недалеко от посольства при “гражданском аресте” советского дипломата активистами “Лиги защиты евреев” произошла потасовка. Конечно, неправдивое сообщение было подготовлено заранее. Дальнейшего развития оно не получило.
В Америку приезжало много наших спортсменов — боксеры, гимнасты, стрелки из спортивного оружия… Команда стрелков, которую мне пришлось встречать в нью-йоркском аэропорту, прилетела со стволами и большим запасом патронов и по договоренности с властями таможенный осмотр не проходила. Пресса сразу же отреагировала юмором — мол, высадившийся в Нью-Йорке десант лучших русских стрелков захватил добровольно сдавшуюся Америку.
КАТАСТРОФЫ
Во время товарищеской встречи нашей и американской сборных по гимнастике зимой 1969 года, к месту проведения которой отправился вместе с женой и дочкой на машине, попал в серьезную аварию. Вины моей не было — впереди идущая машина неожиданно резко затормозила у придорожного ресторана, а у моей, более легкой, тормозной путь был длиннее, ее вынесло на встречную полосу и, чтобы избежать лобового столкновения, мне пришлось круто свернуть, в результате чего моя машина мгновенно оказалась под кузовом стоявшего на обочине огромного грузового фургона. Американцы, видевшие все происшедшее, потом сказали, что мы “родились в рубашке” и поэтому остались невредимыми.
Вроде бы случай. Были и другие, всех не упомнишь, но немало их граничило с серьезной опасностью. Например, происшествия с самолетами. Летел как-то из отпуска на турбовинтовом четырехмоторном ТУ-144, и на высоте 12 тысяч метров над островом Ньюфаундленд, примерно в 1300 км до Монреаля отказал двигатель, самолет вздрогнул, пассажиры насторожились. Отключили второй. Рейс стал аварийным, самолет принимали с пожарными и медицинскими машинами на летном поле. Дважды по долгу службы мне сообщали, что в самолетах, на которых я летел в отпуск, заложены бомбы. В 1970 году, когда плыл на “Пушкине” в Ленинград, из Москвы в посольство пришла телеграмма, что якобы где-то в трюме заложена бомба с расчетом взрыва в океане. Американцы подтвердили сигнал. Бомбу день и ночь искали вплоть до Англии, потом ждали взрыва до Ленинграда, но все прошло благополучно. Я знал обо всем, но поделиться даже со своими коллегами не мог.
Грозы в Америке — явление впечатляющее, в России подобных не наблюдал. Два раза летел на самолете на юг страны и попадал в сильнейшую грозу — самолет трясло как пылинку, казалось он вот-вот развалится, за окном сплошная тьма. Почему-то тогда был уверен, что молния в него не бьет, но позже узнал — бьет, да еще как!
Конечно, не обошлось и без американской больницы или, как в Америке говорят, госпиталя. Как-то жарким летом 1968 года рано утром в субботу поехали на рыбалку — ловить карпов. Они в реке Потомак крупные, сильные и процесс ловли на спиннинг, используемый как донная удочка, действительно носит спортивный характер: заброс с берега делается далеко, леска с рыбой обрывается сразу же, если пустить ее внатяг, без сачка карпа не вынуть — в общем, получаешь много удовольствия, да и рыбы наловишь немало. После одного из бросков понял, что со мной произошло что-то странное. Вернулись в город, врач посольства сразу же определил — кровотечение в желудке, срочно в госпиталь. Сказался застарелый гастрит. Мало того, что больницу не люблю, но через неделю у меня должна состояться очередная встреча с Ларком. Уговорили все-таки подчиниться и лечь в госпиталь. Оказался в отдельной палате большой больницы. Калугин в это время исполнял обязанности резидента и, узнав о случившемся, предложил установить дежурство дипломатов, как бы для охраны от каких-либо провокаций или “уколов признания”, но я просил этого не делать — опасности не видел.