Анемона или повесть о сладкой скорби

– Сейчас, -ответила она.

Через пол часа Анемона сидела на бревне у костра в рубашке Павла с синими губами, дрожа от холода. По спутанным волосам ее скатывались капельки воды. Называется - помылась в баньке. Павел отпоил ее горячим чаем, от бутербродов отказалась. Съел часть бутербродов сам, вторую половину скормил Тявке.

– Ну, ты как, согрелась хоть немного?
– спросил он.

– Все еще холодно, - ответила девочка.
– А где мы спать-то будем?

Павел подсел ближе, обнял ее, растирая плечи и сказал:

– Есть два варианта: первый - это пойти на сеновал, а второй - переночевать в повозках, как остальные. Выбирай.

– Я бы выбрала третий вариант, только поблизости деревьев нету.

– Да уж, вариант не из лучших. Тогда идем на сеновал.

В продолговатой конюшне лошади стояли спокойно, каждая на своем месте, накормленные и вычищенные. На чердаке располагался сеновал с высушенной луговой душистой травой, куда можно добраться только по длинной лестнице, приставленной к чердачному краю. Небольшое окно наверху было распахнуто для проветривания, впуская ночной сырой воздух. Сено зашуршало под ногами. Павел свалился плашмя спиной на мягкую перину, подложив под голову руки, и глянул в открытое окно: ни одной звездочки не было видно, небо было заволочено темными тучами, а дождь все лил и лил, окутывая ночь в шепот и бульканье. Анемона подползла на четвереньках и тоже легла рядом, притихла, свернувшись калачиком, лицом к Павлу.

– Ты скучаешь по дедушке и бабушке?
– спросила Анемона.

– Конечно, скучаю.

– Расскажешь про них? Или это тоже закрытая тема?

– Моя бабушка была самым добрым и светлым человеком в мире. Круглолицей. Ее глаза были маленькими голубыми и улыбчивыми. Левая щека была усыпана черными точечками - родинками. Волосы были русыми длинными и красивыми, но всегда прятала их под цветным платком. Она вообще любила яркие и цветастые наряды, любила живые цветы, порядок и чистоту в доме. Работала дояркой на ферме. Как сейчас помню, от нее всегда пахло парным молоком. И, перед тем, как уйти засветло на работу, она успевала напечь целый чугунок картофельных лепешек со сметаной и оставляла его на столе, завернув в одеяло, чтобы к моему пробуждению лепешки были еще теплыми. Раньше я принимал это как должное, но сейчас я понимаю - это была забота. Дед работал в поле: перепахивал землю, сажал и собирал урожай, а когда посевная и уборочная работа была окончена, он топил печку в харчевне. Губы тонкие, голубые глаза немного впалые и обозленные. Волосы короткие, но торчали в разные стороны, когда снимал с головы шапку. Он любил носить щетину на лице, только по банным дням он сбривал ее, и кожа его становилась мягкой и гладкой. Он не любил особо разговаривать, только если по делу, а так, он молчал, иногда его улыбка расплывалась от радости. А еще, в его потайном кармане всегда лежали конфеты. Я знал это, но никогда не лазал за ними, и дед давал мне конфеты, чтобы поощрить, либо, чтобы подсластить мне жизнь. А что на счет тебя?
– спросил Павел.
– Ты все расспрашиваешь про мою жизнь, а я про тебя так ничего не знаю.

Павел прислушался. Анемона насытилась сполна сладкими чувствами и уснула, засопев, устав, после долгого томительного дня.

– Спокойной ночи, Анемона,- сказал он.
– Приятных снов.

Анемона давно погрузилась в сон, окутанным летним теплом, ветром и пением птиц. Она лежала в поле на скошенной траве под солнцем вместе с Павлом. Он наклонился над ней и спросил хриплым голосом:

– Хочешь есть?-спросил Павел.

У девочки вспыхнули глаза, зрачки расширились в предвкушении, губы налились спелой вишней.

– Приготовить сладкую скорбь: кровавую, с примесью боли - все как ты любишь? Да, моя Белладонна, я все знаю. Ты достаточно отравила мой организм, чтобы скрывать свою сущность, прикосновения убили во мне все живое: трудно дышать, говорить. Смерть, так или иначе, неизбежна, ведь так? Но скажи мне, дорогая, ты наслаждаешься, питаясь сладкими чувствами других, но что ощутишь ты сама? Когда меня не станет, ты сполна насладишься моей смертью?

Девочка очнулась, ощутив щекотные прикосновения на лице, будто по ней ползала назойливая муха. Но это всего лишь Павел водил сухой травинкой по лицу, вырисовывая невидимые узоры.

– Доброе утро, - улыбнулся он.

Девочка взглянула на вытянутую улыбку, подняла взгляд выше, на сияющие глаза. Он казался ей счастливым и выспавшимся, чего не могла сказать она о себе. Она не привыкла каждодневно просыпаться и куда-то идти. Как во сне, Павел нависал над ней, только голос был прежним: звонким и бодрым. И она задумалась, что если она ничего не почувствует, когда его не станет. Что если она не способна на самостоятельные чувства, и поэтому постоянно должна пополнять запас скорбных чувств за счет других.

– Скажи мне, Паша, почему люди порождают себе подобных?

– С чего это тебя с самого утра потянуло на философию? Не знаю я. Может, чтобы продолжить свой род, чтобы в большом мире не чувствовать себя одинокими. Может, чтобы передавать свою любовь, чтобы она никогда не угасла из поколения в поколение.

– Хочешь сказать, что любовь порождает любовь? Даже не смотря на то, что с самого рождения малое дитя готовы обречь на вечные страдания: издевательство сверстников, потеря близких, друзей?

– Ты же сама говорила, что в этом есть что-то удивительное и прекрасное?

– Да. Говорила. Но что если одни способны отдавать любовь, а другие способны только принимать?

– Насколько мне известно, многие позволяют себя любить, не отдавая ничего взамен.

– И тебя это нисколько не смущает, жить за счет других, как паразит?

– Все мы немного паразиты в какой-то степени. Почему тебя это так беспокоит?

– Потому что, когда я открываю глаза, вместо каких-либо чувств, я ощущаю только дикий голод, выворачивающий наизнанку.

– Так ты проголодалась? Тогда поднимайся скорее, внизу наверняка уже что-нибудь приготовили на костре. И скорее всего, твоя рубаха уже окончательно высохла.

Анемона только вздохнула.

Как бы она хотела рассказать о себе, чтобы Павел ее понял, что под словом "еда" она понимает совсем не человеческую пищу.

После вчерашнего дождя земля была вязкой и мокрой, местами разлились широкие лужицы, и текли бесконечные ручьи, впадая в канаву поодаль дороги. Утро выдалось холодным и хмурым до мурашек по коже, но яркий костер скрашивал непогоду своим теплом и домашним уютом.

Павел сидел напротив Анемоны, наблюдал за ней и не мог отвести глаз, сидя у костра, жаря соленое сало. Сало с одной стороны хорошенько подсмолилось, весь жир стек в костер. Он заметил в Анемоне некоторые изменения, что не давало ему покоя. Хотя, ночь, проведенная с привлекательной девочкой на сеновале, могла сказаться на его бурной фантазии. Но все же, отчетливо видел двумя глазами, что маленькая девочка превратилась в девушку: подросла на десять сантиметров, если не больше, рубаха стала впору, лицо вытянулось, впали скулы, брови распушились, взгляд стал острее, хищным, а грудь набухла - и все за одну ночь. Как такое возможно? Ведьма что ли?

Отъезжая из города Лапы, небо посветлело над лесом, и среди серых туч выглянуло робкое солнышко, посылая лучи тепла на землю. И над полем раскинулась яркая радуга, теряясь макушкой в облаках.

Всю дорогу до самого города Хвойники Анемона проспала. Вечером повозки въехали в постоялый двор. Двор был просторным, чистым, с местной охраной, со сплошным навесом для лошадей и кормушками с сеном и овсом, чистой колодезной водой. Тут же удобно размещалась кузница, чтобы на месте наточить меч или подковать лошадь, и сараи с живностью. Видно, что постоялый двор полюбился проезжими, что спальных мест в доме не хватало, за то горячей и вкусной еды и выпивки было хоть отбавляй. Павел оставил собаку на улице, привязав ее к повозке, и сытно накормил.