Андрей Беспамятный - Кастинг Ивана Грозного

— Угу… — прикусил губу боярин Умильный. Собственно, вот он, интерес соседа: лес сплавлять. Его поместье лесом богато, но плоты не ладьи — их волоком не перетащить. А коли пороги расчистить, так торговать деревом хоть в Астрахани, хоть в Москве можно. А вот надо ли платить за пороги Илье Федотовичу? Его скобяной да хлебный товар можно и повозками вывезти. — Ты, Семен Юрьевич, в Богородицкий монастырь, к игумену Трифону съезди. У них торговля большая, они за русло глубокое серебра не пожалеют.

— Да нет же, Илья Федотович, — наклонился ближе Дорошата. — Коли монахи этим займутся, они и мой, и твой брод углубить захотят. А коли мы сие предприятие сотворим, ладьи крупные дальше твоего поместья, через Песочный брод, не пройдут. Стало быть, монахам в нашем порту товары придется грузить. А мы с них за то мзду брать станем…

— Татары!!! — во весь голос закричал всадник, скачущий еще в полуверсте от воинского стана. — Татары!!!

Люди одновременно повернули головы в его сторону, некоторые поднялись. Над пиршественным столом повисла тревожная тишина. Какие татары, откуда? Отрок скакал не со стороны Парона, а от Хлынова. Откуда там могли взяться татары?

Мальчишка в разорванной на груди полотняной рубахе под десятками глаз подскакал и, отпустив поводья, чуть не свалился на руки мужчин.

— Татары в Богородицах! Тыщи! — Он перевел дух и продолжил: — Разграбили все, полон увели… Ратных у нас не осталось, сюда все ушли. Монахи за стенами отсиделись, ворот не открыли… Богомольцев, смердов… кого посекли, кого с собой увели… А еще над Рагозами дымы видны были, в Рыбаках, Данницах, Бутурлинах, Чаниге.

— Где?! — растолкал холопов Илья Федотович, прорвался к вестнику. — Где еще дымы были? Как Рагозы? Усадьбы цела? Смерды про набег упреждены? Спрятаться успели?

— То не знаю, боярин… — выдохнул малец. — Как басурмане ушли, меня игумен сразу сюда послал… в Панынонки…

— Дочери мои, Серафима и Ольга, на молебен уезжали, — схватил его за плечи и с силой затряс Умильный. — Где они? Как? Целы?

— Ночью татары грабили… Утром ушли… Я сразу сюда поскакал…

— Вот оно… — отпустив мальчишку, сжал кулаки боярин. — Вот почему вотяки у Парона стояли. Они не на сечу пришли, они нас отвлекали, пока остальные к домам нашим крались. Рагозы, Рыбаки, дочери… Проклятье! Зорин, язви его до седьмого колена, упреждать о странном стане должен был, а не бояр из усадеб выдергивать! Касьян, коней седлай!

— Пошто седлать, барин? — попытался остудить своего хозяина опытный воин. — Темень скоро, куда скакать? Да и нет уже вотяков в поместье, ушли они.

— Ты что, не слышал?! — не выдержав, заорал Умильный. — Дочери мои у них! А может, и Гликерья с сыновьями.

— Илья Федотович, — подойдя сзади, обнял его за плечи Дорошата, — не горячись, вернем мы полон, не уйдут поганые. Холоп прав, нет больше вотяков ни у монастыря Богородицкого, ни в поместье твоем. Но и уйти им некуда. На закат — Галицкие земли, на север — Хлынов, на пути в Казань леса дремучие. Да и не ждут их более в Казани, станичников, [86] стрельцы там московские сидят. Стало быть, путь у вотяков один, к восходу. Здесь они не появлялись, мимо нас не шли.

86

Станичник — разбойник, грабитель.

— Дети мои у них! — стряхнул с себя руки соседа боярин.

— И я про то, Илья Федотович. Уйти вотяки могли только через Чепцу, вдоль Изрека, по дороге Анареченской. Справа там леса, а слева их от нас река отгораживать станет. Где им еще убегать? Нам через Булатовскую переправу надобно реку перейти и станичников перехватить. Они же все с полоном, с обозами. А мы налегке, да с заводными. Один наш переход за три вотяковских станет, а то и за четыре.

— Так поскакали!

— Помилуй, Илья Федотович, ну куда нам ночью через чащу идти? — вздохнул Дорошата. — Коням ноги переломаем, себе глаза выхлестаем. Прав твой холоп, утра ждать нужно. Вотяки сегодня разве Чепец перешли, завтра вдоль Ирзека тронутся. Мы их еще до полудня обойдем и навстречу двинемся. Никуда не сбегут басурмане, ты не опасайся. Но сейчас трогаться нельзя. Темнота скоро. Да и прошли мы сегодня полста верст, не меньше. Роздых коням нужен. Пусть попасутся до утра.

Боярин Умильный молча повернулся к соседу спиной, отошел к пустому месту, где всего пару часов назад стоял шатер Федора Шуйского, уселся на примятую траву и сжал голову меж ладоней, слегка покачиваясь вперед и назад.

Остальные воины вернулись к столу. Хотя о празднике речи больше не шло, но хорошенько подкрепиться перед новым походом все равно следовало. На голодный желудок никакого врага не победишь, слабый сильному не соперник.

Илья Федотович вернулся к ковру только через час, когда примчался Прохор — посланный сыном Дмитрием холоп. Теперь стало известно, что хотя бы усадьба со всеми обитателями и большая часть смердов Рагоз, успевших до нее добежать, уцелели. Временами скрипя зубами, боярин молча резал и отправлял в рот убоину, запивая ее ставшим вдруг совершенно безвкусным медом, и тревожить его разговорами в этот вечер никто более не рискнул.

Глава 8 АНАРЕЧЕНСКАЯ ДОРОГА

Иногда из диких и малонаселенных лесов на восход от Вятской волости приходили разбойники — но куда чаще оттуда везли пушнину, уголь, серебро, рыбу, пригоняли скот, меняя все это в Московском княжестве на хлеб, железо, броню, а также на немецкие кружева, вино и зеркала. Реки на западных рубежах русского государства, у своих истоков, сужались, превращаясь в непригодные для плавания купеческих ладей ручейки. Потому-то ведущий в Зауралье тракт был широк, хорошо натоптан и отличался от государевых почтовых дорог разве что отсутствием ямов [87] и проносящихся с посвистом почтовых троек. Холст, ситец, хлеб, репу, деготь на дороге можно было продать подороже, жир, шкуры и серебро купить подешевле — а потому смерды из ближних поместий давно протоптали стежки к хлебному месту.

87

Ям — почтовая станция, где путник мог отдохнуть, поесть и сменить лошадей. Ямы стояли на всех основных дорогах страны с интервалом в полтора-два десятка верст. По свидетельству иностранцев, на каждом содержалось в ожидании своего часа больше сотни лошадей.

По одной из узких лесных дорожек и вел свой отряд Илья Федотович, молчаливо признанный за воеводу. И по знатности боярин Умильный превосходил всех, опыт имея воинский, да и обидели вотяки, считай, его больше всех. Так кому еще войско на общего врага направлять?

Булатовская переправа через полноводный Ирзек представляла из себя все тот же песчаный брод, только глубокий — человека по грудь скрывало, коням до шеи вода доходила. Смерды переправлялись здесь, укладывая свой товар на спрятанные в ближних кустах долбленки, но тратить время на поиски утлых лодчонок воевода не стал. Разоблачившись, бояре и холопы в три приема перенесли на себе боящиеся воды луки, воинскую справу, конские потники; что касается седел, упряжи, наглухо завязанных чересседельных сумок, то они переехали так, на конских спинах. Пользуясь случаем, переседлали лошадей, выйдя на дорогу на свежих скакунах.

Любому торговому обозу, равно как и войску, постоянно требуется два припаса: трава лошадям и вода всем. Потому и тянулась Анареченская дорога вдоль реки сколько могла, прежде чем отвернуть к Уралу, петляя между холмов от ручья к ручью либо от родника к тихому лесному озерцу.

Спуск к водопою возле переправы был донельзя удобен — берег песчаный, не топкий, широкий плес. На хорошем месте торговые поезда часто останавливались на ночевку, вытаптывая вокруг молодую лесную поросль, вырубая деревья на костры, и по левому берегу Ирзека давно образовалась широкая прогалина, раскидываясь на полсотни саженей в обе стороны от дороги. Боярин Умильный, пустив коня медленным шагом, склонился с седла, вглядываясь в траву. Примятая совсем недавно, она уже начала подниматься. Стало быть, последний раз путники здесь останавливались дней пять-шесть назад. Конские катышки есть, человеческих испражнений не видно. А вотяки свой полон в лес по нужде отпускать не станут, очень им охота беспокоиться из-за рабских мучений. Значит, грабители со своей добычей тут еще не проходили…

Илья Федотович резко выпрямился, привстал на стременах, оглядываясь по сторонам. Поляну окружали чахлые ивовые и ореховые заросли — кустарник путешественники не трогали, предпочитали носить валежник из леса или рубить на дрова сухостой. За кустарником начинался сосновый бор, чистый и прозрачный, сладковато пахнущий смолою и прелой хвоей.

— Хвоя — это хорошо, — пробормотал боярин. — Хвоя все шаги заглушит, схрон не выдаст.

В предчувствии близкой сечи страх за дочерей отпустил его разум, и Илья Федотович превратился в расчетливого военачальника, холодно взвешивающего все шансы и возможности. Главный залог победы — это удар внезапный, атака свежими силами на усталого врага. Коли вотяки налетели на его имение и Богородицкий монастырь ночью позапрошлого дня, стало быть, уйти они могли всего на два перехода. Задерживаться не станут, боясь погони, но и идти в темноте после ночного налета не смогут — и коням, и людям роздых требуется. Два перехода — это тридцать, от силы сорок верст. От Рагоз до извилистого Чепца аккурат верст десять будет. Коли весь день до позднего вечера пленников гнать, возможно переправиться через Чепец, самое большее — могли до Ирзека добраться. Но не дальше. Пеший человек — не конный. Как его кнутом ни охаживай, а быстрее лошади бежать не способен. А коли первый привал грабителям придется делать у Ирзека, то второй переход — пятнадцать верст по Анареченскому тракту — аккурат к Булатовской переправе их и приведет. То есть именно сюда. После двух дальних переходов вотяки устанут. Коли еще и засаду раньше времени обнаружить не сумеют…