And she recalls his yellow cat

На фото, что имел «радость» лицезреть Тейт, был мужчина, чье лицо разорвало снарядом. Куски мяса, вывернутая наизнанку кожа, части челюсти и все в таком духе. Жуткое зрелище. Но Вайолет не понимала, что она сделала не так. Почему? Почему же Тейт отвернулся?

– Тейт?

Тейт сглотнул, не двигаясь, лишь переводя взгляд выше, на стену.

– Что?

– Что ты почувствовал?

– Ты правда хочешь знать? – Тейт развернулся. Его глаза блестели от слез, наполнившись ими. Вайолет разинула рот в немой «О». Такого поворота событий она не ожидала.

– Почему ты отвернулся? Ты испугался?

Тейт помолчал, изучающе глядя на девушку. Ее взгляд больше не был холодным и отстраненным, голос не был ядовитым, насмешливым. Она снова стала той Вайолет, какой она была рядом с ним. И хоть ему и нравилась абсолютно любая Вайолет из всего того арсенала Вайолет, что были сокрыты в ней, дожидаясь своего часа, как наборы масок в театральной гримерной, именно вот такая Вайолет притягивала его сильнее всего.

– За тебя, - ответил Тейт, не глядя захлопывая крышку ноутбука.

– Повтори, - не веря своим ушам потребовала та.

– Я испугался за тебя. Когда ты повернула компьютер, то я непроизвольно представил, что бы было бы, случись что-то подобное с тобой. Я больше не могу на такое смотреть, мне страшна даже мысль о том, что кто-то причинит тебе вред…

Вайолет потеряла дар речи, слабо простонав. Это что же получается, она теперь играет роль буферной зоны между юношей и его безумием? Поверить в то, что самый точный тест на выявление психопатии не был пройден Тейтом, было просто невозможно. Вайолет почувствовала приступ. Только не слезы, только не сейчас…

– Психопаты не отводят взгляд от фотографий подобного рода. Психопаты не испытывают жалости и сочувствия. Психопаты не знают, что такое эмоции. Психопаты не могут любить… - Вайолет сорвалась. Слезы закапали на пододеяльник, застилая взор.

– Пожалуйста, пожалуйста не плачь… - Тейт озабоченно дернулся вперед. – Ну пожалуйста. У Мойры так не останется «Пустоголовника».

Вайолет издала нервный смешок сквозь слезы.

– Капли называются «Пустырник».

Тейт улыбнулся. Его «не-то-чтобы-шутка» сыграла на руку: Вайолет ожила.

– Можно мне сказать? – продолжил юноша. У него руки чесались смахнуть ее слезы прочь с нежной кожи.

– …

– Я люблю тебя. Правда люблю. Я никогда не испытывал подобного, и ты знаешь это. Я понятия не имею, что со мной такое, но ты единственная, до кого мне есть дело. К черту все эти книги и тесты, Вай… сколько можно себя наказывать?

– Но твои поступки? – Вайолет плакала. Тейт обошел изножье, присаживаясь на край постельного белья. – Ты совершал ужасные вещи… и дело даже не в убийстве детей. Моя мама…

– Я не знал тебя тогда, - Тейт испугался. Страх действительно принялся снова копошиться в его голове, пуская свои отвратительные когтистые лапы вдоль позвоночника. – Вай, я клянусь, что не стал бы этого делать сейчас. Тогда я еще не понимал, что люблю тебя… пожалуйста, поверь мне…

Вайолет поджала губу, хлюпая носом, несмело продвинувшись вперед на кровати.

– В одной из глав написано, что психи сочувствуют и симпатизируют только другим психам… может, ты и прав. Может быть я такая же как ты…

Тейт сглотнул. Вайолет, казалось, была в прострации. Лишь глядела сквозь пелену слез куда-то на постели или ноги Тейта, все пересаживаясь и пересаживаясь, сокращая дистанцию между собой и блондином.

– Я знаю, что вы делали с Патриком… - продолжила та.

– … - Тейт не знал, что говорить, не отрывая глаз от ее личика. Постельное белье вновь прохрустело.

– Зачем ты позволял избивать себя? – тональность опускалась до шепота.

– Ты знаешь ответ.

– Притворись, что не знаю.

– Так было проще, - Тейт запрокинул голову, смахивая слезы. – Когда долго занимаешься самоистязанием, в какой-то момент понимаешь, что становишься слишком мягок. А у Патрика агрессии хоть отбавляй, так что…

Вайолет облизнула губы. Теперь они оба были совсем рядом, какие-то жалкие полфута разделяли их. Сейчас, когда желание стать ближе было обоюдным, Вайолет испугалась. Спертый воздух помещения, которое она с таким усердием пыталась так часто проветривать, казался свинцовым, и казалось, что потолок вот-вот рухнет, не выдержит напряжения.

– Ну вот, ты опять плачешь… – Тейт поспешно отстранялся, видя катастрофическую скорость с которой лицо Вайолет менялось от предвкушения до полного отчаяния. Та замотала головой, зажмуриваясь. Слезы капали на на пол, одна – ледяная – попала на руку Тейта.

– Это все Билли Дин… - начала Вайолет таким голосом, будто рот был полон каши, - … это все она… я не могу писать…

Еще мгновение, и Тейт полностью потерялся в ситуации. Вайолет забралась на постель с ногами, опуская голову на колени юноши. Тейт вздрогнул, словно бы после долгих пыток кто-то докоснулся до его ранений. Контакт ее головы с его телом посылал волны тепла, Тейт пытался расслабиться, старался казаться спокойным, хотя внутренне готов был взорваться от переизбытка эмоций. Вайолет подтянула коленки, сворачиваясь клубочком и тихо постанывая в едва различимом плаче. Тейта страшила мысль, что, возможно, она забыла, кто сидит рядом с ней, и дотронься он до нее, она одумается и исчезнет. Волосы падали на нос, намокая от слез. Тейт задержал дыхание, едва коснувшись ее кожи, и убирая назад передние пряди. Такие же мягкие, как он помнил…

***

– … у нас были торты с меренгами и груши, начиненные кремом…

Сестры Харви хихикали, разглядывая связку заржавевших ключей и старую-старую соломенную шляпу с поломанными краями. Та уже совсем потеряла цвет, а грязная лента, что шла по периметру головного убора, расходилась нитками.

– … лимонные пироги и кексы с маком, - продолжал старик.

Его каморка казалась чудовищной шуткой судьбы: пыльная и захламленная комнатушка совсем не походила на царские хоромы. Вайолет отодвинула зонтик с ручкой из слоновой кости, подбираясь к черному заляпанному докторскому саквояжу.

– Сумка доктора Боткина, - произнес старик, поворачивая защелку.

– В смысле, настоящая?

Пожилой мужчина улыбнулся.

– Скорее одна из. Эту он мне подарил.

Вайолет никак не могла поверить в то, что трогает вещи дореволюционной империи. Это как погладить единорога или пожать ручку лепрекону.

Внутри сумки, по сути дела, хранились старые вещи. Словом, все то, что могло пережить старение временем. В крепкую ткань был завернут миниатюрный стеклянный пузырек с пробкой в форме икосаэдра.