Анечка-Невеличка и Соломенный Губерт

— Это же наши маленькие белые Негритята! — воскликнула Анечка и так обрадовалась, что запрыгала и захлопала в ладоши.

— Действительно, это они! — сказал Соломенный Губерт и так обрадовался, что крикнул:

— Приветствую вас, наши маленькие белые Негритята! Ваш Соломенный Губерт!

Стоило ему крикнуть это, как Муравьи построились в колонну по два — впереди самый маленький и самый большой, за ним остальные, все одинаковой величины — и, словно бы отвечая на приветствие Соломенного Губерта, дружно зашагали по чёрному носовому платку.

— Они! Точно, они! — опять крикнул Соломенный Губерт. — Дружно в колонну по два могут идти только они!

Анечка-Невеличка так радовалась, что тоже закричала:

— От всего сердца приветствую вас, наши маленькие белые Негритята! Ваша Анечка- Невеличка!

Стоило Анечке крикнуть это, как Муравьи сразу замерли, словно бы встав по стойке «смирно» и отвечая Анечке на приветствие.

— Теперь с нами и Кролик, и наши маленькие белые Негритята! — сказала Анечка.

А так как Муравьи чинно расположились на чёрном носовом платке, Анечка-Невеличка решила, что в платке Муравьям будет удобнее всего. И она ловко завязала платок, оставив торчать красивые уголки. Уголки эти сразу же задвигались, словно бы чёрный платок зашевелил ушами.

— Глядите! Глядите! Наш чёрный Кролик шевелит ушами! — воскликнула Анечка.

Пока она, а с нею вместе и Соломенный Губерт радовались, Козёл не переставал блеять, но уже не сердито, а жалобно.

— Не смей блеять! — сказала Анечка-Невеличка. — Ты нас и так достаточно позлил!

Но Козёл снова жалобно заблеял, и тогда Анечка сказала:

— Не бойся, мы тебя не оставим! — и обратилась к Соломенному Губерту: — Не будь он вылитый чёрный Козел, которого я брала на выгон, мы бы его оставили, но раз он вылитый чёрный Козел, давайте возьмём его с собой!

— Как его возьмёшь? На цепочку привяжешь, что ли?

— Зачем? Возьмём его просто так и ни на что привязывать не будем.

— Да он удерёт! — сказал Соломенный Губерт.

— А вот нет! Раз не удрал тот, на которого он похож как вылитый, не удерёт и этот.

— А разве того вы не на цепочке вели? — спросил Соломенный Губерт.

— Что вы! Неужто погонишь на выгон целое стадо овец и козочек на цепочке!

— А на выгоне что бывает?

— Неужто не знаете? — удивилась Анечка.

— Откуда же мне знать, я там не бывал!

— Рассказать?

— Конечно! — сказал Соломенный Губерт и уселся на полу разгромленного Козлом циркового фургона.

— Ну что ж, расскажу вам про выгон, — сказала Анечка-Невеличка и уселась рядом с Соломенным Губертом.

Чёрный Козел перестал блеять и смирно улёгся в углу, словно бы тоже хотел послушать. Носовой платок шевелил уголками, словно Кролик ушами, маленькие белые Муравьи спокойно сидели тесной кучкой, и Анечка-Невеличка стала рассказывать про выгон.

Глава тридцать девятая, в которой Анечка-Невеличка рассказывает про выгон

— Свезут хозяева отаву, и наступает хорошее утро, и пастух длинным кнутом хлопает. — Солдаты пришли! — кричат ребятишки и бегут на деревенскую площадь.

Скрипит насос, но солдат не видно. Солдаты далеко, там, где гром громыхает, а хлопки близко. Они слышны от двора ко двору, потом заворачивают за угол, а у колодца становятся совсем негромкими — как будто что-то булькает.

Тут отворяются все ворота и скрипят. Но совсем не как старый насос, а как старый ворот, когда его вода крутит. Потом скрипеть перестаёт — это ворота отворены настежь, и гусак взлетает в воздух. Поднимется, загогочет на всю деревню, а потом падает наземь, вытягивает шею и шипит. Из всех ворот выбегают гусыни и тараторят. Некоторые тоже поднимаются в воздух. Потом сразу же падают на землю, вытягивают шеи и шипят.

Девочки-гусепаски бегают и отгоняют их от ворот, а то гуси, того и гляди, наделают. Ещё они отгоняют гусынь от часовни, а потом гонят по дороге на жнивьё. У каждой девочки сладкая ватрушка и с головы гребешок сваливается. Когда гусепаски надкусят свои сладкие ватрушки, а гребешки поправят, то стегнут прутиком и пропадут в пыли, которая на дороге поднимется.

Потом на площади пастух дудит. Дудит он старую песню, которую все знают. Все ведь знают песню:

Вот весна настала,

Развернулись почки,

Солнышко сияет,

Пташки распевают,

Зацвели цветочки.

А второй куплет не знает никто. Поэтому пастух его поёт:

Цветики лесные,

Травки-медуницы,

То-то вас, цветочки,

Заплетут в веночки

Молодые жницы.

Потом пастух снова дудит.

Он дудит, а на деревенскую площадь выходят коровы и мычат. Гнедой подкинет задние ноги и поскачет. Стоит ему поскакать, и все телята начинают проказничать. Чёрная корова искоса поглядит на них и глазом блеснёт. Потом головой мотнёт, точно хочет кого поддеть рогом, и облизнётся большим розовым языком. Она идёт важно и задумчиво, а телята удирают и всё время проказничают.

И вот на площади все деревенские коровы собрались. Перемешались, словно одному хозяину принадлежат, а мычит каждая по-своему: одни коротко, другие длинно, точно поют или воют.

Пастух больше не дудит. Напоследок он хлопает вот как: раскрутит кнут над головой и рукой дёрнет. Получится — хлоп! У пастуха, когда он крутит, а потом дёргает кнут, на лбу вздуваются жилы. У подпасков кнутики маленькие, они щёлкают ими и догоняют скотину.

На дороге снова пыль поднимается, а коровы идут одна возле другой и напирают. Когда они уходят, пастушка выгоняет коз и овец. У неё под мышкой башмаки-деревяшки и курточка, потому что по утрам теперь свежо.

Потом на деревенской площади становится тихо.

Дети возвращаются к воротам и начинают играть. Мальчишки крутят рукой над головами, словно бы хлопают кнутом. Кому попадёт — тот плачет. Хозяйка выбежит в садик и сердится. Пока она сердится, девочка перестаёт плакать, а мальчишки пригнутся за забором и в крапиве ищут сладкие рожки. На чертополохе сидит шмель и гудит густым голосом.

Потом мальчишки на выгон убегают. По дороге они останавливаются у пруда, ловят головастиков и пускают их в ямки, в которые сперва наносили горстями воду. Ещё побрызгают пыль и лепят из неё куличи.