Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания

— За вести твои радостные и за заботы обо мне недостойном — спаси тебя Христос, брат Иаков! Но я уже закончил то житие.

2. ИЗ ПАТР

Милостивый Государь Григорій Александровичъ!

Покорно прошу прощения у Васъ за то, что такъ медлилъ съ этимъ, быть можетъ, послднимъ письмомъ къ Вамъ. Но прошу также и поврить мн, что препятствіемъ тому были непреодолимыя обстоятельства. Врно, до Васъ дошли уже всти или, скоре, слухи о моихъ злоключеніяхъ. Поэтому я почитаю необходимымъ объясниться, не столько чтобы оправдаться въ Вашихъ глазахъ, сколько къ тому, чтобы Вы не поминали меня лихомъ.

Я вполн сознаю, что первое явленіе мое передъ Вами и дальнйшее пунктирное общеніе наше могло оставить Васъ въ недоумніи относительно моего происхожденія и даже родного языка. Спшу заврить Васъ, что я не имлъ никогда намренія сознательно ввести Васъ въ заблужденіе, но лишь вынужденъ былъ порою дйствовать такъ въ силу обстоятельствъ. Нын же я почитаю необходимымъ и даже обязательнымъ открыть Вамъ, Милостивый Государь, исторію своей жизни, приведшей меня къ столь плачевному финалу.

Родился я въ семь потомственныхъ востоковдовъ въ Одесс, отсюда, кстати, и мой акцентъ, который многіе принимаютъ за иностранный: что жъ подлать, если въ говор моего родного города слилось столько языковъ и нарчій; кром того, ребенкомъ я сломалъ себ носъ, отчего только усилилась странность моего произношенія. Итак, книги окружали меня съ самаго раннего дтства: я помню ихъ едва ли не раньше, чемъ игрушки. Лишь только научился я читать въ четыре года, какъ книги стали всей моей жизнью. Я медленно терялъ зрніе, но не могъ отказаться отъ чтенія: ничто другое не будило такъ моего воображенія, не заставляло содрогаться мое сердце и душу.

Но среди всего многообразія литературы, обртавшейся въ ндрахъ родительской квартиры, боле всего влекли меня къ себ книги объ открытіях — неважно чего, новыхъ земель или древнихъ рукописей. Мн ужасно хотлось стать открывателемъ какого-то новаго закона природы или утерянной письменности.

Впрочемъ, съ теченіемъ времени ко мн стало приходить пониманіе несбыточности тхъ мечтаній, коимъ я съ такой страстію предавался. И тутъ же сталъ я замчать въ себ особый интересъ къ мнимымъ открытіямъ, иначе говоря, къ поддлкамъ и мистификаціямъ, притомъ не только книжнымъ, но и житейскимъ. Не разъ за это изгоняли меня изъ школъ, наказывали и родители, и учителя. Думается, что такъ отразилось во мн крушеніе моихъ дтскихъ грезъ объ открытіяхъ подлинныхъ.

Однако жизнь текла своимъ чередомъ, и, как сынъ и внукъ видныхъ ученыхъ, по окончаніи школы поступилъ я въ бывшій Императорскій Новороссійскій университетъ, но долго тамъ за продлки свои не продержался. Смнивъ рядъ университетовъ, въ томъ числ и европейскихъ (благо такая возможность намъ тогда только-только открылась), я убдился въ томъ, что моему горячему черноморскому темпераменту слишкомъ узко въ рамкахъ строгой академической науки. Вс великія открытія въ области древней исторіи и филологіи были уже сдланы, а единственное перспективное въ нихъ направленіе — лингвистика — требовало большей усидчивости и математической одаренности. На три года даже оставилъ я научныя занятія и сталъ обучаться профессіи художника-шрифтовика, однако и она мн также прискучила.

Фантазія моя, черпая пищу себ въ прочитанныхъ книгахъ, теперь уже не дтских, а вполн ученыхъ, парила въ поиск утраченныхъ древнихъ текстовъ: я безпрестанно думалъ о не дошедшихъ до насъ комедіяхъ Менандра, до-Несторовыхъ лтописяхъ, черновикахъ Гоголя… Потихоньку я началъ возстанавливать ихъ на основ сохранившихся обрывковъ и свидтельствъ, но такой путь слишкомъ сковывалъ полетъ моей мысли, стремившейся зримо объять древній текстъ во всей его полнот.

Вроятно, мн слдовало бы стать литераторомъ, и я, думаю, преусплъ бы на этомъ поприщ, однако воспитаніе семьи, занимавшейся всегда лишь древними текстами, наложило на меня свой отпечатокъ: сочинительство современныхъ авторовъ представлялось мн какимъ-то низменнымъ ремесломъ, произвольной и безотвтственной игрой со словомъ. Изъ этого межеумочнаго состоянія вывела меня на нкоторое время новая идея: вернувшись ненадолго въ науку, я занялся интереснымъ и малоизученнымъ вопросомъ о томъ, какимъ образомъ древній авторъ сочинялъ свой текстъ. Насколько воленъ онъ былъ въ своемъ писаніи? Видлъ ли онъ текстъ линейно, какъ мы, или пространственно? Изыскивалъ онъ для продолженія повствованія какіе-либо внутренніе ресурсы сюжета или въ дло вступалъ беш ех тасЬіпа?

Однако и такое увлеченіе быстро во мн изсякло, и, напечатавъ пару статеекъ на сію тему, я вновь вернулся къ прежнимъ мечтаніям. Я былъ уже близокъ къ тому, чтобы начать просто поддлывать древніе тексты. Занятіе это не такъ рдко въ ученомъ мір, какъ Вамъ можетъ показаться на первый взглядъ. Мой Московскій знакомецъ — извстный и Вамъ — Іероей однажды обронилъ даже: «Кто изъ насъ не гршенъ грхомъ Симонидиса?»

Но именно знакомство съ біографіей Константина Симонидиса и отвлекло меня отъ мысли о грубой поддлк и натолкнуло на другой, казалось бы, давно уже забытый путь. Исторія Симонидиса, впрочемъ какъ и другихъ мистификаторовъ и фальсификаторовъ древнихъ рукописей, заняла бы не одинъ томъ: этой темой я также сталъ въ то время безумно интересоваться и даже думал сдлать ее своимъ основнымъ занятіемъ.

И вотъ, видя передъ собой безконечные примры поддлки, кражи и расчлененія рукописей, я пришелъ внезапно къ странной мысли. Большая часть поддлок всегда разоблачалась по техническимъ основаніямъ: несоотвтствіе бумаги, шрифта и тому подобнаго. Другая же, меньшая часть фальсификаторовъ попадалась на неспособности создать на подлинномъ матеріал правдоподобный текстъ. Наконецъ, самые удачливые поддлыцики не выдерживали бремени похвалъ, достававшихся вмсто нихъ кому-то другому: помню, какъ одинъ нашъ Одесскій скрипачъ и композиторъ-любитель, отчаявшись въ признаніи своихъ произведеній, записалъ ихъ на старой нотной бумаг и приписалъ одному просвщенному помщику XVIII вка, но, когда музыка его получила блестящіе отклики, признался во всемъ, не вынеся мнимой чужой славы.

Намного боле привлекательнй показалась мн идея, исповдовавшаяся путешественниками XIX столтія: они просто вырывали листы изъ ненужныхъ монахамъ рукописей и увозили ихъ въ Европу; самые честные изъ нихъ даже писали въ обезображенныхъ книгахъ, кто вырзалъ страницы. Съ тхъ поръ полная безприглядность Греческихъ монастырей смнилась, напротивъ, крайней закрытостью: въ ихъ книгохранилища не стали пускать почти никого, кром Греческихъ же иноковъ.

Такъ пришелъ я къ мысли облечься для воплощенія своей идеи въ монашескія одянія и при этомъ потерять всякую связь со своей семьей и тмъ боле съ какой бы то ни было страной: родители мои къ тому времени уже умерли (фамиліи ихъ я не буду Вамъ называть, поскольку она слишкомъ извстна и уважаема, чтобы мн пятнать ее своимъ ныншнимъ позоромъ), а развалившаяся на жалкіе обломки совтская псевдо-имперія дала тогда возможность многимъ своимъ бывшимъ подданнымъ расползтись по свту Но становиться полноцннымъ подданнымъ другого государства — sich einb"urgern «вогражданиться», как говорятъ въ Германіи, — я также не желалъ, а потому идеальнымъ мстопребываніемъ для меня оказался именно Аонъ. Тамъ почти никто не спрашиваетъ, откуда кто родомъ, и потому я легко растворился въ разноязыкомъ и разноплеменномъ мор этой монашеской республики. Правда, пришлось выдать себя за потомка послреволюціонныхъ Русскихъ эмигрантовъ, для чего я даже освоилъ нашу старую орографію, къ коей такъ прикиплъ душою, что не могу впредь писать никакъ иначе.

Итакъ, я избралъ одинъ изъ самыхъ уважаемыхъ Аонскихъ монастырей. Довольно быстро, благодаря нкоторым своимъ талантамъ, пройдя тамъ послушническій искусъ, я былъ постриженъ въ иноческій санъ, и старое имя мое кануло, казалось, навсегда въ Лету. Понемногу я получилъ въ той ученой обители свободу дйствій, а поскольку библіотека моего монастыря сгорла въ давнемъ пожар, то я сталъ навшать другія книгохранилища Святой Горы. Сейчасъ дла въ нихъ обстоятъ нсколько лучше, но если бы Вы знали, Милостивый Государь, какъ грустны были они еще совсемъ недавно, а сколько некаталогизированныхъ рукописей хранится въ нихъ!

Средь этихъ-то манускриптовъ и сдлалъ я свои первыя, пусть пока и небольшія находки. Я сталъ аккуратно вынимать тетради съ обнаруженными мною сокровищами. Такъ стала собираться моя тайная библіотека. Много больше удалось мн обрести, путешествуя по патріархатамъ и монастырямъ Христіанскаго Востока. Легко проникая въ ихъ библіотеки, я натыкался среди неописанныхъ рукописей на истинные шедевры книгописанія. Кое-гд кто-то уже до меня довольно грубо вырзалъ миніатюры и заставки. Но не они влекли меня — я понемногу сталъ обретать смутные контуры своего великаго проекта. Оставался одинъ, самый важный и одновременно самый сложный, шагъ.

Замыселъ мой былъ довольно простъ. За много лтъ въ разныхъ книгохранилищахъ я набралъ фрагменты апокрифическихъ дяній апостоловъ, взятые изъ рукописей Средневизантійскаго періода и зачастую совершенно не извстные ученымъ. На основ этихъ отрывковъ, а также используя всевозможныя изданія Греческихъ и переводныхъ текстовъ, тщательно изучая ихъ языкъ и стилистику, возстанавливалъ я утраченный текстъ корпуса Левкія Харина, который включалъ въ себя древнія дянія Петра, Павла, Андрея, Иоанна и омы и который одинъ изъ послднихъ держалъ въ рукахъ патріархъ Фотій въ IX вк — для того мн и понадобилась Ваша помощь. Прошу у Васъ покорно прощенія за этотъ «благой обманъ».