Андрей Боголюбский

Но вернёмся к событиям 1150 года. Уже после возвращения Юрия в Киев Андрею пришлось продемонстрировать и свои дипломатические способности. Готовясь к войне с Изяславом, Юрий послал за помощью к половцам — своим всегдашним союзникам. Но когда половцы наконец-то собрались и подошли к Переяславлю, их помощь оказалась не нужна: Юрий овладел Киевом без них. Однако союзники Юрия не привыкли возвращаться домой с пустыми руками. Поскольку поживиться за счёт врагов Юрия им не удалось, они принялись разорять окрестности Переяславля: «пакостящим ся людем, сбегшимъся в град», так что те не имели возможности даже выпустить за городские стены свой скот.

Ни Юрий, ни союзные ему черниговские князья ещё не распустили своих полков. Сначала Юрий послал к Переяславлю младшего из черниговских князей Святослава Всеволодовича, дабы тот «укротил» половцев и «воротил» их обратно в степи. Но сделать это — несмотря на традиционные связи черниговских князей с «чужими погаными» — Святославу не удалось: кочевники продолжали свои бесчинства. Пришлось вновь посылать в Переяславль Андрея. Какие аргументы тот нашёл, использовал ли своё родство с половцами по матери или ограничился щедрыми подарками и посулами, неизвестно, — но половцев удалось «укротить», то есть заключить с ними мир, после чего они наконец покинули пределы Руси. Это случилось незадолго до 14 сентября — праздника Воздвижения честного креста. Летописец называет этот день — единственный хронологический ориентир во всём рассказе о событиях, связанных со вторым вокняжением Юрия в Киеве, — только потому, что Андрей задержался в Переяславле. Он с искренней ревностью относился ко всем православным обрядам и остался у брата «праздника деля»: «праздноваша у церкви Святаго Михаила честный праздник Креста Господня» и лишь «на утрий день» возвратился к отцу в Киев. Андрей и позднее с особым чувством будет относиться к кресту — символу торжества христианской веры. И в его позднейшей истории почитание креста принесёт ему одну из наиболее значимых побед.

Той же осенью 1150 года Андрей получил от отца Пересопницу — город, который в событиях этой войны играл особую роль. Помимо Пересопницы и Дорогобужа, ему достались также Туров и Пинск — города, являвшиеся центрами самостоятельных княжеств еще в X веке, но к середине XII века вошедшие в состав Киевской земли. Всё это были прежние волости князя Вячеслава Владимировича, по-прежнему пребывавшего в Вышгороде. «Андрей поклонивъся отцю своему и шед, седе в Пересопници», — свидетельствует летописец^{34}. Находясь здесь, Андрей должен был сдерживать Изяслава Мстиславича. Но можно думать, что, наделяя сына столь значимыми городами, Юрий стремился в какой-то степени удовлетворить его княжеские амбиции. Он по-прежнему не желал видеть своих старших сыновей в Суздальской земле, предназначая её исключительно для младших. Старшие же, и Андрей в их числе, должны были закрепиться на юге, сделаться здесь «своими». Насколько это трудно, если не сказать — невозможно, Юрий ещё не осознавал — по всей вероятности, в отличие от Андрея. Княжение в Пересопнице или Дорогобуже вряд ли пришлось Андрею по нраву. Здесь его явно не любили. Не из-за каких-то его личных качеств — исключительно как Юрьева сына.

Впрочем, за время своего недолгого владения Туровом Андрей, кажется, сумел найти общий язык с некоторыми влиятельными людьми в городе. Так, известно о его знакомстве с будущим туровским епископом, а тогда, вероятно, ещё монахом и «столпником» (затворником), уроженцем Турова Кириллом — крупнейшим писателем домонгольской Руси. Мы ещё будем говорить о их переписке, относящейся к следующему десятилетию и связанной с острым церковно-политическим кризисом, поразившим Северо-восточную Русь в годы княжения Андрея Боголюбского.

Второе киевское княжение Юрия Долгорукого оказалось ещё короче, чем первое. Ближе к зиме в Пересопницу, к Андрею, прибыли послы из Владимира-Волынского. «Въведи мя к отцю твоему в любовь», — просил Изяслав Мстиславич двоюродного брата. А далее жаловался на свою злую судьбу: «…Мне отцины в Угрех нетуть, ни в Ляхох, токмо в Руской земли. А проси ми у отца волости Погорину». Однако переговоры о мире были лишь одной — и, кажется, даже не главной — целью его посольства. На самом деле, как замечает летописец, посланцы Изяслава исполняли ещё одну роль — лазутчиков. Князь повелел им «розирать» (разведать) расположение Андреевых войск: «како город стоить». Изяслав хорошо помнил о том, как ловко «изъехал» прежнего пересопницкого князя Глеба Юрьевича, и теперь хотел повторить то же с его братом.

Андрей поверил в искренность его мирных намерений, а потому обратился к отцу с очередной просьбой пойти навстречу волынскому князю и тем самым завершить войну. При этом он готов был уступить часть собственной волости — Погорину (земли по реке Горынь). Очевидно, Андрей хорошо понимал всю опасность войны с Изяславом и всю непрочность положения Юрия в Киеве. Однако Юрий на уговоры сына не поддался и волости по Горыни Изяславу не вернул. А вот относительно сбора информации о «наряде» и «строении» города не всё ясно. В военном отношении Андрей, несомненно, обладал большим опытом, чем его брат Глеб, и лазутчикам Изяслава пришлось признать это. Они вернулись к своему князю, убеждённые в том, что взять Пересопницу хитростью или силой не представляется возможным. «Не сбыся мысль его, — пишет об Изяславе летописец, сторонник Андрея, — зане бе утвержен город и дружину (Андрей. — А. К.) совокупил». Но всё же какие-то полезные для себя сведения Изяслав получил: во всяком случае, позднее он будет действовать в окрестностях Пересопницы весьма успешно.

Собственно военные действия начались в конце зимы, предположительно, во второй половине февраля или начале марта 1151 года. Изяслав вместе с братом Владимиром, сыном Мстиславом, а также городенским князем Борисом (двоюродным братом по матери) и присланным ему на помощь десятитысячным венгерским войском подступил к Пересопнице. Остановившись в окрестностях города, немного выше по течению Стублы, он сжёг тамошние укрепления (Заречск). Андрей затворился в Пересопнице вместе со своим двоюродным братом, юным Владимиром, сыном Андрея Доброго. В его задачу входило угрожать Изяславу внезапной вылазкой, а главное — дожидаться подхода галицкого князя Владимирка Володаревича. (Изяслав Мстиславич сделал всё, чтобы нейтрализовать самого опасного из своих противников и даже упросил венгерского короля начать войну с Владимирком. Но война эта закончилась ничем: Венгрия всё больше втягивалась в военное противостояние с Византийской империей, а потому не могла отвлекаться ещё и на длительную и многотрудную борьбу с Галицким княжеством.) Вскоре стало известно, что Владимирко со своими полками выступил в поход. Положение Изяслава сделалось угрожающим: в тылу у него находились и Владимирко, и Андрей, а впереди в любой момент мог оказаться Юрий с многочисленным войском. Но опасность только придала силы князю. Именно в этом походе Изяслав во всём блеске явил своё полководческое искусство. План его был прост. Он решил со всеми имеющимися силами продолжить движение к Киеву, оставив в тылу и Андрея в Пересопнице, и Владимирка. Если галицкий князь сумеет настигнуть его, рассуждал Изяслав, он примет бой («како Бог розсудить с ним»); если же раньше придётся встретиться с Юрием, то «с теми суд Божий вижю, како мя с ним Бог росудить». Судьбу Киева должны были решить не численное превосходство той или иной рати, но напор, стремительность и неожиданность действий. Со всем своим войском Изяслав устремился к Дорогобужу, и оказалось, что дорогобужцы, как и жители других городов по пути к Киеву, рады признать его своим князем.

Между тем Владимирко и Андрей действовали по всем правилам ведения войны. Сославшись друг с другом [16] , они договорились о совместном преследовании противника. Андрей покинул Пересопницу и соединился с Владимирком у городка Мыльска (ныне село в Ровенской области Украины). Князья переправились через Горынь и, пустив вперёд «сторбжу», сами «с силою великою» устремились за Изяславом. Началось преследование одного войска другим. Продвигаясь к Киеву, Изяслав последовательно переправлялся через реки Случь, Уж и Тетерев. У Святославлей Криницы (где-то между Ужем и Тетеревом) Владимирко и Андрей наконец-то нагнали его. Оба войска расположились так, что волынские сторожа могли видеть галицкие огни, а галичане — огни Изяславовой рати. Но Изяславу и на этот раз удалось перехитрить преследователей. Он повелел своим воинам разложить побольше костров, а сам ночью снялся с места и перешёл к Мичску — городу на Тетереве. И здесь его также встретили как князя. От Звижденя — следующего города по пути к Киеву — князь направил своего брата Владимира к Белгороду, обещая следовать за ним с основными силами. Белгород был форпостом, «пригородом» Киева, непосредственно прикрывавшим его с запада. Здесь сидел сын Юрия Борис, проявивший в эти дни удивительную беспечность. В то время когда Владимир Мстиславич подступил к городу, он пьянствовал «на сеньнице» со своей дружиной и «с попы белогородскими». Если бы не некий «мытник» (сборщик дани), вовремя заметивший неприятеля и успевший «переметать» мост через крепостной ров, Борис непременно попал бы в плен. Ему всё же удалось убежать к отцу в Киев, однако Белгород без всякой борьбы перешёл в руки Мстиславича. Успех был ошеломляющий. Оказалось, что Борис, а значит, и Юрий не имели точных сведений о наступлении Изяслава и совершенно не ожидали нападения! Оставив брата в Белгороде на случай появления здесь Владимирка Галицкого, Изяслав «исполчил» войско и вместе с венграми двинулся к Киеву. Юрию о случившемся стало известно только от сына Бориса. Когда тот прибежал к отцу, Юрий отдыхал в своей загородной резиденции на Красном дворе. Очевидно, все свои надежды он возлагал исключительно на галицкого союзника, даже не допуская мысли, что тот пропустит Изяслава к Киеву. Защищать город Юрий не решился — «убоявся киян, зане имеють перевет ко Изяславу», и, как и год назад, предпочёл бежать. Причем бежать немедленно, лишь с немногими людьми, даже не заезжая в Киев и бросив находящуюся там дружину.

16

Владимирко прислал к Андрею князя Василька Ярополчича, но что это за князь, неизвестно.

События развивались настолько стремительно, что и Владимирко Галицкий с Андреем Юрьевичем оставались в неведении относительно происходящего. Остановившись у Мичска, они послали «сторбжу» разведать, где находится противник, и только тогда узнали, что Изяслав уже занял Киев, а Юрий бежал за Днепр и укрылся в Городце Остёрском.

Во время преследования Изяславовой рати Андрей играл второстепенную роль, во всём подчиняясь галицкому князю. Однако теперь, узнав о постигшей их неудаче, Владимирко обрушил свой гнев прежде всего на него, считая Юрьева сына едва ли не главным виновником случившегося. Галицкий князь пришёл в крайнее раздражение. «Како есть княжение свата моего! — восклицал он, обращаясь к Андрею. — Аже рать на нь из Володимера идеть, а како того не уведати! А ты, сын его, седиши в Пересопнице, а другый [в] Белегороде, како того не устеречи!» А затем заявил, что возвращается в Галич и прекращает военные действия: «Оже тако, княжите с своим отцем, а правите сами, а яз не могу на Изяслава один пойти…»^{35} Испытать гнев галицкого князя пришлось и мичанам. Владимирко потребовал от жителей откуп серебром, угрожая в противном случае «взять» город «на щит», то есть подвергнуть его полному разграблению, а жителей увести в полон. Серебра у мичан не хватило; пришлось снимать серьги и шейные украшения с себя и своих жён и переплавлять их в гривны. «Володимер же поймав серебро и поиде, тако же емля серебро по всим градом, оли и до своей земли».

Андрей — по-прежнему в сопровождении двоюродного брата Владимира Андреевича — отправился к отцу. Князья приехали на устье Припяти, к «Давыдовой божонке» (вероятно, церкви Святого Глеба), здесь переправились через Днепр и поспешили в Остёрский городок. Когда Андрей встретился с отцом, рассказывает автор поздней Никоновской летописи, князья, «охапившеся (обнявшись. — А. К.), болезнене плакашася на долг час, сице глаголюще: “Увы нам! Како ся нам дети от врага нашего Изяслава Мстиславичя?!”»^{36}.

Между тем начиналась Страстная неделя. Юрий успел послать за помощью в Чернигов — к братьям Давидовичам и в Новгород-Северский — к своему свату Святославу Ольговичу (его сын Олег женился к тому времени на дочери Юрия) и теперь ждал от них вестей. Другие гонцы с богатыми дарами отправились к «диким» половцам — словом, всё повторялось точно так же, как год назад…

Но беда, как известно, не приходит одна. 6 апреля 1151 года, в Великую пятницу — день самого строгого поста, — на рассвете, в Переяславле умер старший брат Андрея Ростислав. Вместе с братьями Глебом и Мстиславом Андрей приехал из Городца хоронить брата. Им и суждено было отдать князю последние почести и положить его тело в соборной церкви Святого Михаила, рядом с его дядьями Андреем и Святославом Владимировичами. Теперь Андрей становился старшим среди сыновей Юрия, его главной надеждой и опорой.