Ангарский Сокол
Шрифт:
— Собирайтесь, парни, поедем в посёлок. — Матусевич уже забрался на похрапывающего жеребца и теперь поглаживал его по шее.
— А ну, давай назад! — Мирослав Гусак пытался убрать маньчжура с передка возка, но тот только пучил в страхе глаза, не понимая капитана.
Лишь несильно ударив пленника кулаком по носу, Гусак добился желаемого. Падение толстяка вызвало смех у столпившихся рядом бойцов: из-под слетевшей меховой шапки выскочила туго сплетённая коса и обернулась вокруг шеи пленника.
До посёлка добрались без приключений, лишь раз встретилась шедшая навстречу упряжка оленей. Испугавшийся было
С ходу они были застрелены, после чего группа направилась к центру, где стоял дом старейшины и жили остальные маньчжуры. Амурцы, заметив чужаков и избитого и хнычущего маньчжура с ними, который уже немало причинил им огорчений, и не думали сопротивляться вошедшим в их посёлок незнакомцам. Ворвавшись в дом, спецназовцы убили последних остававшихся в живых маньчжуров и заодно и бывшего с ними старосту деревни, что становилось уже традицией. Людям же ангарцы объявили, что теперь старост будут назначать они, потому что у амурцев старосты совсем никудышные.
— Все, кого согнали маньчжуры, завтра с утра должны покинуть это поселение и уходить в свои посёлки, — объявлял Федот. — Весной сюда не приходить. Маньчжуров тут больше не будет.
Десять семей волжан, среди которых были и Засурские, в конце концов определили на поселение в крупное, по местным меркам, село, близ великого озера. Тут находилась лесопилка, в которой должен был работать отец Ивашки. Мать мальчика, умевшая прилично ткать, тоже получила работу наряду с другими женщинами. Жили волжане покуда в бараке, таком же, как в Новоземельске. Игнату, отцу Ивашки, показали его земельный надел, покрытый покуда белым ковром снега. Увиденным волжанин остался весьма доволен: земли достаточно, оврагов нет, только работай.
А к Ивашке уже на второй день пришёл Максим — учитель из местной школы и, забрав его и остальных детей из переселенцев, правда под хмурые взгляды родителей, повёл их в школу. Мать Ивашки также ушла в школу, вслед за сыном. Родителям первое время было позволено находиться в классе, сидя на лавке вдоль стены. В тот день учитель Максим рассказывал о системе мер и весов, принятых в княжестве.
Глава 14
— Пётр Лексеич! Подымайтесь! — Онфимка толкнул дверь и с опаской глянул в спальню ангарского посла.
— Онфим! Говорил же, буди меня сегодня попозже! — вырвался у Карпинского протяжный стон.
— Я помню, — заявил паренёк.
Вот маленький засранец! Хотя маленький не маленький, а такую же штуку имеет, подумал Пётр, вытаскивая из-под подушки револьвер с непривычно большим стволом. Ствол этот был постоянным объектом для шуток,
хотя его работа такого не заслуживала. Убойная сила его была выше всяких пределов. Медведю-шатуну под Владиангарском, что нарвался на патруль, помнится, рёбра выломало нешуточно. Ух ты! А в голове-то шумит, кстати. Ночные переговоры с граничной крепостью сказываются.— Сейчас от Василя Михайловича приходил стрелец. Сказал, что он будет ждать тебя сегодня к обеду.
Посол глянул на Ленку — спит конечно же. Что-то благоверная начинает лениться. Обычно она каждый день раньше мужа вставала на пробежку, несмотря на погоду. А последнюю неделю дрыхнет до обеда.
— Онфим, ты воду погрел?
Пострел уже потихоньку старался улизнуть из комнаты.
— Так дядька Макар ужо погрел! — воскликнул он, тут же ойкнув и посмотрев на Лену, не разбудил ли.
— Опять заставляешь его лазать! Сам грей, молодой ещё.
Онфим кивнул и скрылся за дверью.
— Ленка, ты в душ пойдёшь? — Карпинский посмотрел на любимого человечка.
— Нет, Петь. И что-то нехорошо мне, слабость гнетёт. — Лена уткнулась в подушку и закрыла глаза.
Он понял конечно же, что его конопатая радость беременна, но не удержался от глупого вопроса, выскочившего совершенно нечаянно:
— Заболела, что ли?
— Не говори нелепицу, Петя, просто у нас будет малыш, — пробурчала она, перевернувшись на спину и откинув одеяло.
Ну вот, подумал Пётр, она теперь будет в полной уверенности, что мужчины настолько глупые, что и родимого человека понять не могут. Взгляд его, однако, надолго задержался на округлых Ленкиных грудях.
— Онфимка завтрак принесёт, оденься.
Пётр поцеловал Ленку и поспешил освежаться. А водичка в душе пошла что надо, тёплая — Макар постарался, ценный кадр. Хорошо, что его в денщики выделили. А то говорили — старый-старый, а всё успевает: и в Енисейске перетереть с людишками, и за хозяйством смотреть, и Онфимку подгонять. Малый же его грамоте учит, чтобы не прозябал в невежестве, а то не комильфо — ангарец и неграмотен. Так не должно быть!
После завтрака из трёх варёных яиц, гречки с молоком и мёдом и пары кусков хлеба Карпинский был готов к небольшому моциону. Честно сказать, верховая езда была ему не по нутру, ну не лежит у него душа к этому, и всё тут! Даже малолитражка позднесоветского разлива сейчас казалась Петру верхом удобства и шика. Но многие из ангарцев приноровились к лошадям, а некоторым даже понравилось за ними ухаживать. Пётр же всякую заботу о выделенной ему Весте переложил на Макара и Онфима. Но в Енисейск посол был обязан прибыть на коне, вернее, на лошади. Уронить честь, передвигаясь, как бедняк, на своих двоих, когда можно доехать на лошади, было недопустимо.
У острожных ворот Карпинского уже ждали. Весту сразу же увёл в стойло молодой парень, лёгким поклоном поприветствовавший посла и сказавший о том, что Беклемишев его ждёт. И точно, Василий Михайлович стоял у крыльца приказной избы. Этот мужик нравился Петру — честный, достаточно открытый, прямой и идущий на контакт. Тот, видимо, тоже с симпатией относился к несчастным членам пропавшей экспедиции, хотелось бы на это надеяться, и основания всё же имелись. А ведь он человек государственный и должен всяко радеть о своём отечестве в первую очередь и лишь потом обо всём остальном.