Ангел пустыни

– Право, уже не помню, - Воронков посмотрел в глаза Андроновой.
– Да и какое это имеет значение? Бывает, купил дешевле, продал дороже. Обычное дело у коллекционеров.

– Это обычное дело на юридическом языке называется спекуляцией, заметил Ковчук.
– Статья 161, скупка и перепродажа товаров или иных предметов с целью наживы.

– В таком случае любого коллекционера можно под эту статью подвести. Да и где доказательство спекуляции? Этот Карякин может утверждать все, что угодно.
– Воронков словно забыл, что он говорил о своем знакомом пять минут назад.
– Я ему пошел навстречу, из уважения, а он вот каким негодяем оказался.

– Оставим пока скульптуру и прочее, - продолжил допрос Ковчук. Скажите, Воронков, вы еще что-нибудь продавали или передавали Карякину, только честно?

– Пару резных костяных фигурок, медальон, в общем, мелочи.

Полковник выдвинул ящик стола, достал икону "Ангел пустыни" и повернул ее лицевой стороной к Воронкову:

– И это вы называете мелочью? Простите, но я отказываюсь вас понимать.

На лице Воронкова мелькнуло смятение, но только на долю секунды.

"Посмотрим, надолго ли тебя хватит", - подумал Ковчук.

– Мне, конечно, трудно судить, поскольку я в иконах не очень разбираюсь, но доска интересная, старинная школа. Никогда не приходилось видеть, - спокойно произнес Воронков.

– А вы постарайтесь припомнить, Олег Георгиевич, - вступил наконец в допрос Кучеренко.
– Посмотрите внимательнее.

– Нет, никогда не видел. К сожалению. Да и где я мог ее видеть? Культовая живопись не мой профиль.

– Где могли видеть?
– с усмешкой переспросил Кучеренко, открыл портфель и достал из него старую потрепанную книгу. На ее красном кожаном переплете значилось: "Историко-статистическое описание церквей и приходов Кишиневской епархии".
– Эта книга, весьма любопытная, изъята у вас при обыске.

Воронков молчал, как загипнотизированный, не сводя глаз с книги. В тишине было слышно, как подполковник переворачивает страницы.

– Вот он, Иоанн Креститель, отличная репродукция. Здесь и описание иконы имеется, подробное причем. И, что самое интересное, отчеркнуто карандашом.

– И что из того?
– нервно перебил его Воронков.
– Почему вы считаете, что это мои пометки? Оставил кто-нибудь из прежних владельцев книги. Я ее по случаю приобрел и даже не успел раскрыть.

Кучеренко не обратил никакого внимания на эти слова и продолжал:

– Именно эту икону вдруг воруют из церкви...

– Печальное совпадение.
– Воронков развел руками.
– Неужели вы хотите сказать, что я украл икону? После этого не значит вследствие этого - так говорили еще древние римляне.

– Совпадение, стало быть? Пойдем дальше. Под видом командированного министерством культуры вы, Воронков, являетесь в церковь села Кобылкова. Священник опознал вас по фотографии...

– Ну и дела...
– Воронков попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной, жалкой.
– Милиция за меня всерьез взялась. Был такой грех, был... Попался мне случайно под руку командировочный бланк - решил воспользоваться. Для солидности, чтобы священник не опасался. Очень хотелось осмотреть церковь подробнее. С познавательной целью.

– Вы только что сказали, что культовая живопись - не ваш профиль. Что же привело вас в храм божий? Или вы в бога веруете? В это время службы в церкви не было.

– Кроме икон в церквах и много другого есть, что представляет интерес для любителя старины.

– В этом вы абсолютно правы, - согласился Кучеренко.
– И самое интересное, что после вашего визита эту церковь тоже обворовывают.

– Да что вы ко мне прицепились с этими кражами!

– с плохо скрываемой злостью процедил Воронков.

Эти слова прозвучали так неожиданно грубо, будто их произнес другой человек: не этот, с вежливыми, вкрадчивыми, интеллигентными манерами, а другой - циничный, вульгарный. Однако Воронков мгновенно опомнился: Извините, я, кажется, немного погорячился. Это ошибка, чудовищная ошибка... трагическая...
– Он хотел еще что-то сказать, но его остановил Ковчук:

– Олег Георгиевич, упорным отрицанием вы только усугубляете свою вину. Однако у вас еще есть возможность как-то облегчить свою участь, и для этого требуется только одно - чистосердечное и полное признание.

– В чем виноват, я уже признался. Действительно, нехорошо получилось с этими картинами... и с вазой с точки зрения этики. И с удостоверением тоже. А больше ни в чем нет моей вины.
– Голос его звучал тихо и проникновенно.

Полковник с минуту внимательно разглядывал Воронкова, словно увидел его впервые, и с оттенком сожаления произнес:

– Ну что ж, в таком случае пеняйте на себя. С разрешения следователя мы сейчас проведем очную ставку.
– Он нажал кнопку звонка. Появился конвойный.
– Приведите арестованного Хынку, - распорядился Ковчук.

Воронков бросил быстрый, испуганный взгляд на дверь.

Минут через десять старшина привел Хынку. Тот хмуро глянул на сидящих в кабинете и молча сел на стул, также поставленный посредине комнаты.

– Скажите, Хынку, вы знаете этого человека и какие у вас с ним взаимоотношения?
– полковник указал на Воронкова.
– Хынку исподлобья взглянул на сидящего напротив Воронкова, и в его мутных глазах мелькнуло нечто, похожее на удовлетворение, однако ничего не ответил и тут же отвернулся.

– Смотрю я на вас, Хынку, и удивляюсь, - продолжал Ковчук, - неужели не надоело в молчанку играть? Пока вы, извините, комедию ломаете, ваши дружки времени не теряют.
– Он раскрыл папку.
– Вот протоколы допросов Ботнаря, Кравчука и Кангаша. Раскололись ваши дружки, не в вашу пользу показания, совсем не в вашу. Выходит, вы, Хынку, во всем виноваты. Организатор. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так что советую подумать. Итак, повторяю вопрос: вы знакомы с сидящим напротив вас гражданином?

Ответа не последовало, и полковник обратился с этим же вопросом к Воронкову. Воронков, избегая устремленного на него выжидательного взгляда Хынку, пробормотал:

– Да, знаю. Его зовут Спиридон Хынку.

В глазах Хынку зажегся недобрый блеск, но он продолжал хранить молчание, в упор глядя на Воронкова.

– При каких обстоятельствах вы познакомились с Хынку? Расскажите подробнее.
– Ковчук обернулся к Чобу, чтобы убедиться, не забыл ли тот о протоколе.

– Месяца три назад он пришел ко мне на квартиру и говорит: "Слышал я, что вы собираете старинные предметы искусства." От кого слышал - не сказал, а я не стал спрашивать, меня ведь многие знают как коллекционера. "Ну так вот, - продолжает, - кое-что могу предложить". Я заинтересовался. Хынку открывает сумку и вынимает несколько крестов, дарохранительниц, чаш и еще что-то, я уж не припомню сейчас. Красивые были вещи, редкостные. Я, естественно, спросил, откуда у него они. Хынку пояснил, что купил или выменял у какой-то вдовой попадьи, у нее на чердаке много всякого пылится. Но я ничего у него не приобрел.