Ангелочек. Время любить

Это мучило Анжелину, поскольку она хорошо помнила первый вечер, проведенный ее сыном в доме на улице Мобек. Все происходило не так, как она себе заранее представляла. Поиграв во дворе в мячик, малыш принялся звать Октавию и свою маму. Он не захотел есть овощной суп и довольствовался кашей с медом. А когда Анжелина принялась укладывать сына спать, Анри расплакался, со страхом озираясь по сторонам, – его пугала незнакомая обстановка, и не только громоздкий комод, но и занавески на окнах. А когда он все же лег в кроватку после многочисленных колыбельных, то расплакался еще сильнее.

«Мне пришлось взять Анри к себе в кровать, и он в конце концов успокоился, – вспоминала Анжелина. – Розетта пошла за Спасителем, поскольку Анри непременно хотел увидеть собаку. Мне пришлось уступить его капризу, в таком отчаянии я была. По сути, он меня плохо знает. Я всего лишь его крестная мать, и в иные дни даже не прихожу, чтобы поцеловать его. Теперь дела наладились, но он спит либо со мной, либо с Розеттой. Детская кроватка оказалась ненужной».

Задумавшаяся Анжелина перерезала пуповину. Бабушка тут же подхватила младенца, чтобы вымыть его. Ванночкой служил мятый, местами ржавый цинковый таз. В доме, где была только одна комната с пожелтевшими стенами, царила нищета. Морисетта дала жизнь своему ребенку, лежа на деревянной кровати, стоявшей в углу, около очага, в котором горел слабый огонь. Лучи полуденного солнца едва проникали внутрь: дверь закрыли, а окно было слишком узким.

– Его надо отнести, этого малыша, мадемуазель Лубе, – сказала пожилая женщина. Ее нижняя губа дрожала. – Мы не смогли сказать вам об этом заранее, поскольку очень переживали за Морисетту, у которой болел низ живота.

– Унести? – повторила повитуха. – Но почему?

Наступил самый неприятный момент, хотя и тесно связанный с ремеслом Анжелины. За шесть месяцев своей практики в Сен-Лизье и окрестных деревнях ей пришлось отдать девочку, которой едва исполнилось двенадцать часов, сестрам из монастыря бенедиктинок в Сен-Жироне. Монахини согласились отвезти малышку в сиротский приют в Фуа на поезде. Анжелине до сих пор было горько вспоминать об этом.

«В больших городах новорожденных, от которых хотят избавиться, кладут у ворот. Достаточно позвонить в колокольчик, висящий на воротах монастыря или приюта, и тут же уйти. Господи, я никогда не смогла бы бросить Анри! Однако же он так и не узнает, кем я прихожусь ему на самом деле. Но, по крайней мере, он будет расти в достатке. Его будут сытно кормить, хорошо одевать, холить и, главное, любить, – думала Анжелина. – А какое будущее ждет этого несчастного младенца?»

– Я не могу оставить его, – объяснила новоявленная мамаша Анжелине. – Мой муж умер этой зимой, когда я была на третьем месяце беременности. Двоих детей, десяти и восьми лет, я отдала на ферму около Памье.

– Я воспитываю самую младшую, Амелию, – продолжила мать Морисетты. – Этим летом ей исполнится три года. Мой муж Жанно поденщик. Мы отнюдь не купаемся в золоте, отнюдь нет.

– Не сомневаюсь, – пробормотала смущенная Анжелина. – Но не волнуйтесь, вы мне ничего не должны.

Хотя молодая женщина зарабатывала мало, у нее был собственный дом и она всегда могла рассчитывать на щедрость Жерсанды де Беснак.

– Я зарезала курицу. Сейчас я вам ее дам, – поспешно сказала пожилая женщина дрожащим голосом. – Если бы я была здоровее, то позаботилась бы о малыше. А Морисетта нашла работу в городе.

– В Тарбе, – уточнила Морисетта. – Меня взяли кормилицей! У меня и так было молоко, а после этих родов его только прибавится. Меня ждут на следующей неделе. Хозяйка уже прислала билет на поезд.

Анжелина знала, что спорить бесполезно. К тому же она не должна была вмешиваться в жизнь семей, в которые ее звали, оказывая ей тем самым полное доверие.

– Это ваше окончательное решение? – все же спросила Анжелина. – Дамы, ведь вы никогда больше не увидите этого ребенка.

Морисетта, ее мать и бабушка не колебались ни секунды. Они хором жалобно сказали «да».

– Я вдова, да и пенсию не получаю, – угрюмо проворчала Морисетта.

– Хорошо. В таком случае вы должны подписать бумагу, подтверждающую ваше решение. Кто-нибудь из вас умеет писать?

На этот раз все они смущенно произнесли «нет». Анжелина не удивилась. Она села за стол, заставленный грязной посудой, и вытащила из саквояжа лист бумаги. Пока она писала, женщины смотрели на нее с глубоким уважением.

– Мадам, поставьте крестик вот здесь, – произнесла Анжелина, протягивая бумагу своей пациентке.

В тягостной тишине мать Морисетты протянула Анжелине ребенка, запеленатого в кусок ткани. «Он спит, несчастный! – подумала Анжелина. – Он не получит права припадать к материнской груди, не удостоится поцелуев в лобик. Для него роскошью станет даже козье молоко».

Анжелина в задумчивости села в коляску, прижимая ребенка к себе. Мать Морисетты помогала ей. К задку коляски была крепко привязана прочная корзина с подушкой. Ни одна повитуха не могла обходиться без такой корзины, ведь порой случалось, что ребенка надо было везти довольно далеко.

– Не волнуйтесь, мадам. Я поставлю корзину между ног. Мне надо торопиться, он скоро проголодается. Но в приюте у сестер есть все необходимое. Ваша дочь выбрала имя? Возможно, имя отца, в память о нем…

– Черт возьми, что за пустая болтовня! Оказать честь пьянчужке, каким был мой зять! Нет уж, спасибо! Выбирайте сами – Жозеф, Пьер или Жан!

В то время это были самые распространенные имена, имена наиболее почитаемых святых. Но в деревнях жило столько Жанов и Пьеров, что при крещении младенцу давали еще и прозвище, чтобы за оловянными стойками таверн знали, о ком идет речь: о Жане из Ансену или о Жане из Мореса [11] . В разговорах также упоминались Жан Тряпичник или Жан Лесник.

11

Этот обычай был широко распространен в Арьеже.

– Тогда Пьер! – вздохнула Анжелина. – А курицу оставьте себе. Сварите ее. Морисетте сейчас нужен наваристый бульон.

Через несколько минут Анжелина выезжала из Монжуа по узкой мощеной дороге, ведущей прямо в Сен-Лизье, до которого было примерно три километра. Несмотря на свое горячее желание поскорее очутиться на улице Мобек, молодая женщина поехала в Сен-Жирон.

«Я напрасно беспокоюсь. Это глупо, – размышляла Анжелина. – Розетта прекрасно заботилась о своих братьях. Она обещала мне не оставлять Анри без присмотра ни на мгновение. Я отдам младенца и тут же поеду домой. Я буду играть со своим сыночком, умою и переодену его».

Она пустила кобылу медленным аллюром, так что коляску не трясло.

Анжелина погрузилась в размышления, убаюканная монотонным стуком железных колес.

«Судьба играет с нашими чувствами и мечтами. Некоторые семьи счастливы, когда у них рождается такой прекрасный малыш, как этот. Морисетта даже не взглянула на своего ребенка. Неужели она такая жестокая? Или она уже достаточно нарожала детей, которым не в состоянии обеспечить достойное существование?»

Неожиданно перед глазами Анжелины возник образ Жана Мессена. Он предстал перед ней таким, каким был в ту трагическую ночь, когда повитуха была вынуждена сообщить несчастному отцу о смерти столь желанного сына. С тех пор прошло дней десять.