Ангел из Сетубала
Шрифт:
– Ну все, сопляк, живой ты мне уже надоел!
Он нанес удар сбоку, целясь в живот, но сыщик быстро сделал шаг назад, и нож пролетел мимо, аккуратно разрезав его пиджак на животе. Бандит, наступая, нанес еще один такой удар. Брюнет снова увернулся.
– Ловкий, засранец, – процедил сквозь зубы Леший. – А если так!
Он сделал выпад и нанес прямой удар, целясь в грудь сопернику. Сыщик развернул корпус влево, пропуская нож мимо себя и, перехватив руку за запястье, резко крутанул ее по кругу. Леший взвыл словно раненный зверь и, совершив кульбит, грохнулся на крышу. Нож вылетел из его руки и, бешено вращаясь пропеллером, улетел на землю.
Но тут произошло непредвиденное.
– А-а-а-а-а!
В ту же секунду раздался женский визг и, как по команде, загалдели другие голоса.
– Человек разбился!
– Как разбился?! Этого нет в сценарии!
– Да иди ты со своим сценарием!
– Он живой! Он дышит!
– Врача! Скорее врача!
– Какого врача? Скорую помощь!
– Да вызовет кто-нибудь скорую помощь?!
– Не ори! Уже вызвали!
– Стоп! Прекратить съемку!
Брюнет неподвижно лежал на куче песка, а вокруг него толпились люди. По земле черными змеями вились кабели. Поодаль стояли огромные прожекторы, кинокамеры на штативах и тележках, киносъемочный кран и прочая аппаратура.
Глава 2
– Боже мой, как болит голова! Как болит голова! Она сейчас лопнет. Лопнет словно перезрелый арбуз. За что же мне такое наказание? Может быть, я перебрал вчера? Нет, я же не алкоголик, чтобы так напиваться. И потом, говорят, что у алкоголиков не болит голова. Привычка. Вот опять накатило, сейчас башка моя взорвется. А может быть, я все-таки надрызгался вчера? Так. Что было со мною вчера? Напрягись. Вспоминай. Что было вчера? Вчера. Что за черт! Не помню. А было ли оно, это вчера? Что за бред? Если есть сегодня, стало быть было и вчера.
Боль немного утихла. Я открыл глаза. Надо мною – белый потолок, по которому ползут розовые, фиолетовые, синие круги.
– Этого еще не хватало. Что за цветомузыка?
Я закрыл глаза и снова открыл их. Пятна постепенно исчезли. Потолок снова сиял своею белизной.
– Что за ерунда, куда девалась трещина в углу потолка? И где моя трехрожковая люстра? Ей, правда, сто лет в обед, но все же, куда она девалась? Вместо нее какой-то дебильный шар завис над моей кроватью. Стоп, кровать тоже не моя, моя жестче. А, все ясно. Я не у себя дома. В гостях у какой-то милашки. Хоть, маловероятно, у меня сейчас роман с Леночкой, и у нас все хорошо.
Обычно я укладываю девушек слева от себя, мне так удобнее, старая привычка. Я повернул голову налево, и вдруг острая боль словно электрический разряд пронзила мою шею, позвоночник до самого копчика и, вернувшись, острым копьем вонзилась в мой мозг.
– Ай! Мать твою! Что за хрень? – воскликнул я.
Меня охватил страх, я даже на секунду забыл о боли.
– Что происходит? Со мною никогда такого не было.
Дверь отворилась, и в комнату вошла женщина средних лет в белом застиранном халате и белой шапочке. В руках ее был небольшой лоток со шприцами и препаратами. Ее темные волосы были аккуратно собраны в кичку на затылке. От ее глаз к вискам бежали веселые морщинки.
– Ну наконец-то, пришел в себя. Мы уже заждались тебя.
Она широко улыбалась, а голос ее был добрым и приветливым, как у ведущей телепередачи «Спокойной ночи, малыши».
– Мы тебя завтра ждали. А ты, видишь как, сегодня оклемался. И Георгий Иванович сказал, что ты только завтра, а в среду уж точно. Георгий Иванович – наш главврач.
– Я
что, в больнице? – с ужасом спросил я.– А то где же? В больнице, касатик.
Она поставила лоток на тумбочку у изголовья моей кровати и достала из него шприц.
– Высунь ногу из-под одеяла, я тебе укольчик поставлю.
Я подчинился.
Она потерла место укола ваткой, и в палате повис сладковатый запах спирта.
– Погоди, не убирай ногу, еще один укольчик. Так, молодец. А теперь проглоти вот эти таблеточки.
Она протянула мне блюдце, на котором лежало несколько разноцветных таблеток.
– Запей.
Она протянула мне стакан с водой.
Я, как загипнотизированный, послушно выполнял все ее приказания.
– Сейчас ты поспишь пару-тройку часиков, а проснешься, я тебе завтрак принесу. А то ты очнулся ни свет ни заря. Сейчас пять утра. Поспи. Как проснешься, к тому времени и повара наши придут. А часиков в восемь дружкам твоим позвоню, что доставили тебя сюда четвертого дня. Они номера телефонов свои оставили. Родителям твоим брякну, пусть порадуются.
– Извините, – сказал я. – Как мне вас называть?
– А очень просто, Любовь Васильевна я.
– Любовь Васильевна…
Собрался я с духом.
– А что я здесь делаю?
– Как что? Лежишь. А мы тебя лечим.
– Это я понял. Как я сюда попал? Что со мною?
– А ты что же, ничего не помнишь?
Я энергично помотал головой и тут же скривился от боли в позвоночнике.
– Дак с крыши ты брякнулся и прямо об землю. Хорошо, что на кучу песка упал, а то бы сейчас был мешок с костями. А так сотрясение мозга, ушибы, гематомы. Пустяки, в общем. Через две недели порхать будешь как бабочка.
– А чего меня на крышу занесло?
– Как чего? Кино вы там снимали.
– Точно! Кино снимали.
Память постепенно возвращалась ко мне в виде неясных, размытых картин, которые становились все четче и резче, как появляется изображение на фотобумаге, опущенной в проявитель.
– Повезло тебе, Андрей…
Продолжала медсестра, собирая на свой лоток шприцы и использованные ампулы.
– Точно. Андрей! Это же мое имя. Андрей Николаевич Дорохов. Актер.
– Так вот я и говорю, повезло тебе. С такой высоты шмякнулся, а хоть бы хны. Глупости в виде сотрясения и ушибов. А вот в прошлом году к нам привозили мужчину. В командировке он у нас в Питере был. Так вот. Вышел он утречком из гостиницы, сел на лавочку покурить. А тут машина поливальная идет. Он ноги-то поднял, чтобы брюки не замочило, да не удержался и упал. А сзади него клумба с цветочками была, бордюром из булыжников обнесенная. Он головой о булыжник, бедолага, и шандарахнулся. И все, нет человека. А тебе повезло, в рубашке родился. Ладно, пойду я, тебе спать надо. Если чего нужно будет, на стене кнопка, руку протяни, нажми ее, и я нарисуюсь. Как джинн из бутылки.
– Из лампы, – улыбнулся я.
– А неважно, я тут рядом. Отдыхай, Выздоравливай.
Любовь Васильевна поправила одеяло, улыбнулась своею доброй и немного грустной улыбкой и, подхватив свой лоток, неслышно ступая, вышла из палаты.
Видимо, лекарство начинало действовать, веки мои потяжелели, по всему телу растекалась теплая волна сладкой неги и безмятежной расслабленности. Я закрыл глаза и погрузился в тихое спокойное море сновидений.
И снилось мне, что я – строитель. На мне – красивый комбинезон небесного цвета со множеством карманов, блестящих застежек, пряжек. На голове – роскошная оранжевая пластиковая каска. На зеленой поляне, среди деревьев, я строю дом. Удивительно красивый, бежевого цвета, с ослепительно-белыми колоннами, с мраморными статуями в фасадных нишах и богатой лепниной по фронтону.