Анатомия страха

— Эта ваша компания… — процедил Стоцкий сквозь зубы. — Какой-то клубок гадючий. Дима, ты со своими потаскухами окончательно охренел! Ты же юрист, оперативник, который семнадцать лет прослужил в органах. А рассуждаешь, как свиновод какой-то! Что ты несешь? Чем ему Балаев мог угрожать? Дело давным-давно закрыто. Доказательств никаких.

— Откуда ты знаешь? — возразил Дима. — А может, у него были доказательства?

— Какие доказательства? Фоторепортаж? Видеосъемка? Даже если это действительно было убийство, срок давности давным-давно истек.

— А реноме?

— Да я тебя умоляю… — Стоцкий застонал, как от зубной боли. — Ладно, Дима… Крепко на стуле сидишь? Тогда слушай. Сегодня утром у меня были Свирин и Калинкин. Как раз когда ты звонил. Сами заявились, никто их не звал. И в один голос, взахлеб утверждают, что это ты убил Балаева.

— Что?! — Дима не мог поверить своим ушам.

— Да-да. Именно так. Полагают, что до тебя дошли какие-то слухи… Или ты сам почему-то вдруг решил, что твоя подруга не погибла в результате несчастного случая, а была ими умышленно утоплена. И вот — решил отомстить. Начал с Балаева…

— Бред!

— Видишь ли, друг Дима, когда я услышал этот шумовой эффект, я подумал так же. Такого даже в плохом кино не бывает. Разве что в очень плохом. А потом ты влетаешь с безумным видом и начинаешь рассказывать, что твои приятели убили Архипову… Вот тебе и плохое кино! Что скажешь?

Дима ошарашено покачал головой.

— Да, это уже не смешно. Не знаю, что и сказать. Во всяком случае, алиби на 5 июня у меня нет. 6-го был день рождения Птицы, накануне я с утра искал подарок и решил на работу не возвращаться, так что после обеда был дома и никуда не выходил.

— У твоих дружков алиби безупречное. Но дело-то не в алиби. Ведь Балаева могли просто увезти куда-то и держать там некоторое время. Он сам мог находиться где-то. Мы же не знаем, когда именно его муравьям подарили.

Валентин вышел из-за стола и начал расхаживать взад-вперед по кабинету.

— Давай думать вместе. Мы, конечно, с тобой друзья и все такое, но представь себя на моем месте. Вот ты следователь, ведешь дело о зверском убийстве и в числе подозреваемых — твой друг Валя Стоцкий. Ты что же, отметешь мою кандидатуру только на том основании, что Валя Стоцкий — хороший парень и на такое, по-твоему, не способен?

— Так-то оно так… — вздохнул Дима. — Я бы, наверно, от дела отказался. На том основании, что один из подозреваемых — мой друг.

— А я об этом думал. И решил не отказываться. Догадываешься, почему? Потому что допускаю, что ты тут не при чем. А вот другому следователю так не покажется. И будет он тебя трепать, как утка навозного жука. Уж больно ты удобный подозреваемый. А добрый следователь Стоцкий дает тебе шанс. Если ты белый и пушистый, то бросай все свои дела и помогай мне искать убийцу. Настоящего!

— Спасибо, добрый следователь Стоцкий. Я и так обещал жене Сергея. Да сядь ты, не мелькай!

Валентин сел за стол и закурил, откинувшись на спинку стула.

— У Балаева были кой-какие финансовые проблемы, но все же не такие, чтобы из-за них так убивать. Ну, пристрелили бы в подъезде, как всех. Как ни крути, все упирается в вашу… банду. Такое убийство мог совершить либо психопат, садист, либо… как бы это выразиться… мститель. В любом случае убийца должен был словить кайф, а значит, действовал сам, не доверяя третьим лицам.

— Психопатом вполне мог быть Олег. Я же говорил тебе, он когда-то загнал Сергея именно в этот муравейник. Просто так, от нефиг делать. Хотя знал, что тот муравьев боится до родимчика. Он всегда был настоящим мудаком!

— В этом есть рациональное зерно, — скривившись, согласился Валентин. — Потому что другой психопат, даже зная о балаевской муравьефобии, загнал бы его в первый попавшийся муравейник, поближе к дому. А вот мстителем вполне мог быть и ты.

— Валька! — вскипел Дима.

— Да не дергайся ты, сядь. Я сказал «мог быть», а не «был». С таким же успехом им мог быть сам Свирин. Взял да и отомстил за что-нибудь. Мало ли у них было общих дел. Может, Балаев из-под контроля вышел. И Светлана твоя тогда тут совсем не при чем. А уж если псих-мститель — это вообще! Закат солнца вручную!

— Чего ты веселишься-то? — горестно поинтересовался Дима. — Мне вот не смешно. С ума просто сойти можно! Столько лет ловить преступников и вдруг на старости лет по-настоящему понять, что значит «от тюрьмы да сумы…»

— Да что ты дергаешься, как свинья на веревке? Никто тебя в тюрьму пока не сажает.

— Во-во! Пока. А потом возьмут и посадят. И буду сидеть, как Штирлиц, и зверюшек из спичек складывать, сочиняя, что бы такое соврать.

— Ну тогда скорее не как Штирлиц, а как Леша Николаев. Он тоже в камере сидел и спичками баловался.

— А это кто такой? — удивился Дима.

— Да есть такой сериал — «Агент национальной безопасности». А в нем — небритый придурок родом из лиговской шпаны, без которого вся отечественная безопасность оказалась бы в глубокой заднице.

— Я такое не смотрю, — скривился Дима.

— Ага, я тоже. Точнее, стараюсь не смотреть. Но если уж случайно увижу две-три серии подряд, то буду пялиться до победного конца. Плеваться — и смотреть, плеваться — и смотреть. Не поверишь, даже на видик с таймером записываю, если знаю, что не успею вернуться. Затягивает.

— Что-то мы не о том заговорили…

Дима чувствовал себя полным идиотом. Еще с университетских времен он запомнил, что вегетативные реакции у человека, который врет, и у человека, который говорит правду, но сильно боится, что ему не поверят, практически одинаковы. Значит, сейчас в глазах Вальки он должен выглядеть законченным злодеем, загнанным в угол: то краснеет, то бледнеет, ручки дрожат, глазки бегают, как тараканы. Что там еще у людей бывает, когда они врут?

— Дело дохлое, — задумчиво сказал Валентин, покусывая колпачок авторучки. Пока основных вариантов два: или ты, или они. Насколько я понял, Свирин с Калинкиным выступают одним флаконом. Доказательств никаких, одни догадки. А догадками, если они не подкрепляются фактами, сам знаешь, можно подтереться.

— А что твои оперы?

— Делают ставки. Шучу. Оперы со мной согласны. А я — с ними. Рыскают пока от Финляндского до Лемболова с вашими фотографиями. Мить, ты чаю не хочешь?

— Ну слава Богу! — выдохнул Дима. — А то я все ждал, когда ты меня Дмитрием Ивановичем назовешь. Или — еще лучше — гражданином Сиверцевым. Давай чаю. Восемь ложек сахара и можно не размешивать, я сладкое не люблю.