Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

И, усевшись в большое старинное кожаное кресло в кабинете мистера Пиктона, с виски в одной руке и сигаретой в другой, Маркус начал свой отчет:

— Демографические данные выяснить было довольно просто, во всяком случае — существенную их часть, — изрек он, глотнув из фляжки, отставив ее в сторону и извлекши маленький блокнот. — Ему тридцать девять или сорок — точную дату рождения я не отыскал. Родители: священник-унитарий, оставивший кафедру ради карьеры краснодеревщика, и суфражистка из Новой Англии. Он, кажется, по большей части похож на отца — старик так и не утратил боевого духа крестоносца. Сам же Дэрроу всю жизнь был очарован Дарвином, Спенсером, Томасом Гексли [53] — считает себя вполне рационалистом. О, кстати, он осведомлен и о ваших трудах, доктор Крайцлер.

53

Герберт

Спенсер (1820–1903) — английский философ и социолог, один из родоначальников позитивизма, основатель органической школы в социологии; идеолог либерализма. Развил механистическое учение о всеобщей эволюции; в этике — сторонник утилитаризма. Томас Генри Гексли (Хаксли, 1825–1895) — английский биолог, соратник Чарлза Дарвина и виднейший пропагандист его учения.

— Неужели? — удивленно осведомился доктор. — И как же вы это узнали?

— Спросил у него, — просто ответил Маркус. — Заехал повидать его вчера вечером — сказал, что я издатель из Нью-Йорка, хочу, чтобы он защищал анархиста, обвиняемого в изготовлении бомб. Кстати, последняя часть истории истинна — помнишь Йохена Дитриха, Люциус? Того идиота из центра, который все время взрывал доходные дома, поскольку у него никак не хотели работать часовые механизмы?

— О да, — проговорил Люциус, вспоминая имя. — Парни из Семнадцатого участка забрали его как раз перед тем, как мы покинули город, верно?

— Так точно, — отозвался Маркус, медленно проводя большой рукой по густым черным волосам и протирая усталые карие глаза. — Как бы то ни было, один из чикагских фараонов, с которым я беседовал, сообщил, что Дэрроу питает слабость к анархистам — воображает, что и сам отчасти таков, интеллектуально. Потому он и согласился встретиться со мной. — Маркус встряхнул головой и от души затянулся сигаретой. — Странный он тип — вовсе не вяжется с тем, чего можно ожидать от человека, довольно прилично живущего на корпоративное жалованье. Ему, похоже, безразличен собственный внешний вид — одежда чуть мятая, волосы пострижены грубо и свисают на лицо. Но во всем этом есть что-то крайне робкое — даже нарочито. Он будто пытаетсяразыгрывать эдакого простецкого героя, адвоката бескрайних прерий. Стиль разговора у него такой же: внешние манеры одинокого циника, но в то же время и гарантия того, что слышишь сердце романтика-идеалиста. Вот только насколько все это подлинно, или в какой части, я, конечно, сказать не могу. — Маркус перелистнул страницу в блокноте. — Есть и еще кое-какие мелкие детали: он фанат бейсбола и агностик…

— Ну ясное дело, что он агностик, — вмешался мистер Пиктон. — Он же адвокат. В нашем мире может быть только один высочайший спаситель, и адвокаты предпочитают самолично исполнять эту роль.

— Ну же, ну же, Руперт, — проворчал мистер Мур, — не будь таким желчным.

— Еще он любит русскую литературу — поэзию и философию, — продолжал Маркус. — У него там что-то наподобие салона для народа с теми же убеждениями — читает им вслух во время их маленьких собраний. В общем и целом, очень театральный и склонный к манипуляциям персонаж, несмотря на все его разговоры о социальной справедливости. Так считают даже его люди. Я говорил с одной женщиной, компаньоном в его фирме…

— У него в фирме женщина? — изумилась мисс Говард. — Действительный компаньон?

— Так и есть.

— Только чтобы выпендриться перед дружками-суфражистами? — продолжала мисс Говард. — Или она и впрямь что-то делает?

— Это действительно интересный вопрос. Сам-то он не большой поборник прав женщин — не считает их в действительности «угнетенной» частью общества. В отличие, скажем, от трудового народа или негров.

— Ага, — сказал доктор, — может, тогда мы будем избавлены от обычных лекций насчет святости материнства.

— О, полагаю, да, — быстро ответил Маркус. — Но, сдается мне, вместо этого у него против нас будет кое-что опаснее — и намного. — Приложившись к фляжке, он со свистом втянул воздух и обратился к нашему хозяину. — Мистер Пиктон, что вы смогли подыскать по Дэрроу?

— Я нашел статью по делу Дебса, — пожав плечами, сообщил наш хозяин. — Там упоминалась его связь с железной дорогой, но, в общем, ничего больше.

— И ничего по делу Прендергаста? — уточнил Маркус.

— Дело Прендергаста? — резко выпрямившись, пробормотал мистер Пиктон. — Да чтоб меня кошки съели, он что, участвовал в этом?

— Боюсь, что да, — кивнул Маркус. — И еще как участвовал.

— Так-так-так, — изрек мистер Пиктон. — Полагаю, вы помните этот процесс, доктор.

Доктор

уже мрачно кивал:

— Несомненно. Редко встретишь более нелепый образчик извращения правосудия на потеху публике.

Маркус хохотнул:

— Довольно странно, доктор, но Дэрроу тоже отнесся к нему именно так.

Мистер Мур изо всех сил пытался уловить мысль, стуча кулаком себе по голове:

— Прендергаст, Прендергаст… — Тут его лицо прояснилось: — Не тот ли парень, что пристрелил мэра Чикаго?

— Он самый, — ответил Маркус. — В последний день Выставки 1893 года — первое политическое убийство в истории города. Юджин Патрик Прендергаст сам явился в полицию со своим четырехдолларовым револьвером и заявил, что убил мэра Картера Гаррисона, поскольку его честь не сдержал обещания поручить ему строительство новых линий городской надземки. Разумеется, заявление было чистейшей выдумкой, а человек этот, очевидно, сумасшедшим. Однако же Гаррисон действительнобыл застрелен на Выставке, что повлекло кое-какие весьмаприскорбные отзывы в международной прессе…

— И потому штат Иллинойс, — резко продолжил доктор, глядя на тех из нас, кто еще не знал этой истории, — решил доверить оценку его вменяемости главному терапевтутюрьмы округа Кук — человеку без специальных знаний в области умственных патологий. Но даже этот специально отобранный прислужник без всякого сомнения объявил Прендергаста буйным психотиком.

— Однако сие не возымело никакого действия, — закончил мистер Пиктон. — Прендергаста быстренько признал вменяемым суд присяжных. Его приговорили к повешению — и повесили,не так ли, детектив?

— Но это еще не все, — отвечал Маркус. — По завершении первого процесса Дэрроу — чья личная неприязнь к смертной казни всегда была почти на грани фанатизма, — предложил помочь адвокату Прендергаста попробовать добиться нового слушания по признанию вменяемости. Этот второй процесс начался 20 января 1894 года и был весьма показательным, особенно для наших целей. — Пролистывая дальше свои заметки, Маркус еще раз глотнул из фляжки. — Дэрроу возглавил утверждение версии защиты. А его тактика, по словам некоторых присутствовавших при том людей, представляла собой совершенно новый род адвокатской практики. С самого начала он перевел фокус внимания с Прендергаста наприсяжных: он заявил им, что сторона обвинения требует нарушить их священную присягу рассматривать дело по существу ради удовлетворения общественной жажды мести. Впрочем, прошла молва, что Дэрроу — мастак манипулировать присяжными, так что эта группа, по крайней мере, была хоть как-то к нему готова. Но, оказывается, он зналоб их готовности, и вместо того, чтобы протестовать против несправедливости, обратил сей факт себе на пользу. В своих вступительных замечаниях он обратился к слухам о том, что он-де собирается одурачить их при помощи массы технических подробностей и театральности. И торжественно объявил, что делать этого не станет, ибо, по его словам, ежели испробует сие жульничество и проиграет, ответственность — и это ключевая уловка в аргументах Дэрроу, ответственность— за смерть Прендергаста ляжет на его плечи. А я отказываюсь, сообщил он в своей открытой, смиренной манере, взваливать на себя такую моральную ношу. И пообещал, что будет в своих доводах совершенно откровенен — а ежели присяжные решат, что его честные старания недостаточно хороши, ответственность за отправление сумасшедшего на смерть возляжет на них. А не на него.

— Умно, — тихо улыбаясь, пробормотал мистер Пиктон. — Очень умно…

— И полная чушь, разумеется, — добавил Маркус. — Хочу сказать, что на деле он использовал все уловки, какие только смог выдумать. Он оплакивал — в самом деле рыдая— покойного мэра и жестокость мира, способного произвести на свет такое существо, как Прендергаст, и умолялприсяжных дать волю их человечности. И, что важнее всего, коль скоро для нас это имеет значение, он нападал на сторону обвинения лично.И превратил предполагаемый суд над убийцей в убедительное, саркастическое — этот человек остроумен, сие несомненно — и безжалостное исследование мотивов государства и его служащих в преследовании сумасшедших, пусть даже и сумасшедших убийц. Все несчастные, призванные судом в качестве свидетелей, подверглись травле и унижениям со всей подозрительностью, которую только смог измыслить Дэрроу, так что допрос касался уже их самих и их убеждений, а отнюдь не Прендергаста. Постоянно опровергая все и вся, а не защищая интересы своего клиента, он перевернул процесс с ног на голову.

Поделиться с друзьями: