Андрей Рублев
Шрифт:
— А ты знаешь, — тихо говорит Андрей, — ты такой умный стал, что я тебя вообще учить больше не буду.
— А чего мне учиться, — усмехается Фома. — Мне же все равно кисти мыть. — Голос Фомы дрожит от обиды.
— Все! Не могу больше! Не могу! Иди к Кириллу в ученики, прости меня, господи! — Андрей сердито поворачивается и, стараясь казаться спокойным, идет в лес.
— Ну и пойду! Подумаешь… — бурчит малый.
В лесу звонко и однообразно поет малиновка. Глазами, полными слез, Фома внимательно смотрит на злосчастную ракиту. Взгляд его следит за прихотливым движением хмеля, который ползет вверх, переплетается, множится, разбрасывает во все стороны завивающиеся
Фома вздыхает, оглядывается и слышит далекий и звонкий голос Андрея:
— Фома-а-а!
Малый не отвечает.
— Горе-мученик! Иди сюда-а-а!
Из-за деревьев появляется Андрей.
— Не пойду я, — ворчит Фома.
— Чего?!
— Ничего, — бормочет Фома и плетется навстречу учителю.
Трясогузка легко проносится по песку, вспархивая крыльями и задевая облетающие одуванчики, хватает не успевшего удрать водомера и проворно исчезает среди зарослей.
Когда Андрей и Фома скрываются за поворотом дороги, Кирилл выходит из-за кустов и, криво улыбаясь, подходит к луже. Он склоняется над ней, видит на ее поверхности свое темное отражение, потом медленно идет вдоль дороги, задерживается на минуту возле увитой хмелем ракиты и торопится дальше. Подойдя к повороту, он осторожно выглядывает из-за дерева и выходит из-за своего прикрытия, когда убеждается, что впереди дорога пуста.
Кирилл бросается обратно, бежит наугад, раздвигая гибкие ветви орешника и вдруг застывает, едва не выскочив на покрытую папоротником поляну, внезапно упавшую к его ногам.
Андрей и Фома стоят посреди поляны и о чем-то разговаривают. Показывая что-то Фоме, Андрей садится на корточки. Фома садится рядом и смотрит на землю. И вдруг, к изумлению Кирилла, оба ложатся в папоротники и ползут куда-то в сторону.
Сплошные заросли папоротника гигантским лесом окружают Андрея и Фому со всех сторон. Гладкие блестящие стволы, дымный полумрак, солнечный свет медленно опускается, струясь на плоские, смыкающиеся кроны папоротников, закрывающие небо.
— Нравится? — спрашивает Андрей.
— Ничего… — отвечает Фома.
— Да ты посмотри как следует!
Сквозь редеющий папоротник сияет вода. Они подползают к самому берегу лесного озера.
— А что, пошел бы учиться к другому от меня? — вполголоса спрашивает Андрей.
— Так чего ж, если прогоняешь…
— Ну, ладно, ладно, — улыбается Андрей и вдруг становится серьезным. — Смотри, чего это? — Он осторожно раздвигает папоротник.
Пара лебедей. Она приводит себя в порядок, розовым клювом перебирает каждое перышко, выдергивает и бросает на воду слабые. А он самоуверенно смотрит на нее, оплывает вокруг, двигаясь мягкими толчками, а голову держит высоко, ровно, переполненный чувством собственного достоинства.
Тонкая ветка ивы с узкими листьями кланяется, касаясь воды, словно пьет, и от этого по воде расходятся круги.
Кирилл, вытянув шею и продолжая улыбаться, выходит на середину поляны, туда, где только что стояли Андрей и Фома, и внимательно осматривает землю у себя под ногами. Но, очевидно, не находит того, что ищет.
Тогда, воровато оглянувшись, он наклоняется к самой земле и смотрит в гущу папоротника. И опять ничего не находит.
Недоумевая, Кирилл нерешительно становится на колени, затем, осторожно раздвинув папоротник, ложится на землю и ползет, недоуменно оглядываясь по сторонам.
А лебеди скользят по озеру и над омутом, где вода таинственно темнеет, становятся ослепительно белыми. Коснувшись друг друга, они замирают
и, изогнув шеи, смотрят в черную глубину омута, и невозможно понять, что они сейчас вспоминают, что чувствуют…Ветка ивы кланяется, будто пьет, и черные круги разбегаются по сверкающей воде во все стороны.
Андрей и Фома, затаив дыхание, лежат в папоротнике, у самой воды.
Поперек неподвижного озера, мимо оцепеневших, замерших пар, медленно плывет лебедь. Что-то беспокоит его. То ли одиночество, то ли бесконечно однообразные поклоны ивовой ветки к воде и расходящиеся от нее таинственные круги…
— Что это он? — шепчет Фома.
— Вожак, — одним дыханием отвечает Андрей.
— А чего он…
Лебедь вытягивает шею, глядит по сторонам, потом поворачивается и, двинувшись мягким толчком, медленно плывет обратно. Все медленнее, медленнее, пока совсем не останавливается.
Он видел землю с высоты полета своей стаи, в разрывах облаков, и тени облаков, бегущих по полям, желтым и зеленым, и густые леса — темные, и редкие — светлые, с черными подпалинами пожарищ и яркими, как небо, кружками долгожданных озер…
Вожак крутит хвостом и опускает голову под воду.
Андрей переводит взгляд на пару лебедей, очарованно замерших у самого берега. Ветер осторожно сносит их в шелестящую осоку — беззащитных и потерянных.
Ветка ивы касается воды, снова бегут круги, и вдруг вожак бросается в сторону и, ударив по воде крыльями, кричит — требовательно и отчаянно. Стая бросается к нему, лебеди, гогоча, поворачиваются против ветра и, с шумом расплескивая воду, один за другим тяжело поднимаются в воздух.
Еще не поняв, что случилось, Андрей и Фома вскакивают, машут руками, кричат вслед что-то восторженное.
И тут начинается самое страшное.
Вожак, летящий впереди стаи, вдруг переворачивается в воздухе, судорожно взмахивает одним крылом и, теряя перья, падает вниз, ломая тяжелым телом ветви прибрежных деревьев.
Гибель вожака — гибель стаи. Лебеди мечутся над озером, свистя крыльями и испуганно виляя из стороны в сторону.
Лают, захлебываясь, собаки, несутся вдоль берега, прыгая через грязные лужи и поваленные деревья. Трещат сучья, мчатся всадники, как снег, летят по ветру легкие перья. Одна за другой с криком падают белые птицы и бьются в папоротнике с перебитыми крыльями.
Упоительна и азартна охота. Крики, лай, свист…
Распаленные убийством, всадники на всем скаку въезжают в озеро, взмыленные кони приседают в скользкой грязи, и охотники, медленно поднимая напряженные луки, добивают последних мечущихся над водой лебедей.
Над озером с замутненными заводями и помятым камышом ветер несет белый пух. Снова наступает тишина.
На вытоптанной папоротниковой поляне на ковре валяются охотники. В стороне, привязанные к кустам, звенят уздечками оседланные кони. Молодой охотник рукавом вытирает потное лицо, берет из рук слуги ковш, пьет, проливая воду.
— Пора, князь, нечего здесь сидеть, — испуганно говорит ему пожилой боярин, оглядываясь по сторонам.
На опушку один за другим выходят княжеские люди, нагруженные битыми лебедями, и бросают их в кучу. Собаки, высунув языки, часто и шумно дышат, стараясь не смотреть на дичь.
— А молодец Гришка, выследил все-таки! — бросив ковш на траву, весело говорит князь. — Гришка!
Появляется рябой Гришка, улыбающийся, в порванной рубахе.
— Там один на дереве застрял, пойди достань, — говорит князь, глядя вверх.