Андрей Кураев на откровении помыслов у Патриарха Кирилла

Кураев обратил лицо к лицу Гундяеву и увидел, что Его Святейшество лукаво посмеивается...

– Ваше Святейшество! Не думаю, что каноны, касающиеся гомосексуализма, не действуют... К тому же такие изменения не принял бы наш православный народ!

– Так каноны, касающиеся гомосексуализма, все еще действуют, по-вашему?
– спросил Кураева Гундяев? А каноны, касающиеся онанизма, по-вашему, уже нет? Я так не думаю...
– сказал Гундяев и добавил: - А ведь я - правящий епископ и Патриарх, а не какой-то заштатный дьякон - пусть, может быть, и очень известный...

– Постойте, Ваше Святейшество, - изумился Кураев, - но ведь если, по-вашему, каноны против онанизма по-прежнему действуют, то, если судить праведно, и каноны против гомосексуализма, тем более должны действовать как то, что касается большего и тягчайшего преступления!

– А кто вам, Андрей Вячеславович, сказал, что согласно моему мнению, каноны против гомосексуализма ныне не действуют? Да, я говорил, что в новых условиях некоторые каноны не действуют - канон о запрете парится в бане с иудеем, например. Но разве я говорил что-то подобное о канонах против гомосексуалистов?

– Но ведь вы же сами спросили моего мнения касательно изменений в нашем, православном, каноническом праве, которые позволили бы геям, практиковавшим мужеложество даже после своего крещения, становится священниками? Я так понял, вы за это правило. Поэтому я и подумал, что, по-вашему, каноны против гомосексуалистов более вы не считаете действующими...

– Вот именно!
– ответил Гундяев, - я спросил вашего мнения, но не высказал свое. А что касается тех самых изменений - то своего мнения про них я также не говорил. Но скажу теперь: я - за, но при одном условии: если бы такие изменения были возможны согласно самому каноническому праву. А такое, как известно, невозможно, ибо, в отличие от католицизма, православное каноническое право - это нечто застывшее и раз и навсегда данное. У нас нет своего Папы-сверхгероя, который мог бы рушить старое и порождать новое каноническое право из своей головы хоть каждый год, хоть каждый день. Вот потому-то, Андрей Вячеславович, я-то и считаю, что действуют и правила о гомосексуалистах, и правила об онанистах и даже более того - действует и правило, запрещающее парится в бане вместе с иудеем! Действуют в строгом смысле этого слова. Поэтому, строго говоря, когда я вел речь о том, что некоторые правила в современных условиях не действуют, я не совсем то имел в виду, что расслышали в моей речи многие. Правильнее бы было сказать так: "в строгом и прямом смысле действуют, но фактически не действуют в том смысле, что применение их тотально саботировано, и поэтому действие их фактически имеет чисто декларативный характер"!

– Тотально саботировано? Но они, все-таки, действуют декларативно?
– изумился Кураев.

– Вот именно, - ответил Гундяев, - вот именно. Вам такая простая мысль о тотальном саботаже и чисто декларативном действии разве не приходила в голову? Ах да... вам же пришла в голову более сложная и мудреная мысль о том, как нам реформировать каноническое право... Согласно вам все епископы, все архимандриты и все благочинные должны заняться подвижничеством, стать святыми людьми и чуть ли не начать творить чудеса; и так, завоевав уважение и искреннее почтение народа, они как бы получат в глазах народа право или мандат на реформу в области канонического права, которая, по-вашему, из-за святости ее проводящих, не вызовет нестроений и раскола в народе... Кажется, ваша идея, Кураев, была такова?

– Да, - ответил Кураев и добавил: - и я честно об этом написал.

– Знаю, знаю, - продолжил Гундяев, - но сам подумай: не наивно ли так мыслить? Во-первых, не могу поверить, что вы, Андрей Вячеславович, серьезно верили в то, что когда-нибудь - пусть даже в весьма отдаленном будущем, - такие потребные для вашей реформы епископы, архимандриты и благочинные могут появиться в природе! Ведь вы же не ребенок - честное слово... Во-вторых - даже если бы они и появились!
– то скажите: с чего бы это подобным праведникам и святым, почитающим наследие церковное за драгоценное сокровище, которое следует хранить как зеницу ока, вдруг вздумалось проводить реформу этого сокровища? С какой стати? Таковые стали бы, скорее, не революционерами-преобразователями, а хранителями-консерваторами. И это еще одна ваша нелепость. Вам, скорее, следовало бы признать, что для вашей реформы нужны не святые революционеры, каким-то непонятным образом все-таки покоряющиеся церкви, а дерзкие революционеры-грешники, действующие по праву сильного, действующие различными манипуляциями сознания, а также ошарашивающей дерзостью и внезапностью! Вот это бы я еще понял и посмотрел бы на вас как на реалиста. Как на одного из тех реалистов, с которыми я не раз встречался на экуменистических встречах и богослужениях. Но, к сожалению, следует признать, что у нас такая революция дерзких грешников вызвала бы раскол; и за ними пошло бы меньшинство. Так что подобная революционная реформа - не для нас, Андрей Вячеславович.

– Так что - мы - в тупике? И нет выхода?
– изумился Кураев.

– В тупике... Нет выхода...
– пробурчал Гундяев, и продолжил: - Отставить панику! Выход, между прочим, Андрей Вячеславович, уже давно найден и никакого тупика нет. И реформа фактически уже проведена. Проведена давно. Только вы этого не замечаете. И многие другие тоже не замечают.

– Проведена? Давно?

– Давно. Все те каноны, которые нам не нравились, давным-давно тотально саботируются всеми, кому надо. И церковным судом в том числе. Все нововведения, которые нам были нужны, также были введены - только те, кому не надо, об этом не в курсе. Нам, конечно, не удалось изменить все так, как этого нам хотелось в идеале. Но в рамках возможного сделано немало. Теперь женщина, например, изменив пол, вполне может стать священником и даже епископом. В принципе, даже мужиковатая от природы женщина может проделать то же самое хоть сейчас на свой страх и риск. Главное тут - это чтобы про это не узнали те, кому не надо - тот же так называемый "народ божий". Два гомосексуалиста могут спокойно жить вместе и быть священниками. Оба. Только опять же, так, что те, кому не надо, про это не прознали. Теперь, правда, даже если те, кому не надо, об этом прознают, то, как правило, ничего сделать толком не смогут. Священник может вступить хоть в десятый брак. Но по-тихому. Вы, Андрей Вячеславович, можете спокойно дрочить, сколько хотите - и никто вас не тронет - разве только что вы не будете делать это на амвоне при прихожанах. Разумеется, для всех подобных случаев предусмотрено соответствующее покаяние. Например, ваш онанизм врачуется обычным покаянием. И на вас даже не накладывается никакая подобающая греху эпитимия - например, в виде сухоядения в течение 40 дней со всякими молитвами и поклонами. И никто из сана вас извергать не собирается. Успокойтесь. Гомосексуальную связь теперь тоже принято врачевать простым покаянием безо всяких эпитимий - это теперь что-то вроде онанизма. Считайте, что фактически прежние границы икономии расширены, а строгости, налагаемые прежними границами икономии, тотально саботируются; и поэтому фактически мы идем гораздо дальше этих границ в сторону снисходительности к грешнику. Что же касается прежних канонов и правил - то они, повторю, продолжают действовать. Но чисто декларативно. И на словах мы сейчас - за строгое соблюдение этих правил и за их незыблемость. Пока что принято решения не расшатывать церковный корабль.

Вновь наступила тишина. Наконец, Гундяев прервал ее:

– Андрей Вячеславович! Мы ценим ваш вклад в дело реформы православия. И ваша идея о "святых революционерах" может также оказаться кстати. В будущем. Ведь, строго говоря, я должен покаяться в том, что назвал вашу идею и концепцию реформ совсем нелепой и нереализуемой. В действительности, что касается этих ваших "святых революционеров", все обстоит несколько иначе: ведь для задействования авторитета "святых революционеров" достаточно того лишь того, чтобы народ верил в святость этих революционеров; в действительности же они могут и не быть святыми, и быть совсем даже наоборот - людьми вообще неверующими, но хорошими актерами. А убедить народ в их святости поможет хорошо поставленная пропаганда. И тут люди из ГБ и наши связи с ГБ могут очень помочь. Но прошу, Андрей Вячеславович, помнить одно: церковь - это наш единый дом. И пока принято решение церковный корабль не раскачивать. Поэтому прошу вас - утихомирьтесь с вашей жаждой реформ. Мой вам совет: подождите. Возможно, уже через считанные годы вы с вашими идеями реформ понадобитесь церкви вновь - если будет решение о кардинальном преобразовании нашей церкви... А о том, востребованы ли в текущий момент реформы и реформаторы вы сможете узнать из достаточно авторитетной церковной прессы - из того же "Журнала Московской Патриархии", например. Когда вы увидите там рассуждения о необходимости реформ, о том, что нашей христианской церкви нужно больше христианства, а нашим христианам - больше Христа, рассуждения о возвращении к идеалам и к истокам - например, о возвращении к идеалам христианских общин времен апостолов или времен доконстантиновой эпохи - можете начинать играться со своими идеями реформ. Ваши идеи будут весьма кстати и они будут востребованы временем. А также неплохо оплачиваться из централизованной церковной кассы. А до этих времен не советую вам будоражить умы нашей паствы всякими реформами. Все, что надо, как надо реформировано уже до вас и без вас.

Снова наступило молчание. Кураев изумлялся по поводу того, что его аудиенция-исповедь у Патриарха Кирилла затягивается. "Будет ли ей конец?" - думал Кураев. Но конца не предвиделось. Гундяев вытащил откуда-то из-за пазухи бумажку, развернул ее и, сказав Кураеву "Вот что о вас, отче диаконе, в интернетах пишут", начал зачитывать: "Когда подошло время потчевать большого гостя, на вопрос о том, что ему приготовить, дьякон заказал... пельмени, хотя это было время Великого поста! После того, как его на всякий переспросили, Кураев как отрезал: "Пельмени! Напридумывали себе всяких постов...".". Кирилл закончил цитирование и спросил:

– Андрей Вячеславович! Надеюсь, вы в курсе, что апостольские правила предусматривают для клирика извержение за нарушение Великого Поста или за нарушение поста в среду и пятницу? Андрей Вячеславович - если вы столь бесстыдно и демонстративно нарушаете Великий Пост - то прошу вас сказать мне: какие посты вы вообще держите, как поститесь?

– Ваше Святейшество! По немощи телесной, я держу согласно уставу только один пост, который содержали древние христиане - мой пост начинается в Страстную Пятницу с того момента, когда Христос пригвождается ко кресту и заканчивается в пасхальное воскресенье, когда завершается ночная божественная литургия... Прочих же постов я никаких не держу - ни в среду, ни в пятницу, ни каких-либо других и ем все, что захочу и сколько захочу...

Его святейшество усмехнулся и молвил:

– Ясно, Андрей Вячеславович, ясно. И тут, как и в случае онанизма, вы провели реформу и решили, что определенные каноны и правила ныне не действуют. По крайней мере лично для вас. Но мнение священноначалия не таково. Оно таково, как я сказал о нем выше. То есть, наедине, неприлюдно, не всевая соблазны и нестроения в народ божий, вы можете есть буженину и пить водку хоть вечером Страстной Пятницы, когда Христос полагается во гроб, хоть всю Страстную Субботу. И ничего вам за это не будет. Ибо действие канонов и правил, как я вам сказал, тотально саботируется, чем обеспечивается их чисто-декларативный характер. Но ведь ваш случай - не таков. Вы нарушали декларативно действующие каноны и правила прилюдно, публично, подавая тем самым соблазны народу божию. А вот это уже серьезнее... И, определенно, требует принятия неких мер реагирования, вашего покаяния и наложения на вас епитимии. Ведь что получается, Андрей Вячеславович? Сегодня вы публично в ресторане мясо едите, а завтра на амвоне во время службы принародно рукоблудием заниматься начнете... Да, ваша вина тут невелика и никто не собирается извергать вас за ваше чревоугодие из сана - как это требуют апостольские правила; но все же я не могу закрыть глаза на ваше подобное поведение... И на вас будет наложена епитимия. Каетесь ли вы в том, что публично подавали соблазн народу божию через нарушение поста?

Кураев снова заплакал и, всхлипывая, начал каяться:

– Ей, отче! Каюсь в сем искренне и от всего сердца прошу прощения и надеюсь божьим содействием навсегда избавиться от таких грехов!

Было же сие покаяние искренним или же лицемерным - один Бог знает.

– А какую епитимию вы на меня наложите?
– спросил Кураев.

– А вот примерно такую хотя бы, как та, что дается за рукоблудие!
– ответил Гундяев, - Сорок дней сухоядения с пятидесятью земными поклонами на каждый день и с ежедневным чтением трех канонов и акафиста!